Пушкин в жизни - Викентий Вересаев

14

Все редакторы сочинений Пушкина, Ефремов, Морозов, Венгеров, Брюсов и др., – согласно показанию Лонгинова, относят данное стихотворение и вызвавший его эпизод к 1833 г. Положительно непонятно то доверие, которое они оказывают лонгиновской датировке. Да, Лонгинов говорит – в 1833 году, но оговаривается: «если не ошибаюсь»; сообщает, что Пушкин в то время жил на Черной речке, но ссылается при этом на «Материалы» Анненкова, а не на показания кн. Голицына. Со слов же Голицына сообщает, что он в то время был почитателем девицы Россети, Пушкин в стихах своих тоже говорит о Россети. В 1833 же году девица Россет давно уже была г-жею Смирновой. Лонгинов в 50-х годах, когда Смирнова была еще жива, и даже называть ее можно было только под инициалами, конечно, не мог знать, когда именно Смирнова вышла замуж. Но ведь мы теперь это знаем. Больше того. Мы знаем, что осенью 1832 г. Смирнова перенесла очень тяжелые роды, – по словам Вяземского, «делали ей несколько операций и, наконец, должны были раздавить в ней голову ребенка и вытащить его мертвого». Тяжело больную Смирнову после этого увезли для лечения за границу, откуда она воротилась только к осени 1833 г. Все это вместе делает совершенно невероятным, чтобы Пушкин летом 1833 г. мог писать: «черноокая Россети в самовластной красоте все сердца пленяет»… Ясно, стихотворение написано до ее замужества. Но когда именно? Лето 1828 г. Россет жила в Ревеле, и навряд ли Пушкин в то время был с нею знаком. Лето 1829 года Пушкин провел на Кавказе. Лето 1831 г. провел с молодою женою в Царском, в 1832 г. Россет была уже г-жею Смирновой. Ясно, – описанный случай мог произойти только за время пребывания Пушкина в Петербурге летом 1830 г., когда он писал кн. Вяземской, что «веселится в Петербурге», и когда часто бывал он на островах у Дельвига.

15

Пушкин действительно работал в Болдине с феноменальной продуктивностью. Интересно сопоставить с житейскими событиями его болдинского «сидения», представленными в подборке Вересаева, хронологию его творческой работы за эти три месяца (в той степени, в какой она нам известна). Сентябрь: 3 – приезд; 7 – «Бесы», «Делибаш»; 8 – «Элегия»; 9 «Гробовщик»; 13 – «Сказка о попе и работнике его Балде»; 14 – «Станционный смотритель»; 18 – «Путешествие Онегина»; 20 – «Кавказ», «Монастырь на Казбеке», последняя глава «Евгения Онегина»; 26 – «Ответ анониму». В октябре закончены следующие произведения: 1 – «Царскосельская статуя»; 2 – «Глухой глухого звал…»; 5 – «Прощание»; 7 – «Паж, или Пятнадцатый год»; 9 – «Домик в Коломне»; 10 – «Отрок», «Рифма», «Румяный критик мой…», «Я здесь, Инезилья…»; 12–13 – «Выстрел»; 16 – «Моя родословная», «Не то беда, Авдей Флюгарин»; 17 – «Заклинание», «Стамбул гяуры нынче славят…»; 20 «Метель»; 23 – «Скупой рыцарь»; 26 – «Моцарт и Сальери»; 30 – «Обвал». Ноябрь: 1 – «История села Горюхина»; 3 – «Моя родословная»; 4 – «-Каменный гость»; 6 – «Пир во время Чумы»; 8 – «На перевод Илиады»; 27 – «Для берегов отчизны дальной…». За это же время созданы стихотворения, конкретная датировка которых требует уточнения: «Дорожные жалобы», «Дельвигу» («Мы рождены, мой брат названный…»), «Герой», «Пью за здравие Мери…», «Цыганы» («Над лесистыми брегами…»), «В начале жизни школу помню я…», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», – а также следующие статьи: «Опровержения на критики», «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», «Об Альфреде де Мюссе», «О народной драме и драме Марфа Посадница», «Баратынский», «Заметка о графе Нулине» и др.

16

Сейчас же после принятия его предложения Гончаровою Пушкин просил быть посаженою матерью на его свадьбе княгиню В. Ф. Вяземскую (письмо к ней от конца апреля – нач. мая 1830 г.). 17 янв. 1831 г., за месяц до свадьбы, кн. Вяземский писал Пушкину про свою жену: «Посаженая мать спрашивает, когда прикажешь ей сесть, и просит дать ей за неделю знать о дне свадьбы». (Переп. Пушкина, II, 217). Однако Вера Федоровна не только не была посаженою матерью Пушкина, но даже не присутствовала на его свадьбе. 4 февраля, прибивая образ, княгиня упала, ушиблась, была долго без чувств и выкинула. За четыре дня до свадьбы Пушкина Булгаков видел ее лежащею на кровати, точно мертвец: худою, желтою и бледною, еле говорящею; еще в марте опасались за ее жизнь, и оправилась она только к концу мая (см. письма А. Я. Булгакова. Рус. Арх., 1902, I, стр. 50 и сл.).

