Толкователи (сборник) - Урсула Ле Гуин

Кто же она в таком случае?

Он назвал свою ферму и добавил:

– Я с востока, с водораздела Фадан. В гостях.

– Я уезжала, – пояснила она. – И только что вернулась. Сегодня вечером. Прелестная ночь, правда? Больше всего я люблю именно такие ночи, когда поднимается туман, подобно морю…

Языки тумана действительно слились и стали подниматься, и теперь Меруо на своей скале казался плавающим во мраке над слегка светящейся бездной.

– Мне он тоже нравится. Я подумал… – Хадри смолк.

– О чем? – спросила она через минуту – настолько мягко, что он набрался храбрости и продолжил.

– Что быть несчастливым в комнате хуже, чем быть несчастливым на улице, – проговорил он и печально усмехнулся. – Интересно почему?

– Я это поняла, – сказала она. – По вашей позе, по тому, как вы стояли. Я вам сочувствую. Что вы… что вам нужно, чтобы сделать вас счастливее?

Сперва ему показалось, что она старше его, но теперь она говорила как совсем юная девушка – одновременно робко и смело, неуклюже, с нежностью. Темнота и туман придали им храбрости, лишили скованности, и теперь они могли говорить искренно.

– Не знаю. Наверное, я не знаю, что значит любить.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я… Все дело в Суорде, это он привез меня сюда, – начал он, стараясь и дальше говорить правду. – Я люблю его, но не… не так, как он заслуживает…

– Суорд, – задумчиво произнесла она.

– Он сильный. Щедрый. Он отдает мне всего себя, всю свою жизнь. А я – нет, я не способен…

– Почему же вы не уехали? – спросила она – не обвиняюще, а лишь ожидая ответа.

– Я люблю его. И не хочу причинять ему боль. Если я сбегу, то стану трусом. А я хочу быть достойным его. – То были четыре отдельных ответа, и каждый был произнесен с болью.

– Невыбранная любовь, – отозвалась она с грубоватой нежностью. – Да, это тяжело.

Теперь она говорила уже не как девушка, а как женщина, знающая, что такое любовь. Разговаривая, они смотрели на запад поверх туманного моря, потому что так им было легче говорить. Теперь женщина повернулась, чтобы взглянуть на Хадри снова. Даже в темноте он различил ее спокойный взгляд. Между линией крыши и ее головой ярко сияла крупная звезда. Когда она шевельнулась, ее округлая темная голова заслонила звезду, и та засияла сквозь волосы женщины, словно украшение. Ему было очень приятно на это смотреть.

– Я всегда думал, что выберу любовь, – сказал он, размышляя над ее словами. – Выберу седорету, осяду в один прекрасный день где-нибудь неподалеку от своей фермы. Ничто иное мне и в голову не приходило. А потом оказался здесь, на краю света… И не знаю, что делать. Я был выбран и не могу выбирать…

В его голосе прозвучала легкая самоирония.

– Странное здесь место, – добавил он.

– Верно. Когда хотя бы раз увидишь большой прилив…

Хадри однажды видел его. Суорд привел его на мыс, возвышающийся над южной заливной равниной. Хотя это место находилось всего в двух милях от Меруо, им пришлось долго идти в обход, а затем вновь повернуть на запад, и Хадри спросил:

– А почему мы не могли прийти туда напрямую, по берегу?

– Сам увидишь почему, – ответил Суорд.

Они сидели на скалистом мысу и завтракали тем, что прихватили с собой. Суорд не сводил глаз с коричнево-серой грязевой равнины, протянувшейся до западного горизонта, бесконечной и унылой, прорезанной лишь несколькими извилистыми и заиленными каналами.

– Вот он, – сказал Суорд, вставая. Хадри тоже встал, увидел блеск и услышал отдаленный рокот, а потом разглядел и надвигающуюся светлую линию. С невероятной скоростью прилив промчался семь миль по огромной равнине, с грохотом разбился о скалы под ними, вскипев пеной, и помчался дальше, обогнув мыс.

– Он намного быстрее, чем ты умеешь бегать, – заметил Суорд. Его смуглое лицо стало взволнованным и напряженным. – Именно так он когда-то накатывался на нашу Скалу. В древние времена.

– И теперь он отрезал нас здесь? – спросил Хадри.

– Нет, но я бы этого хотел, – ответил Суорд.

Думая об этом теперь, Хадри вообразил широкое море вокруг Меруо, скрытое под толщей тумана, и как оно плещет о скалы под стенами. Как это было в древние времена.

– Наверное, приливы отрезали Меруо от материка? – предположил Хадри.

– Дважды в день, – подтвердила женщина.

– Странно, – пробормотал он и услышал, как она слегка вздохнула, беззвучно смеясь.

– Вовсе нет. Если здесь родиться… А знаете ли вы, что дети рождаются, а старики умирают во время, которое у нас называется «затишье»? Это момент самой низкой точки низкого утреннего прилива.

Ее голос и слова заставили его сердце сжаться, настолько они были мягкими и настолько странными показались.

