Последнее прощение - Сюзанна Келлс

— В завещании вашего отца есть еще одно распоряжение. Если вы соблаговолите подождать… — Он вернулся к аналою и вновь старательно разложил бумаги. — Да, вот здесь.

Он прокашлялся, глотнул вина и поднес документ к бесцветному лицу.

— Мне было дано указание зачитать этот пункт без свидетелей, что я сейчас, и намерен исполнить. «Я слагаю с себя обязательства перед Договором, назначив Сэмьюэла Скэммелла, моего зятя, хранителем вверенной мне печати. Если он умрет до того, как моей дочери исполнится двадцать пять лет, печать перейдет к моему сыну Эбенизеру, который, я знаю, будет повиноваться условиям Договора.

Айзек Блад сурово глянул на Кэмпион и снова обратился к документу:

— «Если моя дочь Доркас умрет, не достигнув двадцати пяти лет и не оставив наследника, то человек, оказавшийся в тот момент владельцем печати, должен будет распорядиться, чтобы деньги Договора были затрачены на распространение Евангелия среди непросвещенных».

— Ну вот, я все прочитал. — Блад взглянул на Скэммелла. — Вам понятно, мистер Скэммелл?

— Воистину, воистину. — Скэммелл энергично закивал.

— Господин Эбенизер?

Эбенизер кивнул, но Кэмпион заметила, что он чуть нахмурился, будто не до конца все понял.

— Мисс Доркас?

— Нет, я не понимаю.

Это было неожиданностью, потому что Айзек Блад удивленно уставился на нее, потом в его взгляде появилось раздражение.

— Вы не понимаете?

Кэмпион встала и шагнула к выходившим на север окнам.

— Что такое Договор, мистер Блад?

Ей казалось, что ее крылья искалечены, изодраны, залиты кровью, и она беспомощно валится на землю. Смерть отца ничего не решила, а лишь отсрочила свадьбу.

Адвокат пропустил ее вопрос мимо ушей. Он связывал документы.

— Разрешите дать вам один совет. Я бы рекомендовал тихую свадьбу в ближайшем будущем. Может быть, через шесть недель? Приличия будут соблюдены, — тяжелым взглядом он посмотрел на Сэмьюэла Скэммелла. — Как вы понимаете, мистер Скэммелл, в завещании предусмотрена ваша свадьба, от чего зависит ваше положение в семье.

— Да, я понимаю.

— И Мэттью Слайз конечно же желал бы, чтобы счастливое событие не слишком откладывалось. Все должно идти своим чередом, мистер Скэммелл. Своим чередом!

— Воистину, воистину! — Скэммелл встал проводить адвоката.

Кэмпион отвернулась от окна.

— Мистер Блад вы не ответили на мой вопрос. Что такое Договор?

Ее отца этот вопрос выбил из колеи, адвокат же безразлично пожал плечами.

— Ваше приданое, мисс Слайз. Имение, естественно, всегда предназначалось вашему брату, но отец позаботился о вашем приданом. Боюсь, больше мне ничего особенного неизвестно. Дело вел лондонский адвокат, но, подозреваю, вы обнаружите, что хорошо обеспечены материально.

— Воистину, — поддакнул Скэммелл. Наступила пауза.

Кэмпион получила ответ, не оставлявший никакой надежды избежать свадьбы. В зале громко прозвучал скрипучий голос Эбенизера.

— Что значит, «хорошо»? Сколько стоит Договор? Айзек Блад пожал плечами:

— Не знаю.

Скэммелл заерзал, выгнув брови дугой. Его распирало нетерпение сообщить новость и поразить красавицу с золотыми волосами, которая предназначена ему в жены. Он мечтал заслужить одобрение и привязанность Кэмпион и надеялся, что его слова, прорвут плотину, сдерживающую ее чувства.

— Я могу ответить на этот вопрос, воистину могу — Он посмотрел на Кэмпион. — В прошлом году, по нашим предварительным подсчетам, Договор принес десять тысяч фунтов.

— Боже мой! — Айзек Блад ухватился за аналой. Эбенизер медленно поднялся, впервые за целый день лицо его оживилось.

— Сколько?

— Десять тысяч фунтов. — Скэммелл говорил скромно — так, будто доход был его заслугой и ему не хотелось хвастаться. — Цифра, естественно, колеблется. Бывает больше, бывает меньше.

— Десять тысяч фунтов? — В ярости и изумлении Эбенизер повысил голос — Десять тысяч?

Сумма была настолько огромной, что едва укладывалась в голове. Королевский выкуп, целое состояние, сумма, намного превосходившая доход от Уэрлаттона. Сам Эбенизер мог в лучшем случае, рассчитывать на годовой доход в семьсот. И вот теперь выясняется, что сестре досталось во много много раз больше.

Скэммелл захихикал от удовольствия.

— Воистину, воистину! — Может быть, теперь Кэмпион будет благосклоннее к нему. Ведь они не просто, а сказочно богаты. — Вы удивлены, моя дорогая?

Кэмпион разделяла изумление брата. Десять тысяч фунтов! Немыслимо. Она силилась понять и не могла, но она помнила написанные в завещании слова и не обратила внимания на Сэмьюэла Скэммелла.

— Мистер Блад, правильно ли я поняла, что, согласно завещанию, деньги становятся моими по достижении мной двадцатипятилетнего возраста?

— Именно так, именно так. — Айзек Блад смотрел на нее уже по-новому, с уважением. — Конечно, если вы незамужем, потому что в противном случае деньги, как и подобает, будут принадлежать вашему дорогому супругу. Но если случится так, что он отойдет в мир иной раньше вас, — Блад жестом попросил прощения у Скэммелла, — тогда, конечно, вы сами станете владелицей печати. Это, я полагаю, вытекает из завещания.

— Печать? — Хромая, Эбенизер приблизился к аналою. Блад выцедил остатки мальвазии.

— Она всего лишь удостоверяет подпись на любом документе, имеющем отношение к Договору.

— Но где же она, мистер Блад? Где? — Эбенизер проявлял необычное возбуждение.

— Откуда мне знать, господин Эбенизер? Думаю, где-то среди вещей вашего отца. — Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку. — Ищите. Рекомендую все тщательно осмотреть.

Он ушел, небрежно выразив сожаление по поводу горькой утраты, Эбенизер со Скэммеллом проводили его до лошади. Кэмпион осталась одна. Косые лучи солнечного света падали сквозь освинцованные окна на натертый воском пол. Она по-прежнему оставалась здесь как в тюрьме. Деньги Договора ничего не меняли. Всех юридических тонкостей она не понимала, но чувствовала себя в ловушке.

Скрипя башмаками, в зал вернулся Сэмьюэл Скэммелл.

— Дорогая моя, наше состояние удивило вас?

Она устало посмотрела на него:

— Оставьте меня. Ну, пожалуйста! Оставьте меня в покое.

Наступил август, зрел урожай, обещавший стать богаче, чем в предыдущие годы. Кэмпион бродила по душистым полям, избегая встречных, отыскивая укромные уголки, где можно было посидеть и подумать. Она в одиночестве ела, в одиночестве спала, и все же ее присутствие угадывалось повсюду в Уэрлаттоне. Она будто унаследовала мощь своего отца, его способность создавать настроение в доме. Больше всего это раздражало Гудвайф Бэггерли.