Последнее прощение - Сюзанна Келлс

— В нее дьявол вселился, хозяин, попомните мои слова.

— Горе — вещь тяжелая, — вздыхал Скэммелл.

— Горе! Она не горюет! — Гудвайф скрестила руки и вызывающе уставилась на Скэммелла. — Ее бы выпороть, хозяин, вот и все! Хорошенько выпороть! Тогда она поймет, где ее место. Уж отец бы проучил ее, упокой Господь его душу, и вам бы не мешало.

Гудвайф начала с остервенением протирать стол, за которым Скэммелл в одиночестве заканчивал обед.

— У нее, у этой девчонки, все есть. Если бы мне такое… — Она не закончила фразу, предоставив Скэммеллу самому додумать, чего бы достигла Гудвайф, будь она дочерью Мэттью Слайза. — Выпорите ее, хозяин! Ремень создан не только для того, чтобы поддерживать панталоны! Скэммелл теперь был хозяином, выдавал слугам скудную плату и собирал ренту за имение. Эбенизер всячески помогал ему, стараясь заслужить расположение. Беспокойство у них тоже было общим. Никак не удавалось найти печать Договора.

Кэмпион все это было безразлично. Существование Договора и связанного с ним необыкновенного дохода ничего не меняло. Ей по-прежнему грозило постылое замужество; ни десять фунтов, ни десять тысяч фунтов не могли бы примирить ее со Скэммеллом. Не то чтобы он был плохим человеком, нет, хотя она подозревала, что он слабоволен. Из него вполне мог бы получиться неплохой муж, но только не для нее. Она рвалась к счастью, к свободе, и вялый, похотливый Скэммелл никак не вписывался в эти мечты. Она была Доркас, а хотела быть Кэмпион.

Больше она не купалась — теперь это не приносило радости, хотя по-прежнему ходила к пруду, где цвел фиолетовый вербейник, и вспоминала Тоби Лэзендера. Она уже не могла воскресить в памяти его лицо, но помнила, как он ласково подшучивал над ней, как легко с ним было. Вдруг он когда-нибудь вернется к пруду и спасет ее от Уэрлаттона.

Вот и в тот день она грезила о Тоби, воображала, как он приближается к ней, и вдруг услышала топот копыт за спиной. Обернувшись, с блуждающей улыбкой, она, однако, увидела деловито направляющегося к ней Эбенизера.

— Сестра!

Улыбка еще продолжала играть на губах.

— Эб!

Увы, хмурое лицо брата быстро погасило радость.

Она никогда не была близка с Эбенизером, все ее попытки подружиться оставались тщетными. Когда она играла в огороде, укрывшись от зорких глаз родителей, он никогда не присоединялся к ней. Эбенизер предпочитал сидеть с Библией, заучивая наизусть заданную отцом главу, и взгляд неизменно оставался желчным и завистливым. И все же это был ее брат, ее единственный родственник; всю эту неделю Кэмпион много думала о нем. Может быть, Эбенизера можно сделать союзником. Она похлопала рукой рядом по траве:

— Присядь, я хочу с тобой поговорить.

— Я занят, — нахмурился он. После смерти отца Эбенизер напустил на себя неприступность и важность, вместе с Сэмьюэлом Скэммеллом руководил чтением молитв. — Я приехал за ключом от твоей комнаты.

— Зачем он тебе?

— Не твое дело. — Раздражительность била через край. Он протянул руку. — Я требую, разве этого мало? Брат Скэммелл и я. Если бы наш дорогой отец был жив, ты бы не пряталась за запертыми дверьми.

Она встала, отряхнув юбку, отцепила ключ от колечка на поясе.

— Можешь взять, Эб, но тебе придется сказать зачем. Она говорила очень терпеливо.

Из-под полей черной широкополой шляпы на нее сверкнул колючий взгляд.

— Мы ищем печать, сестра. Она рассмеялась:

— В моей комнате ее нет, Эб.

— Не смешно, Доркас! Ничего смешного! Помни, это делается для твоего же блага, не для моего! Я от этого десять тысяч в год не получу!

Она протянула, было ключ, но тут же отдернула руку:

— Ты не понимаешь, Эб. Мне правда не нужны десять тысяч фунтов. Мне ничего не нужно! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я не желаю выходить замуж за мистера Скэммелла. Мы и сами можем разобраться с деньгами, Эб. Ты и я. Нам не нужен мистер Скэммелл! — Слова уже сами слетали с языка. — Я думала об этом, Эб, правда, думала. Мы бы могли жить здесь, ты бы забрал себе деньги, а когда ты женишься, я перееду в какой-нибудь дом в деревне. Мы были бы счастливы, Эб! Счастливы!

Пока она говорила, его лицо оставалось непроницаемым. Та же кислая ухмылка, та же застарелая обида. Он не любил ее, потому что она могла бегать, а он нет, потому что она могла голой барахтаться в ручье, а он обречен был волочить скрюченную, иссохшую ногу. И сейчас он покачал головой.

— Соблазнить меня пытаешься? Деньги предлагаешь? А зачем? Потому что тебе не по нраву брат Скэммелл? Мой ответ — нет, сестра, нет. — Он поднял руку, чтобы она не перебивала. — Все так красиво звучит, только ты и я, но я-то знаю, что ты сделаешь. Ты сбежишь с деньгами, как только тебе исполнится двадцать пять лет. Так вот, ничего не получится, сестра, потому что ты выйдешь замуж. И тогда узнаешь, что брат Скэммелл и я заключили соглашение. Мы поделим деньги, Доркас, все трое, потому что так хочет брат Скэммелл. Это бы и наш отец одобрил, ты об этом подумала? Ты что же, решила, что раз он умер, все его надежды должны рухнуть? Все, за что он молился, должно быть уничтожено? — Эбенизер снова тряхнул головой. — Однажды, Доркас, мы с ним снова встретимся в лучшем, чем этот, мире. И мне хочется, чтобы в тот день он поблагодарил меня за то, что я был хорошим и верным сыном.

— Эб!

— Ключ, сестра. — Он снова вытянул вперед руку.

— Ты ошибаешься, Эб.

— Ключ!

Она отдала ему ключ, потом посмотрела, как он яростно рванул поводья, ударил лошадь правой шпорой и галопом помчался к дому.

Она снова сидела на берегу безмятежного ручья, сознавая тщетность всех своих упований. Эбенизер недолюбливал ее. Почему? Она не знала, но подозревала, что ее беды доставляли ему удовольствие. От отца Эбенизер унаследовал не только злобность, но и жестокость. Она помнила, как однажды, когда Эбенизеру было десять, она застала его в саду с раскрытым «Мартирологом» Кларка. На рисунке было изображено, как папистские священники вырезают внутренности у мученика-протестанта. Она закричала от негодования, потому что Эбенизер привязал к яблоне маленького котенка, на котором опробовал пытку, вспарывая ножом маленький мягкий животик. Она оттащила его от залитого кровью дерева, от вопящего котенка, а Эбенизер плевал в нее, царапался и злобно кричал, что он уже убил таким способом девять тварей. Ее заставили собственными руками прикончить котенка, перерезав тоненькое горлышко, и она помнила, как смеялся братец.

А теперь Эбенизер был заодно с Сэмьюэлом Скэммеллом. Они собирались поделить ее приданое, причем ее никто не спрашивал.

В Уэрлаттоне делать ей было нечего. Надо во что бы то ни стало выбраться отсюда. Для начала как минимум выяснить, куда ведет ручей, и пусть сбежать было невозможно, оставаться здесь тоже нельзя.