Бессонница в аду - Лариса Васильева

И сейчас Мария побрела вдоль здания в сторону сада, подальше от ворот с охраной. Прошлась под зелеными кронами яблонь и груш, потом потянулись кусты смородины, малины и снова деревья. На улице, на свежем воздухе, ей стало немного легче, она расслабилась, прошла головная боль. После сада попала на огород — длинные ряды вскопанной земли, крепкие кусты овощных культур. Огурцы уже вовсю стелились по земле, она даже заметила первые небольшие плоды. Полосы моркови, свеклы… Похоже, тут растут все фрукты и ягоды, какие она только знала, да еще масса овощей. Понятно, откуда у них каждый день свежий салат на столе. У Маши было такое чувство, словно она оказалась дома. Ей хотелось лечь на траву и, как показывают в старых фильмах возвращение солдат с войны домой, прильнуть щекой к земле и заплакать.

Она шла все дальше, свернула в сторону, подальше от ограды, пересекла асфальтированную узкую дорогу, поднялась на пригорок и огляделась. То, что она увидела, просто поразило ее: этот огороженный клочок земли был действительно райским местечком: с одной стороны дороги раскинулся парк с чисто выметенными дорожками, английскими газонами, а за деревьями синел небольшой пруд или озеро. Деревья в парке собраны, как в дендрарии, — необычные, красивые. Отсюда уже была почти не видна знакомая вышка у ворот, но зато поблизости вздымались другие. Бетонный забор все так же просматривался сквозь зелень, но теперь он был заметнее с другой стороны парка. Забор пытались скрыть густым, высоким кустарником. Мария заметила на двух ближайших вышках охранников, один разглядывал ее в бинокль, она помахала ему и вернулась на огород. Полюбовалась на грядки с поздними сортами помидоров. Из поливочного водопровода тихонько текла вода, журча, как ручеек. Молодые побеги овощей глушила трава, Мария присела и стала прорывать сорняки. Земля раскисла, дергать было легко, одно удовольствие. Работала часа полтора, пока не заболела спина, и только когда распрямилась, заметила наблюдавшего за ней человека.

— Ты кто? — спросил черноглазый, черноволосый мужик, по-видимому, давно разглядывавший ее.

В эту минуту из-за кустарников к нему подошла еще и женщина.

— Здравствуйте. Я на кухне работала, — поднимаясь с колен сказала Мария. — А сегодня мне разрешили гулять.

— Что, умеешь отличить траву от помидора?

— Умею.

— Как звать? Хочешь, приходи, работай, — разрешил он и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.

— Мария… Хорошо… — растерянно сказала ему Мария вслед.

— Меня Риммой зовут, а его — Ильгизом. Ты не обращай внимания, он добрый, только неразговорчивый. Раз разрешил, значит, приходи, можно. Хочешь свежих огурцов?

— Хочу…

— Ты много прорвала, и аккуратно работаешь, — Римма сполоснула пару молодых огурчиков и протянула ей.

Мария наслаждалась. Здесь было хорошо, по крайней мере, никто не стоит над душой, не командует, а за работой время проходит быстрее, не сидеть же одной целые дни в комнате, ожидая ночи… Взглянув на часы, она заторопилась, вымыла руки и поспешила к корпусу — чуть не пропустила обеденное время, вовремя спохватилась, а то ведь сегодня она ушла без завтрака.

В холле уже крутились девчата.

— Мария, что на обед сегодня?

— Не знаю. Я тут теперь не работаю.

— Да? Тебя перевели?

— Пожалуй, я сама перевелась…

Для такого маленького закрытого коллектива перевод Марии на другую работу оказался заслуживающей внимания новостью.

— Тогда ты рано пришла, тебе во вторую смену…

— Как сказали, так и пришла.

Девушки заинтересованно поглядывали на нее: интересно, если Мария будет обедать в первую смену, кто же тогда у нее покровитель, кому понравилась женщина в годах?

Мария вошла в столовую последней и села за стол у входа на свободное место с краю, одна.

Хан не обратил никакого внимания на то, что она ест вместе со всеми, а обслуживает всех другая девушка и Шура. Олег поглядывал то на него, то на Марию и думал, не слишком ли он поторопился… Но не велика ошибка, можно будет и вернуть ее на кухню…

Сегодня за столом Хана было весело. Хотя он сам был задумчив, тут, как всегда, верховодила Рита. Она только что дочитала серию романов Роберта Асприна и теперь была полна впечатлениями. Остальным дамам приходилось ориентироваться на нее, и чтобы не сидеть за столом молча, они были вынуждены читать то же, что читает Рита, слушать ту же музыку, смотреть те же фильмы. Рита заметила, что Мария сидит одна, молча, и решила покровительствовать ей и дальше.

— Мария, — окликнула она ее, — а ты читала Асприна?

