Магический круг - Кэтрин Нэвилл

— Откуда такой запоздалый интерес? — спросила я. — Я имею в виду, что дражайшая бабуля умерла много лет назад.

— Считалось, что Пандора завещала эти рукописи… другой ветви нашей семьи, — напряженным тоном произнес отец.

Мне сразу вспомнилось, как сложны на самом деле наши родственные отношения.

— Эрнест, должно быть, долгие годы держал их под замком, поскольку ему не раз предлагали продать их, — продолжал Огастус. — Но он не смог бы определить их истинную ценность, потому что они были написаны каким-то кодом. А потом твой кузен Сэм…

Ну и дела!

Я стояла перед камином в нижнем белье, слегка отстранив трубку, в которой бессмысленным фоном шелестел голос отца. Боже милостивый, они были зашифрованы!

Сэм исчез сразу после смерти Эрнеста, его отца. Он пропадал где-то целых семь лет, и вот теперь он тоже умер. А что совпадает с этим непонятным исчезновением? Получение Сэмом наследства, включающего, вероятно, и эти самые рукописи. Какова была профессия и призвание Сэма? На что он щедро растрачивал свое время, приобщая к этому и меня с раннего детства, благодаря чему я получила в итоге отлично оплачиваемую работу?

Сэм был дешифровщиком, одним из лучших в мире. Зная об этих бабушкиных рукописях, он не устоял бы перед искушением заглянуть в них, особенно если его отцу захотелось бы определить их ценность. Сэм наверняка видел их и, возможно, даже расшифровал задолго до смерти дяди Эрнеста. В этом я была уверена. Так где же они сейчас?

Но имелся и еще один вопрос, более важный для меня в данный момент, относящийся к моей личной ситуации.

Возможно ли, что Сэма убили из-за каких-то опасных сведений, которые содержатся в унаследованных мной дневниках моей бабушки?

УЗЕЛ

Александр, обнаружив, что не способен развязать этот (Гордиев) узел с хитроумно запрятанными концами, разрубил его мечом.

Тайна гордиева узла, вероятно, имела религиозный смысл. Это мог быть сыромятный ремень, завязанный особым узлом, символизирующим имя Диониса… Решительность, с какой Александр разрубил узел, когда его войско вошло в Гордию, чтобы захватить Азию, покончила с древним поверьем и вознесла власть меча над религиозным таинством.

Часа в три ночи я открыла краны большой ванны на ножках, моля, чтобы трубы не замерзли, и с облегчением увидела, как зажурчала горячая вода. Растворив в ней ароматические соли и жидкую пену, я сбросила остатки одежды и забралась в ванну. Она была так глубока, что вода доходила мне до самого носа, и я просто сдувала пенные шапки в сторону. Намыливая пострадавшие в поездке волосы, я осознала, что мне предстоит многое обдумать. Но в моей голове царил полный сумбур, и неудивительно, учитывая события прошедшей недели и ошеломляющее возвращение домой.

Пока я тихо отмокала в воде, дверь ванной комнаты открылась, скрипнув петлями, и Ясон неторопливо зашел внутрь без доклада (это, вероятно, означало, что Оливер, мой домовладелец, тоже вернулся). Ясон едва взглянул на меня проницательными зелеными глазами. Медленно пройдясь по комнате, он с презрением осмотрел влажноватое шелковое белье, брошенное на пол. Он потрогал панталоны, словно решил, что они будут весьма кстати для его туалета, но я высунула из воды руку и отняла их у него.

— О нет, тебе они не подойдут! — твердо сказала я.

Ясон вспрыгнул на деревянную обшивку ванны и, вытянув лапку, начал играть с пеной. Он испытующе глянул на меня. Я мгновенно поняла, что пора его сбрасывать. Ясон единственный из известных мне котов обожал воду в любых ее проявлениях. Он спокойно забирался в раковину, если хотел пить, предпочитал человеческий туалет кошачьей ванночке и был знаменитым ныряльщиком на нашей змеиной речке, Снейке, где нырял под струи водопадов за своим любимым красным резиновым мячиком. Он плавал в воде, как собака.

Но сегодня ночью, а точнее, почти утром я чувствовала слишком большую усталость, чтобы заниматься еще и сушкой кота, поэтому согнала его с края ванны, быстро вылезла и вытерлась сама. В большом пушистом банном халате, с чалмой из полотенца на голове я добрела до кухни и подогрела немного воды, собираясь выпить перед сном горячий грог с ромом. Вооружившись шваброй, я постучала ручкой по потолку, давая Оливеру понять, что я вернулась. Впрочем, моя брошенная на дороге машина, должно быть, уже навела его на эту мысль.

