Бессонница в аду - Лариса Васильева

— Тут же все медики, что же ему никто не поможет?

— Умная ты какая! Он отказывается принимать наркотики, хочет дожить свою жизнь нормальным человеком.

— И чем охранник-то виноват?

— Ничем, просто Хан от боли полуослепший, полуоглохший, никого не узнает, возможно, ему мерещится какая-то гадость, вот он и начинает ничего не соображая, беспорядочно палить вокруг…

Олег осторожно выглянул, огляделся, но коридор был пуст, в этом крыле жилых комнат мало. И он повернулся к Маше:

— Пойди-ка ты…

— Не ходи, Мария, Хан тебя пристрелит. В припадке он во всех стреляет, кто близко подходит, — раздался сзади голос Натальи.

— Если такая умная, сама иди… Вот уложит он вас двоих и, может, успокоится…

Какая разница от чего умирать, от пули или от неудавшегося опыта? Пожалуй, пуля даже лучше, с другой стороны, опыты еще неизвестно когда будут… Мария не успела решить эту дилемму — Олег вытолкнул ее в коридор.

— Иди или я сам тебя пристрелю! — в руках у него на самом деле оказался пистолет.

Черт, тут все ходят с оружием! Почему такому больному дают пистолет? Глупость какая-то… Мария медленно шла по длинному коридора. У того дивана, на котором они с Ханом по ночам пили молоко, она увидела его сухощавую фигуру: он, покачиваясь, стоял над телом человека, распростертого на полу. Она шла, а он все так же смотрел вниз, словно спал стоя. Уже подходя к нему, она поняла, что скажи только она: «Отдайте пистолет», — и он, пожалуй, сразу влепит в нее пулю. Она так и не придумала, что говорить, и потому просто поздоровалась:

— Здравствуйте, Хан.

Вблизи она увидела, как у него дергаются веко и губы, как судорога искажает лицо. Вид был ужасен.

— Вы меня звали? — спросила она и от страха вдруг захихикала.

Ей показалось очень смешным в такой момент, стоя на забрызганном кровью полу и ожидая пули, спокойно спросить убийцу: «Звали меня?»

И вдруг он взглянул на нее, его взгляд постепенно становился осмысленным:

— Первый раз слышу, как ты смеешься, это у тебя нервное…

Конечно, нервное! Да ее просто сотрясала дрожь, а на тело молодого парня она старалась не смотреть. Хан говорил теперь, не отрывая взгляда от трупа:

— Черт, кажется, я его убил… Зачем он ко мне подошел, не знаешь?

Он медленно повернулся к ней и поднял оружие.

— А ты что, решила ускорить свой переход в мир иной? То боялась смерти, а теперь рвешься туда?

— Это что, неужели кольт? Ничего себе! А какой год выпуска? Ой, не говорите, я попробую угадать… Рукоять покажите, пожалуйста…

Хан заторможено повернул руку и раскрыл ладонь, демонстрируя круто изогнутую рукоятку револьвера.

— «Бизли»! Я уверена, это «Бизли»! Такая горбатая рукоятка только у «Бизли»! Я угадала? Год 1894-й.

— Ты не могла этого знать. Кто тебе подсказал?

— Кто мне мог подсказать? Из моей комнаты не видно, какое у вас оружие. Я просто знаю, это кольт, модель «Бизли». Я немного увлекалась пистолетами, давно, еще когда училась в школе.

Хан недобро смотрел на нее:

— Я не люблю, когда меня дурачат.

— Я знаю эту модель.

— Пошли, я покажу тебе свою коллекцию, и если ты не сможешь назвать марку хоть одного пистолета, я тебя убью…

Одно дело узнать знакомую модель, совсем другое назвать все пистолеты из коллекции хозяина…

— А много у вас пистолетов?

— Много.

О, Господи, увлекаться когда-то оружием, в детстве, это не значит быть специалистом…

— Где там Олег? Струсил? — Хан оглядел пустой коридор. — Олег, мерзавец! Ты меня слышишь? Убери этого идиота, — пистолетом он указал на труп, осторожно выглянувшему в коридор Олегу Аркадьевичу и махнул Марии, — мол, шагай вперед и пошел следом за ней.

— Почему же «идиота»?

— Потому что все наемники — идиоты, только полный идиот продаст свою жизнь. Жизнь не имеет цены, ее нельзя продавать.

— Странно это слышать от вас, я думала, вы-то как раз и не считаете ее большой ценностью.

— Не разглагольствуй!

И он подтолкнул ее пистолетом. Мария подошла к лестнице, осторожно оглянулась.

— Иди, иди, вперед!

Она еще ни разу не поднималась на второй этаж. Сейчас же шла туда под взглядами всех обитателей дома: потихоньку в обоих крыльях коридора первого этажа приоткрылись почти все двери и оттуда выглядывали испуганные люди, а медики уже теснились на площадке второго этажа. Хозяин молча прошел мимо них и подтолкнул ее к двери в свои апартаменты. Его комнаты занимали половину этажа, начиная с середины центрального коридора и все левое крыло.

