Следы неизвестного - Софья Дубинская

— Войдите!

В проеме двери возникла худенькая фигурка в шерстяном малиновом платье. Большие глаза, заплаканное лицо, дрожащие губы.

— Садитесь…

Нина снова переложила на столе предметы, давая женщине прийти в себя. Дождалась, пока та сама начала.

Банальнейшая история: жила с мужем два года, потом развелась. («Почему?» — автоматически всплыл в уме вопрос. Иногда ответ на это «почему?» дает ключ к дальнейшим событиям). Бывший муж, моряк, вчера пришел из рейса, напился и по старой памяти явился к ней.

Слушая женщину, Нина вспомнила горестный шепот в коридоре. Ну конечно же, она это была. А вот уже и знакомые слава про то, как он ее «головой об стенку…

— Еле успела убежать к соседке, а то бы совсем убил. Я боюсь…

— Почему развелись, если не секрет? — вопрос этот все-таки вырывается у Нины, хотя она, судебно-медицинский эксперт, вовсе не обязана этим интересоваться.

Глядя в пол, посетительница сказала:

— Я ребенка хотела, а он — ни в какую. Нужна, говорит, эта обуза…

Неужели только из-за этого? Вряд ли. Наверняка правду не хочет говорить.

А может, все гораздо проще: пил без конца — вот и надоело ей терпеть. И если инициатором развода была она, — значит, у мужа злость на нее осталась. Значит, он одними скандалами не обойдется. Придет вот так, под горячую руку шарахнет — и нет человека. Можно доказать, что жизни женщины действительно угрожала опасность?

Нина, осматривает следы побоев на теле женщины. И вдруг обращает внимание на синие пятна, опоясывающие худенькую шею.

— Душил он меня. Я сознание даже теряла…

Женщина говорит правду. На верхних веках Нина замечает множество мелких красных точек — следы острой дыхательной недостаточности, проще говоря, удушья. Если диагноз врача подтвердится, следователь, ведущий дело, будет иметь основание предположить покушение на убийство…

Нина так увлеклась осмотром, что не заметила, как открылась дверь. И вздрогнула поэтому, когда за спиной раздалось негромкое:

— Вы очень заняты, Нина Петровна?

Николай Андреевич положил на стол пачку бумаг. Сверху лежала пухлая история болезни. Нина взглянула на фамилию и поразилась: Лосихина! Это была та самая фамилия, которую она чуть ли не полдня вспоминала сегодня. Лосихина — и как это она могла забыть?

— Посмотрите потом и скажете свое мнение…

Николай Андреевич тихонько притворил за собой дверь.

Нина долго еще принимала посетителей. Старушку в легкомысленной шляпке, элегантного молодого человека с лилово-зеленоватой опухолью на скуле, пожилую женщину, слезливо-долго расписывавшую «художества» соседки по квартире… Все это время она краем глаза видела пачку бумаг, лежащую слева на столе, и ломала голову: что бы это значило? Что опять могло случиться с Лосихиной? Тогда, несмотря на ее состояние, Нина ничего серьезного не обнаружила. Так и написала:

«Следов телесных повреждений на волосистой части головы у гражданки Лосихиной не обнаружено, однако это не исключает возможности нанесения ей ударов по голове».

Лосихина ушла недовольная, все так же всхлипывая и качая головой:

— Молоденькая ты еще, ничего не понимаешь!

…Закрылась дверь за последним посетителем. Нина, проверяя, чуть громче, чем обычно, повторила:

— Следующий!

И окончательно убедилась, что следующего не будет. В здании стало совсем тихо, только где-то далеко в химлаборатории позванивали склянки, да техничка шаркала в коридоре влажной тряпкой.

Нина придвинула к себе историю болезни.

«Лосихина Полина Петровна, 1929 года рождения. Путевая рабочая на станции. Диагноз: сотрясение мозга II степени».

Дальше шло подробное изложение случившегося. Нина прочитала знакомую уже историю про то, как женщина шла из магазина, возле дома встретила пьяного мужа и тот зверски избил ее. При поступлении в стационар женщина жаловалась на сильные головные боли, тошноту, рвоту.

Нина озадаченно потерла лоб. Припомнила, как подробно обследовала Лосихину, как разглядывала ссадину на ее голове; эта ссадина — Нина и сейчас в этом уверена — никак не могла привести к таким последствиям.

Дальше шли данные объективного обследования.

Нина листала голубые бланки анализов. Наконец нашла то, что искала, — запись невропатолога. Так, опять жалобы больной, и одним предложением:

«Координация движений не нарушена, рефлекторных отклонений нет».

Почему же тогда такой серьезный диагноз?