— Прелесть моя, — донесся вскоре с лестницы знакомый голос с ярко выраженным квебекским акцентом. — Я добрался от своего джипа на снегоступах, но сомневался, стоит ли выпускать к тебе вниз этого маленького аргонавта: думал, что ты уже в объятиях Морфея. А меня ты тоже не откажешься принять?

— Ладно, спускайся вниз, и выпьем горячего рома, прежде чем я рухну в кровать, — откликнулась я. — Заодно расскажешь, как дела на работе.

Мы с Оливером Максфилдом познакомились лет пять назад, работая над одним совместным проектом. Он был весьма оригинальной многоплановой личностью: инженер-атомщик, повар-гурман, любитель американского сленга и ковбойских салунов и вдобавок ревностный приверженец общины мормонов. Он происходил из семьи канадских французов-католиков, свято почитавших традиции la cuisine franchise,[6] и стал талантливым кулинаром наших дней, поэтому nouvelle[7] образ Оливера с трудом сочетался с безалкогольно-декофеиновыми диетическими ограничениями мормонов, «Святых последнего дня».

При первой же встрече Оливер сообщил мне, будто заранее знал, что я скоро войду в его жизнь, поскольку я явилась ему во сне в образе Девы Марии, играющей в пинбол с пророком Морони. К концу первой совместной рабочей недели Оливер, получив некий знак свыше, предложил мне занять цокольный этаж его дома за более чем умеренную арендную плату. А всамделишный бильярд-автомат, на котором я в обличье Богородицы якобы победила их пророка, вскоре чудодейственным образом появился в ковбойском баре на той самой улице, где находилась наша контора.

Возможно, именно благодаря моему собственному эксцентричному воспитанию я решила, что Оливер выгодно отличается от инженеров и физиков нашего ядерного центра, которые неизменно таскали с собой на работу завтраки в коричневых бумажных пакетах и отваливали домой ровно в пять вечера, чтобы посмотреть в кругу семьи телевизионный повтор благонравных старых кинофильмов. Я частенько посещала вечеринки в домах наших сотрудников. Летом на задних дворах обычно устраивались барбекю с гамбургерами и хот-догами, а зимой в гостиной их сменяли спагетти, салаты и традиционный чесночный хлеб. Складывалось впечатление, что никто в этом уединенном высокогорном захолустье никогда не слышал о существовании других праздничных блюд.

Оливер, напротив, побывал в Монреале и Париже и приобщился к искусству первоклассных поваров на летнем семинаре в Южной Франции. Несмотря на скупердяйские наклонности моего домохозяина, выражавшиеся в экономии на отоплении или нежелании расчищать подъездную аллею, у него имелась масса достоинств. Творчески перемалывая, строгая и смешивая продукты и даже очищая масло на своей огромной, оснащенной множеством технических новинок кухне, он готовил блюда по авторским рецептам и по меньшей мере раз в неделю приглашал нас с Ясоном на трапезу, угощая заодно байками о знаменитых европейских поварах вперемежку со свеженькими анекдотами из жизни ковбойского салуна. Он был, как говорят французы, «большой оригинал».

— Что за чрезвычайное происшествие заставило тебя так внезапно упорхнуть? — Со стороны лестницы из-за приоткрытой двери появилась широкая, с ямочками на щеках, улыбка Оливера, а за ней ввалился и он сам, приглаживая рукой копну кудрявых каштановых волос и испытующе посматривая на меня большими черными глазами. — Где ты пропадала? Под спрашивал о тебе каждый день, но я ничего не знал.

«Под» — общеизвестное прозвище моего шефа, директора и генерального управляющего всего нашего ядерного центра. Так его обычно называли лишь за глаза, поскольку, хотя его настоящее имя было Пастор Оуэн Дарт, в нем самом не было ничего пасторского. На самом деле его монограмму расшифровывали еще и как «Пособник Дьявола».[8]

Я могла бы поспорить, что такое прозвище не подходит нашему шефу. Однако если уж быть совершенно искренней, то из десяти тысяч служащих нашего центра — и даже из всех его вашингтонских приятелей, связанных с производством мерзостно-токсичных отходов, — я была единственной, кого этот человек не доводил до бешенства. По крайней мере, пока. Судя по всему, Под искренне симпатизировал мне и пригласил к себе на работу, еще когда я училась в университете. Из-за его неожиданной симпатии далеко не все сотрудники доверяли мне — вот еще одна причина, объясняющая, почему Оливер, этот лихой квебекский мормон, ковбой и гурман, стал одним из моих малочисленных близких друзей.