— Хан, тебе что-нибудь нужно? — осторожно спросил Павел.

Мария благодарно взглянула на парня — хоть один осмелился что-то произнести, если бы другие тоже не молчали, Хан, возможно, и отвлекся, отпустил бы ее.

— Нет, мне уже лучше, вот сейчас ее прихлопну, и станет совсем хорошо.

Мария оглянулась:

— Надеюсь, это шутка? — выдавила она.

— Все будет зависеть от твоей эрудиции, — ухмыльнулся он.

Мария такого еще не видела: диваны, подушки, кальян, ковры на полу и на стенах, разрисованные ширмы. Всюду золото, парча, китайские шелка, павлиньи перья, пасхальные яйца в стиле Фаберже, нефритовые слоники, шкатулки. На стенах картины и зеркала. И очень много оружия: на коврах подвешены сабли в позолоченных инкрустированных камнями ножнах, кинжалы, а в низких столиках — витринах разложены пистолеты. Действительно, этому роскошному, но аляповатому убранству, соответствовало и прозвище его хозяина — Хан.

Его девушки испуганно сбились в углу. Красивые тонкие пеньюары не скрывали темных следов плетки. «Ну вот, то ходили, как королевы, а сегодня с ними разделались как с рабынями», — подумала Мария. Да они все тут рабыни, только по-разному одеты!..

— Марш отсюда!

Девчонки шмыгнули в смежную комнату и поспешно закрыли за собой дверь.

Хан шагнул к стенду с пистолетами на стене, снял один и подал Маше.

— Ну, назови модель.

Она неуверенно взяла оружие. Сможет ли вспомнить его марку, да и знала ли такое? Оружие тяжело холодило руки: короткий восьмигранный ствол, цельная рамка, никелированные поверхности… В глаза ей бросилось изображение собачьей головы.

— «Бульдог», это же американский «бульдог», где-то тысяча восемьсот девяностый год… — обрадовалась Мария.

— Этот? — Хан забрал пистолет и подал ей другой.

— Наган.

— А это?

— Вальтер. А это маузер. А вот этот — рукоятка, вытянутая назад, и слово «Gesichert» — что означает «безопасно», думаю, парабеллум.

— Ты меня сильно удивила. Откуда такие познания у домохозяйки?

— Мой отец был снайпером, любил оружие и собирал о нем все, что мог. А это «максим», да?

— Верно. Остальные знаешь?

— Нет, может быть, вспомню, что отец о них рассказывал, но пока — нет. Нужно внимательно рассмотреть, я же раньше такие пистолеты видела только на картинках, фотографиях.

— Ладно, теперь верю. Помассируй-ка, — он уселся на стул с низкой спинкой.

— А за что вы его убили?

— Охранника? Черт его знает, не помню… Приступ у меня начался… Сильная головная боль… Перестаю себя контролировать. — Он говорил, откинув голову и закрыв глаза. — Я сам не знаю, почему я в него выстрелил, может быть, случайно шарахнул, непроизвольно нажал из-за судороги, может, он меня разозлил. Так что ты сильно рисковала. Накрыла волна боли, ничего не соображал. Когда-нибудь я так и не вынырну из нее: или крыша совсем поедет, или шок от боли…

— А почему вы каждую ночь приходите со мной разговаривать? Здесь так уютно, красиво, не то что в холле. Почему не беседуете тут со своими красавицами? Вон их, целых трое… Зачем нужна тетка, не пойму?

— Я и сам не пойму, — он внимательно посмотрел на нее, и у Марии вдруг пересохло во рту. — Зачем-то все-таки нужна…

Невольно она взглянула на свое отражение в зеркале: боже, она же совсем старуха, морщины, мешки под глазами. И впервые, за последние пару лет, ей захотелось сделать омолаживающую маску лица, убрать лишние волоски на бровях, подкрасить губы и глаза. Когда она последний раз делала макияж? Наивная, теперь скрыть эти морщины сможет только крышка гроба… А что на ней надето! Эта растянутая футболка словно специально подчеркивает недостатки фигуры!

Идиотка, о чем она думает! Жить-то осталось немного, а ее вдруг обеспокоил внешний вид!

Хан поморщился от боли и застонал, и Марии стало его жаль. Она осторожно принялась массировать ему голову, потом шею, плечи. Почему-то вдруг захотелось прижать к себе эту больную голову, пожалеть его… Да, это Стокгольмский синдром, все признаки на лицо: заложница становится на сторону похитителя… Через несколько минут хозяин отпустил ее.

Следующий день на кухне с утра не задался: Шура пришла злая, косилась все время на Марию, придиралась к ней больше прежнего. А когда Мария уронила нож на пол, вспылила: