Шла шаша по соше (сборник) - Макс Неволошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так уж и всегда?
– Ну… бывает, отойдёшь на пару минут.
– Вот в полиции об этом не надо. Особенно если не спросят. Всегда – значит всегда. Напарница это подтвердит?
– Конечно.
– Очень хорошо, – адвокат достал органайзер. – Так… угум… это мы перенесём… Встречаемся послезавтра в одиннадцать утра. Думаю, за час уложимся. Адрес управления знаете?
– Найду.
– Непременно возьмите своего друга. (Такаши кивнул.) На вопросы отвечаем коротко и по существу. Да, нет, не знаю. Если не уверены, что сказать, требуйте разговора со мной наедине. Они должны выйти… Теперь о деньгах. Заплатите мне только за визит в полицию. Сто пятьдесят наличными. Остальное – про боно. Однако в случае получения вами каких-либо компенсаций наша фирма удерживает двадцать процентов. Обычная практика. Вот здесь прочитайте и распишитесь.
У двери Кэролайн обернулась:
– Мистер Хьюз, могу я задать вопрос?
– Конечно. И пожалуйста – Стюарт.
– Хорошо. Стюарт. Почему я? За что?…
Адвокат покачал головой:
– Кэролайн, послушайте. Я понимаю ваши эмоции, но… вы не о том беспокоитесь. Сейчас главное – вытащить вас из этого… извините, дерьма. И чистенькую – то есть без последствий. Это моя работа. А кто и за что – пусть сыщики думают, если у них есть чем. Завтра, кстати, узнаем.
Лейтенант Вильямс оказался похожим на Брюса Виллиса. И не только лысиной и фамилией. Больше – усталой гримасой спасителя человечества на типично полицейской версии лица. Он скупо кивнул, обменялся невнятными репликами с адвокатом и пригласил всех в кабинет. Там не было ни решёток на окнах, ни видеокамеры, ни хитрого зеркала одностороннего наблюдения. Только стенографистка с ноутбуком. Все официально представились. Стенографистка зашелестела клавиатурой.
– Кэролайн, – начал Вильямс, – расскажите, как вы устроились в детский сад «Ягодка». Давно ли? Чем занимались?
Кэролайн справилась за две минуты. Там и рассказывать-то нечего. Училище. Детский сад. Затем другой, где предложили большую нагрузку.
– Часто помогаете детям в туалете?
– Иногда. Всё по правилам.
– Что за правила?
– Открытая дверь. У нас она вообще снята. Взрослые в поле зрения друг друга.
– Нарушали?
– Боже упаси.
– То есть нет?
– Нет.
– Что такое групповые занятия на красной линии?
– А, это… незадолго до прихода родителей. Дети собираются внутри такого специального круга. И кто-то из воспитательниц поёт с ними хором или книжку читает. А другая в это время убирает в комнате.
– Дети сидят рядом с воспитателями? Может, у них на коленях?
– Нет, это запрещено.
– В течение прошлой недели – способны вспомнить какие-либо эпизоды, инциденты на работе, которые могли бы вас обеспокоить?
– Нет.
– В течение этого времени помогали детям в туалете?
– Нет.
– В течение этого периода оставались ли вы с кем-либо из детей наедине?
– Нет.
– Как долго вы знаете Мэтью Хадсона?
Мэтью?… Тихий, незаметный ребёнок… переведён в этом году из младшей группы. Старший брат, хулиган Дэниел, с облегчением выпихнут в школу. Джейн – мать-одиночка. Дети от разных пап. Ретивая общественница. Председатель родительского совета.
– Кэролайн, как долго вы знаете Мэтью Хадсона?
– С начала учебного года.
– Были ли у вас с ним какие-нибудь проблемы?
– Нет.
– Можете вспомнить, какая одежда была на Мэтью во вторник четвёртого апреля?
– Вроде бы джинсы и футболка. Но точно не помню.
– Хорошо. Теперь я вам кое-что зачитаю. Копии позже будут отправлены вашему адвокату. Во вторник, четвёртого апреля сего года, Джейн Хадсон забрала Мэтью из садика. Она заметила, что ширинка на его джинсах расстёгнута. Вечером, когда Джейн помогала Мэтью в туалете, ребёнок пожаловался, что у него там болит. На внутренней стороне левой ягодицы Джейн увидела красное пятно. Она спросила, тут ли болит. Ребёнок ответил: «Да, это сделала Кэролайн». Мэтью рассказал, что во время групповых занятий на линии Кэролайн прижала его к столу, запустила руку в джинсы и ущипнула. Она прекратила это, как только Мэтью сказал, что там больно. В среду наличие лёгкой травмы в указанном месте подтвердил врач. Кэролайн, что вы можете сообщить по поводу этого обвинения?
– Могу сообщить, что это полнейший нонсенс. Абсурд. Разве вы сами не…
Адвокат чуть заметно качнул головой. Кэролайн замолчала.
– Вы это делали или нет? – спросил Вильямс.
– Конечно, нет!