Может быть, были у врачей основания, почему-либо не попавшие в историю болезни.

Странная ситуация. Правда, и сейчас Нина была уверена в своем диагнозе. Никаких отклонений в рефлекторной деятельности нет, характерных для сотрясения средней тяжести отеков на лице — нет. Ничего, кроме «легких телесных», в таком случае не поставишь.

Но, с другой стороны, — Нина только сейчас это поняла — диагноз врачей перечеркивает ее заключение и фактически получается: судмедэксперт ошибся. С помощью его заключения преступник, избивший женщину, избежал наказания и остался на свободе, вместо того, чтобы отбывать наказание в местах не столь отдаленных…

А если он, действительно, не настолько виновен?

Нина решилась вдруг. Достала из сумочки записную книжку, нашла на первой странице истории болезни графу «Домашний адрес».

Через полчаса Нина блуждала по темным улицам в поисках Карьерного переулка. Редкие прохожие (уже шел одиннадцатый час) пожимали плечами или неопределенно тыкали пальцами в ту сторону, где взбегала вверх неровная улица Карла Маркса.

Когда Нина разыскала нужный дом, стрелки на ее часах сошлись на цифре «11». У крылечка она помедлила. Хозяева — дома: свет в окне горит. Но как-то ее встретят? А может, буян муж давно вернулся, и сама Лосихина уже думать забыла о той драке?

— Совсем зарапортовалась! — одернула себя девушка. — Чего бы тогда она опротестовывала решение экспертизы?

Нина вдруг поняла, что сбило ее с толку. Очень уж мирно светилось окно. Видно, висела под потолком яркая лампа с розовым абажуром, и оттого такой спокойный, умиротворяющий свет изливался через стекло на темную пустынную улицу.

Лампа, и правда, была под розовым абажуром. Но ощущение уюта и благополучия пропало сразу же, как только Нина переступила порог.

Дверь открыла полная растрепанная женщина — Нина с трудом узнала в ней свою бывшую пациентку. На ней был старенький сатиновый халат. Двух верхних пуговиц не было, у горла ворот грубо стянут английской булавкой.

— Входите, — неприязненно проговорила женщина. Она, казалось, нисколько не удивилась поздней гостье. Нина села на облезлую табуретку возле стола, заставленного грязной посудой. За этим столом недавно ужинали. Почти полная тарелка с кашей, отставленная на середину стола, недопитый чай в другой чашке, недоеденная конфета, видимо, силой отобранная у малыша…

Лосихина перехватила взгляд Нины и резко сказала:

— Совсем от рук отбились, никакого сладу с ними нет. То, бывало, отец хоть прикрикнет, а теперь и этого страху не осталось…

В углу заскрипела кроватка, и сквозь деревянные прутья просунулась маленькая розовая пятка.

— И этот, меньшой, туда же, заодно со старшим. Как пристанут вечером: «Мамка, скоро отец из командировки вернется?»

Она не то чтобы жаловалась, эта полная, одутловатая женщина. Она говорила вроде бы даже свысока, пренебрежительно, но голос у нее был совсем мертвый. И тут Нина вдруг ясно представила себе, как сели мальчишки за стол, как мать положила каждому каши и как самый маленький, глядя на стул, где раньше всегда сидел отец, спросил:

— А папа опять не придет?

И тут все пошло кувырком. Раздраженная женщина, жалеющая себя и их, своих несчастных мальчишек, сама себя подогревая, начала придираться: тот не так ложку держит, тот пьет громко, со свистом — «поросенок, право слово, поросенок» — и мирно начавшийся ужин закончился ревом и шлепками.

Нине вдруг, совсем как тогда, захотелось приласкать и отвлечь от тяжелых дум несчастную женщину, которая никак не может смотреть равнодушно на то место, где сидел раньше отец ее детей.

— Расскажите мне еще раз, как все произошло.

Лосихина с начала и до конца повторила свою историю.. Точно все совпадало, даже в деталях.

«Даже если она и придумала что-нибудь, — мелькнуло у Нины в мыслях, — то уже и сама поверила в свой рассказ…».

— Значит, уточним, — повторила она. — Пятого мая вы шли с работы, а он попался вам навстречу.

— Пьяный, — вставила женщина, — трезвым бы он такого не позволил.

— Значит, пьяный, — как эхо, повторила Нина. — И тут же начал ругаться и обвинять вас в том, что плохо смотрите за детьми. Потом ударил кулаком по голове…

Женщина снова показала то место, куда он ударил ее, — чуть повыше уха, самый висок, прикрытый жидкими волосами. Да, место уязвимое, такой удар мог и роковым оказаться.