17

Подобные факты и мнения дали в свое время П. Е. Щеголеву основания говорить о полной несовместимости характеров Пушкина и его жены, что соответственно вело к заключению о бесспорности вины Наталии Николаевны в гибели поэта. «Пушкину надо было жениться на Щеголеве и всем позднейшем пушкиноведении», – иронически заметил по этому поводу Б. Пастернак, напомнивший тут же, что Наталия Николаевна вдохновила поэта на ряд шедевров лирики. Тем не менее вопрос о счастии поэта остался в фокусе споров. Одну из крайних точек зрения на эту тему выразила в свое время Марина Цветаева:

«Молодая девушка, красавица, та непременная красавица многодочерних русских семейств, совсем бы из сказки, если из трех сестер младшая, но старшая или младшая, красавица – сказочная, из разорившейся и бестолковой семьи выходит замуж за – остановка – за кого в 1831 г. выходила Наталья Гончарова?

Есть три Пушкина: Пушкин – очами любящих (друзей, женщин, стихолюбов, студенчества), Пушкин – очами любопытствующих (всех тех, последнюю сплетню о нем любивших едва ли не жаднее, чем его последний стих), Пушкин – очами судящих (государь, полиция, Булгарин, иксы, игреки – посмертные отзывы) и, наконец, Пушкин – очами будущего – нас. За кого же из них выходила Гончарова? Во всяком случае, не за первого и тем самым уже не за последнего, ибо любящие и будущие – одно… Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место. (Пушкинский гроб под розами!) Как Елена Троянская повод, а не причина троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Судьба выбрала самое простое, самое пустое, самое невинное орудие: красавицу…

Гончарову, не любившую, он взял уже с Дантэсом in dem Kauf (в придачу), то есть с собственной смертью. Посему, изменила Гончарова Пушкину или нет, только кокетничала или целовалась, только целовалась или другое все, ничего или все, – неважно, ибо Пушкин Дантэса вызвал за его любовь, не за ее любовь. Ибо Пушкин Дантэса вызвал бы в конце концов и за взгляд. Дабы сбылись писания» (Цветаева М. Мой Пушкин. 3-е изд. М.: Сов. писатель, 1981, с. 127, 132).

Сейчас, благодаря новым находкам, мы стали лучше понимать обстоятельства, приведшие к гибели Пушкина. Обогатились наши представления и о личности Наталии Николаевны, в частности, на основании семейной переписки Гончаровых. Ее собственные письма приблизили к нам личность жены поэта – в итоге крайне отрицательная позиция сменяется другой, более мягкой и даже восторженной. Жена поэта начинает вызывать поклонение – как при жизни. В ее осуждении видят козни врагов Пушкина и властей, желавших отвлечь внимание от истинных причин дуэли. В позиции М. Цветаевой, а также А. Ахматовой усматривают понятное, эмоционально оправданное, но все же преувеличение. Д. Д. Благой пишет: «Настала пора закрыть затянувшееся почти на полтора столетия обвинительное «дело» против жены поэта. Да, она была молода, была прекрасна и бесконечно радовала, чаровала Пушкина своей молодостью и красотой. Да, как он и хотел, она блистала в той сфере, где была к этому призвана. Она очень любила балы, наряды, любила кокетничать со своими бесчисленными поклонниками. Глубочайше потрясенная смертью мужа, она сама горько каялась в этом. Но – мать четырех детей поэта – она давала ему то высокое и вместе с тем простое, доброе, человеческое счастье, в котором он так нуждался, нуждался именно в годы жизни с ней – в 30-е годы, когда своей мыслью и творчеством ушел далеко вперед – в грядущие столетия, а в своем веке ощущал такое страшное одиночество. Один раз за всю их семейную жизнь увлеклась было и она, но и в этом увлечении явила себя его «милым идеалом», его Татьяной. А в истории трагической гибели Пушкина она была не виновницей, а жертвой тех дьявольских махинаций, тех адских козней и адских пут, которыми был опутан и сам поэт. О ней, о ее будущей судьбе были последние помыслы и последние заботы умирающего Пушкина. И никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на нее камень» (Благой Д. Д. «Душа в заветной лире». М.: Сов. писатель, 1977, с. 429).

18

Истинность рассказа П. В. Нащокина (в записи Бартенева) до сих пор не доказана. Пушкинист Л. П. Гроссман видел в этом эпизоде лишь «устную новеллу». Н. А. Раевский полагает, что Пушкин никогда бы не позволил себе подобной «устной новеллы» с конкретной, названной им героиней.