– Можете назвать ваши или чьи-либо действия, способные вызвать такую реакцию мальчика?
– Нет.
– Хотите что-нибудь добавить?
– Да. Допустим я – сексуальная извращенка…
Адвокат снова покачал головой. Кэролайн игнорировала его.
– …нет, просто гипотетически, так? Скажите, зачем мне проделывать это на глазах у двадцати свидетелей? И среди них опытный воспитатель. Кстати, вы с Рэчел говорили?
– Нет пока. Но поговорим обязательно. А ваш вопрос… Знаете, четырёхлетний ребёнок способен легко перепутать время и место. Бессознательно или намеренно. Поэтому я вас и спрашивал про туалет.
– А-а-а. Ну, конечно, перепутать туалет с групповыми занятиями… Офицер Вильямс, можно узнать, сколько лет вы занимаетесь подобными делами?
– Зачем вам?
– Скажите хотя бы – долго или не очень.
– Достаточно, – не без раздражения ответил полицейский. – И что?
– Наверняка были случаи, когда воспитателей обвиняли зазря.
– Бездоказательно.
– Хорошо, бездоказательно. Но ведь вы расследуете такие случаи? Или нет? Как происходят эти обвинения? Кто на самом деле виноват?
– Знаете, – поморщился детектив, – почему бы вам не спросить об этом вашего адвоката. Он тоже не первый год в теме.
– Верно, Кэролайн, – вмешался Стюарт, – поговорим об этом в другом месте.
– Не надо их злить, – сказал он на улице, бросая в портфель конверт с деньгами. – Вы этим ничего не добьётесь, только хуже сделаете… Значит так – когда будут новости, они со мной свяжутся. И я вам сразу позвоню. До того постарайтесь избегать разговоров насчёт этого дела. С кем бы то ни было. Ну, за исключением вашего друга.
– А мой вопрос?
– Какой? А… Знаете, Кэролайн, восемьдесят процентов насилия над детьми происходит в семьях. Что практически недоказуемо. Зачем полиции эта головная боль? Жалоба поступила на вас. Они обязаны…
Это Дэниел, Дэниел, тварь… Издевался над братом и пригрозил: если заметят – свалить на меня. Или ухажёры мамаши. Какая мерзость…
– А если я подам на них в суд? За клевету?
– Бесполезно, – Стюарт взглянул на часы. – Только потратитесь зря.
Потянулись тошнотворные недели ожидания. Открыв глаза в шесть утра, Кэролайн вспоминала, что на работу идти не надо. И сразу вспоминала – почему. Беззвучно плакала от жалости к себе. Потом запивала эту жалость кофе с хорошей добавкой бренди. Курила у окна. За безвкусным завтраком размышляла, как убить сегодняшний день. В университете пришлось взять академ – науки не лезли в голову.
В солнечные дни она шла в парк. Брала покрывало, книгу Джерри Рейна. Непременно – бутылку вина. Или ехала в открытый бассейн и плавала до отупения. Как-то раз лесенку из воды заблокировали два накачанных бездельника.
– Отличный стиль, красавица. Плаваете, как дельфин.
– Или как профессионал. Мы угадали?
– Дайте пройти, – глядя мимо, сказала Кэролайн.
Даже в сырую или ветреную погоду она, набросив анорак, уходила бродить по городу. В центр, в порт, куда-нибудь. Привычная дорога – сперва автосалоны, мойки, гаражи… Знакомая мастерская. Дэнни ремонтирует чьё-то авто под навесом. Кэролайн нарочно шла по другой стороне улицы, чтобы не вступать в разговор с общительным механиком. Заметив её, Дэнни улыбался и салютовал гаечным ключом. Кэролайн подозревала, что она нравится Дэнни. С чего бы ещё эти улыбки и немалые скидки? Она вообще привыкла нравиться людям.
«Да, да – и в этом главная, убийственная подлость. В том, что я не ждала. А как я могла ждать? Никому не делала зла. Никогда не имела врагов. Господи, за что они так со мной?… Заткнись! Прекрати! Прекрати сейчас же…»
За поворотом – местный латинский квартал. Пёстрый, эклектичный, как сорочье гнездо. Рай для попрошаек, кофеманов, шумной, грязноволосой богемы. Бутики вперемешку со старьёвками. Галереи абстракционистов, развалы старых пластинок. Нестройные голоса уличных музыкантов. Кэролайн была здесь тысячу раз. Но то, что произошло с ней – реальная возможность суда и тюрьмы, – по-иному настроило зрение. Оно стало как бы фотографическим. Выхватывало и фиксировало детали толпы. При этом в голове у Кэролайн слышались мягкие щелчки.
Щщёлк – озябшие акселератки с глазами проституток.
Щщёлк – бомжи с лицами добрых обезьян.
Щщёлк, щщёлк, щёлк… Дебилы в мешковатых офисных костюмах. Подростки с разноцветными головами. Ошалевшие туристы в сбруях кинокамер. Несчастные живые скульптуры. Они с детства волновали Кэролайн. Их было жаль и одновременно хотелось потрогать.