«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Теперь все дело в том, чтобы продержаться до тех пор, пока снег не стает и путь не улучшится. В 1 час дня сегодня, выбравшись из мешка, позавтракали чуточку пороскошнее: поели рыбной запеканки. Досыта есть мы себе больше не позволяем. Решено пуститься в путь, попробовав новую тактику: не избегать полыней, но искать их и пользоваться ими для продвижения на веслах. Во всяком случае это, конечно, должно помочь хоть немного. И чем дальше к югу, тем полыней, конечно будет больше, а вместе с тем увеличатся надежды на какую-нибудь добычу.

Вообще же, по правде сказать, положение наше печальное, никаких видов на успех в ближайшее время, так как во всех направлениях лежит сплоченный, непроходимый лед, а запасы быстро убывают; попытки наловить рыбы сетью-волокушей окончились полнейшей неудачей. Долго и старательно я греб в каяке, волоча за собой сеть, но в улове оказался один крылоногий моллюск (Clio borealis) да несколько ракообразных. По ночам я часами лежу без сна и думаю, как найти лучший исход…»

Глава шестая. В «Лагере томления»

«Суббота, 22 июня, половина девятого утра, после обильного завтрака из тюленьего мяса, печенки, сала и бульона.

Лежу я сытый, довольный и отдаюсь чудесным грезам: вся жизнь снова озарена солнцем. Одна маленькая случайность может изменить все! Вчера еще – да и вообще последние дни – все представлялось в самом мрачном свете: путь казался невозможным, лед до отчаяния тяжелым, никаких видов на удачную охоту – вообще полная безнадежность. И вдруг около наших каяков вынырнул и стал вертеться вокруг нас большой тюлень. Йохансену удалось всадить в него пулю как раз в ту самую минуту, когда он собирался исчезнуть.

На наше счастье, этот тюлень – первый и единственный морской заяц, лахтак (Phoca barbata)[325], виденный нами за все путешествие, – продержался на воде ровно столько, сколько потребовалось, чтобы я успел подцепить его багром. И вот теперь мы на целый месяц обеспечены продовольствием и горючим. Спешить больше нечего: можно посидеть на месте, отдохнуть, приспособить получше нарты и каяки для плавания, половить рыбу и выждать улучшения пути. В течение стольких дней мы жили впроголодь, а ведь теперь у нас за ужином и за завтраком еды вволю. Будущее кажется теперь светлым и многообещающим; темные тучи не заслоняют нам солнца.

В четверг вечером 20-го мы тронулись в путь, не питая особых надежд. Путь был такой же, как и накануне: образовавшийся за день наст не особенно улучшил дело. Если нарты прорезали наст, их нельзя было сдвинуть с места, не приподняв, а при поворотах между неровностями они врезались в наст и останавливались. Лед был неровен и труден для перехода, снег вязкий и пропитанный водой, так что даже на лыжах мы глубоко тонули в нем. Не продвижение, а сплошное мучение. Вдобавок эти бесконечные полыньи. Правда, они часто смыкались от сжатия льдов, и переправляться через них было не так уж трудно, но все-таки постоянно приходилось кружить и делать обходы.

Мы ясно видели, что долго так идти невозможно. Оставалось одно: отделаться от всего, без чего мы так или иначе могли обойтись, и двигаться дальше как можно быстрее налегке, имея с собой лишь умеренный запас продовольствия, каяки, ружья и самую необходимую одежду. Так, по крайней мере, можно было успеть достигнуть твердой земли раньше, чем будут съедены последние крохи. Мы стали прикидывать, без чего можно обойтись. Аптечка, запасные перекладины для нарт, запасные лыжи, гамаши, грязное белье… Палатка?.. О да!.. Когда мы дошли до спального мешка, то тяжело вздохнули; но придется оставить и его: он был теперь постоянно мокрым и таким тяжелым.

Вдобавок, чтобы иметь возможность, встречая полынью, сразу спускать нарты на воду целиком, как они есть, с каяками вместе, необходимо было положить на нарты под каяки деревянный настил, а всю мягкую подстилку – спальный мешок, одежду, мешки с продовольствием – убрать. Иначе у каждой полыньи приходилось бы развязывать нарты, снимать с них каяки, спускать последние на воду, там их связывать и ставить поперек каяков нарты, а переплыв на другую сторону, проделывать все это в обратном порядке. При таком способе передвижения мы недалеко бы ушли за день.

Решив произвести все эти реформы на следующий день, мы тронулись дальше и скоро приблизились к длинному разводью, через которое нужно было переправиться. Мы быстро спустили оба каяка рядышком на воду, крепко связали их вместе, положив поперек лыжи и пропустив последние под стропы; получился прочный плот. Затем поставили на них нагруженные нарты – одни на нос, а другие на корму.

Нас смущали только собаки; каким образом захватить их с собой? Но они сами прыгнули за нартами на каяки и улеглись там так, будто они ничего другого и не делали в своей жизни. Кайфас восседал на моих нартах на носу, а две другие улеглись на корме. Пока мы возились со всей этой работой, впереди нас то показывался, то снова скрывался под воду тюлень; но я не хотел стрелять, пока каяки не будут готовы к спуску на воду, чтобы быть уверенным, что мы подхватим добычу прежде, чем она пойдет ко дну. Но тюлень, конечно, за это время скрылся и больше не показывался. Эти тюлени как заколдованные: появляются только для того, чтобы подразнить нас.

В этот день они показывались дважды, но я тщетно выжидал удобной минуты; раз даже выстрелил и – промахнулся! Это уже третий промах по тюленю. Если так и дальше пойдет, плохо наше дело; мы быстро расстреляем наши патроны. Я заметил, что целился слишком высоко для таких коротких расстояний, вот и получается перелет. Итак, мы уселись и пустились по синим волнам в первое наше дальнее плавание. Со стороны посмотреть – крайне странный плот: нагромождение нарт, мешков, ружей, собак и людей. Настоящий цыганский табор, по словам Иохансена. Если бы тогда кто-нибудь неожиданно встретился с нами, то, конечно, не знал бы, за кого нас принять. Во всяком случае, не за исследователей северных полярных стран.

Нелегко было грести веслом в промежутке между нартами и лыжами, торчавшими с обеих сторон, но приноровясь мы довольно хорошо подвигались вперед и скоро пришли к заключению, что сочли бы себя счастливыми, если бы могли плыть так целый день вместо того, чтобы тащить несносные нарты по этому проклятому льду. Правда, каяки протекали, и нам приходилось откачивать воду; но с этим легко было примириться – только бы побольше открытой воды вокруг.

Наконец очутились мы по другую сторону разводья. Я выпрыгнул на край льдины и только хотел подтянуть к себе нарты, как услыхал рядом сильный всплеск. Это был тюлень. Немного спустя послышался такой же плеск с другой стороны, а в третий раз показалась огромная голова. Животное пыхтя плавало взад и вперед, но скрылось, глубоко нырнув под край льдины, прежде чем мы успели достать ружья. Этот великолепный жирный заяц был бы для нас хорошей добычей. Мы были уверены, что он исчез совсем, но едва я успел наполовину втащить на льдину первые нарты, как толстая голова опять показалась возле самых каяков, все так же пыхтя и отдуваясь.