– Я пришел с материка, из-за гор, и никогда прежде не видел моря. И ничего не знаю о приливах.

– А вот и их возлюбленная, – сказала женщина, глядя куда-то позади него. Хадри обернулся и увидел чуть выше туманного моря ущербную луну – над туманом торчал лишь ее темный, покрытый шрамами полумесяц. Он уставился на него, не находя слов для продолжения разговора.

– Не печальтесь, Хадри. Это всего лишь луна. Но если вам станет грустно, приходите сюда снова. Мне понравилось с вами разговаривать. Здесь не с кем поговорить… Спокойной ночи, – прошептала она, зашагала по дорожке и растаяла в тенях.

Он остался еще на некоторое время, наблюдая, как восходит луна и поднимается вверх туман. Эту медленную гонку выиграл туман, в конце концов проглотив луну и окутав все вокруг. Дрожа от холода, но избавившись от напряженности и злости, Хадри отыскал дорогу в комнату Суорда и скользнул в широкую теплую постель. Уже засыпая, он подумал, что так и не узнал имя этой странной женщины.

Суорд проснулся в дурном настроении. Он настоял на том, чтобы Хадри отправился вместе с ним на парусной лодке вниз по каналу, чтобы, как он заявил, проверить шлюзы на боковых каналах. На самом же деле ему хотелось остаться с Хадри наедине в лодке, где Хадри был не только бесполезен, но и слегка страдал от морской болезни, не имея при этом возможности избавиться от ее причины. Они медленно плыли по стеклянной глади бокового канала, греясь под ласковым солнцем.

– Ты ведь хочешь уйти, не так ли? – осведомился Суорд, произнеся вопрос так, словно эти слова стали ножом, отрезавшим ему язык.

– Нет, – ответил Хадри, сам не зная, правду ли он говорит, но не в силах более выдавить из себя ни единого слова.

– Ты не хочешь жениться здесь.

– Не знаю, Суорд.

– И как понимать твое «не знаю»?

– Вряд ли кто из Вечерних женщин захочет выйти за меня, – сказал он, стараясь не лгать. – Мне ведь это известно. Им нужно, чтобы ты выбрал кого-нибудь из местных. А я здесь чужак.

– Они тебя не знают, – проговорил Суорд с неожиданной умоляющей нежностью. – У нас уходит много времени, чтобы как следует узнать человека. Мы слишком долго прожили на нашей Скале. У нас в венах вместо крови морская вода. Но они увидят… и узнают тебя, если ты… если ты останешься… – Он отвернулся и через некоторое время еле слышно добавил: – Если ты уйдешь, можно мне будет уйти с тобой?

– Я не ухожу, – сказал Хадри. Он подошел к Суорду, погладил его волосы и лицо, поцеловал. Он знал, что Суорд не сможет уйти с ним, не сможет жить на материке, в Окете – из этого ничего не выйдет. Но это означало, что он должен остаться здесь, с Суордом. И от этой мысли у него под сердцем разлился щемящий холод.

– Сасни и Дуун, – сказал наконец Суорд, снова став самим собой – собранным и сильным, – любовницы уже с тринадцати лет. Сасни может выйти за меня, если я сделаю ей предложение и если в ее Дневном браке останется Дуун. Мы сможем составить с ними седорету, Хадри.

Оцепенение некоторое время не давало Хадри ответить; он сам не мог понять, что за чувство испытывает, о чем думает.

– Кто такая Дуун? – выдавил он наконец. У него еще оставалась слабая надежда, что она и есть та самая женщина, с которой он разговаривал на крыше прошлой ночью – как ему показалось, в другом мире, во владениях тумана, тьмы и истины.

– Ты ее знаешь.

– Это не она вчера откуда-то вернулась?

– Нет, – отрезал Суорд, слишком напряженный, чтобы удивляться тупости Хадри. – Она возлюбленная Сасни, дочь Ласуду из Четвертого седорету. Невысокая, очень худая и мало разговаривает.

– Да я ее не знаю! – с отчаянием воскликнул Хадри. – Я не могу их различить, и они со мной не разговаривают!

Он прикусил губу и перешел на другой конец лодки, где застыл, сунув руки в карманы и опустив плечи.

Настроение Суорда совершенно изменилось. Когда они добрались до шлюза, он радостно барахтался в илистой воде, убеждаясь, что все механизмы в порядке, а потом развернул парус и направил лодку, подгоняемую попутным ветром, обратно к большому каналу.

– Пора и тебе понюхать морского ветра! – крикнул он Хадри и развернул лодку на запад – вверх по каналу в открытое море. Прикрытое легкой дымкой солнце, насыщенный солеными брызгами свежий ветер, страх глубины, усталость от управления лодкой под умелым руководством Суорда и восторг триумфа, когда он на закате направил ее обратно в канал, залитый золотисто-красным светом, а над их головами с криками кружили огромные стаи ходулочников и болотных птиц, – все это в конце концов обернулось для Хадри замечательным днем.