— Мифологию? Да.

Тут и Хан обратил внимание на Марию:

— И что, понравилось? — спросил он.

— Очень. И Шуттовская рота тоже.

За столом воцарилась небольшая пауза, все были удивлены тем, что эта кухарка что-то читала, к тому же фантастику, и что сам Хан соизволил заговорить с ней.

— Как ты сказала? Шутовская рота? Олег привези.

— Шуттовская рота и Шуттовский рай, — негромко поправила его Мария, а Хан напряженно прислушивался к ее словам.

— А ты что так далеко сидишь? Давай, пересаживайся куда-нибудь поближе, вон места есть.

— Да уже поела…

Олег был доволен: «Молодец, не ошибся!» — похвалил он себя, ему нравилось просчитывать все ходы вперед — как ни умен Хан, а все же предсказуем… И перед ужином он указал Марии место посередине длинного стола, но, конечно, не рядом с Ханом — там царила Рита. Дамы такое перемещение Маши переваривали молча…

Татарин Ильгиз и его жена Римма были рады новой помощнице. Ильгиз сначала приходил каждый день на делянку Марии, наблюдал за ней, потом понял, что женщина сама знает, что делать: когда надо полить, когда подпушить землю, — и не стал докучать мелочной опекой. Он выделил ей часть огорода, ближайшую к зданию Центра, и вскоре, уже полностью положившись на добровольную работницу, вовсе перестал заходить на этот участок. Римма заглядывала чаще, собирала урожай, угощала домашней выпечкой и осторожно присматривалась к незнакомке, иногда просто так задерживалась рядом — ее тянуло поболтать, скучно ведь целый день находиться в компании молчаливого Ильгиза.

Мария шла в сад после завтрака, работала, пока не уставала. После обеда она теперь спала, а ночью сидела в холле, ожидая прихода Хана. Теперь-то она наконец выспалась, у нее появился аппетит, даже стала чуть-чуть поправляться. Рита взяла над ней шефство и за столом следила, что кладет в тарелку Марии коварная Шура, пару раз потребовала заменить не понравившиеся ей куски. Шура злобно поджимала губы, но слушалась — Риту она боялась.

— Ты стала сама просыпаться… — заметил как-то ночью Хан.

— Спасибо Рите, освободила меня от кухонных работ…

— Рита? А почему ты сама не бросила или мне не сказала, что не хочешь там работать?

— Как же бросить, у вас тут не знаешь, за что можешь получить… Я ведь говорила, что сильно устаю, но вы мне не поверили. Вернее, вам это безразлично.

— Да, действительно, говорила…

— Наверно, потому, что никогда ни о ком не думали.

— Почему я должен о ком-то думать?

— Ну хотя бы для того, чтобы потом не мучиться угрызениями совести всю оставшуюся жизнь…

— Для этого еще надо иметь эту самую жизнь, а я не успею раскаяться во всех своих преступлениях.

— И совесть для этого надо иметь…

— Не надо нравоучений, это опасно для тебя, — его глаза сощурились, и Мария сразу пожалела о своей язвительности, но Хан не обратил особого внимания на ее замечания: — Расскажи-ка лучше о сыне, я заметил, ты все время говоришь о том времени, когда он был маленьким, лет до десяти, а потом, что, ничего интересного?

— Совершенно верно, ничего хорошего не было. Маленький, он был такой ласковый… Я его спать, бывало, уложу, а он вскочит и бежит ко мне, давай, говорит, теперь я тебя уложу. Одеяло расправит, подоткнет, меня поцелует, пожелает спокойной ночи. И все мне доверял. Вечером после работы приду, а он соскучится за день, ходит следом за мной и взахлеб все свои детские новости рассказывает… Это было самое лучшее время в моей жизни. Хотя он и маленький был, а мне нравилось с ним разговаривать, шутить. Мыслили мы с ним одинаково, это было заметно, когда задачи вместе решали… Я еще не договорю до конца, а он уже кричит: «Понял, понял…»

— Ты опять начала говорить о маленьком, давай-ка, пропусти пару лет.

— А потом начался переходный возраст, и мой сын просто перестал меня любить, вот и все… Так бывает — иногда дети не любят своих родителей. Он вырос, стал меня стесняться, знаешь, не хотел идти по улице рядом со мной, а если очень нужно было, то шел или впереди, или сзади… Как-то классная руководительница решила провести «Голубой огонек» для учеников и родителей — вместе. Я сначала не хотела, а потом все же пошла. В то время я еще надеялась изменить ситуацию и старалась сделать все, чтобы сын не отдалялся от меня. Пришла в школу, там было много родителей, и их дети нормально себя вели в их присутствии, а мой сын, как только увидел меня, сразу ушел… Это было ужасно, глупее я себя никогда не чувствовала.