Дитя человеческое - Филлис Джеймс

Джулиан ждала Тео у входа. Она не протянула ему руки и не улыбнулась, лишь произнесла:

— Спасибо, что пришли. Мы все здесь собрались, — и распахнула дверь.

Он прошел за ней в плохо освещенное внутреннее помещение и почувствовал резкий аромат ладана, перекрывавшего какой-то более тяжелый запах. Когда Тео впервые пришел сюда двадцать пять лет назад, тишина этого вечного спокойствия привела его в восторг, ему казалось тогда, что он слышит отзвуки давно забытой песни, былых повелений и отчаянных молитв. Все исчезло. Некогда это было место, где тишина означала больше, чем просто отсутствие шума. Теперь это было лишь каменное строение.

Тео ожидал, что члены группы будут ждать его в этой тусклой каменной пустоте, собравшись в каком-то одном месте. Но они разделились и бродили в разных частях церкви, будто их вынудил разойтись какой-то спор или потребность в одиночестве. Их было четверо — трое мужчин и высокая женщина, стоявшая подле алтаря. Когда Тео вошел в сопровождении Джулиан, ожидавшие тихо сошлись вместе и встали в проходе лицом к нему.

Тео сразу понял, кто из мужчин был мужем Джулиан и лидером группы, еще до того, как тот выступил вперед и, кажется, намеренно встал прямо напротив. Они стояли лицом к лицу, словно противники, оценивающие друг друга. Ни один из них не улыбнулся и не подал руки другому.

Муж Джулиан был темноволос, с красивым, несколько угрюмым лицом, в его блестящих, глубоко посаженных глазах застыла тревожная подозрительность. Густые прямые брови, словно нанесенные мазками кисти, нависали над тяжелыми веками — казалось, ресницы и брови соединились в одно целое. Большие уши с заостренными мочками торчали, как у эльфа, совершенно не сочетаясь с твердой линией рта и плотно сжатыми губами. Это было лицо человека, находившегося в ладах с самим собой и своим миром. Да и как могло быть иначе, если от известности и привилегий тех, кто родился в год Омеги, его отделяло всего несколько лет? Детей его поколения, как и детей поколения Омеги, наблюдали, изучали, нежили, баловали, оберегали в ожидании того момента, когда они станут взрослыми мужчинами и смогут производить способную к оплодотворению сперму. Это было поколение, запрограммированное на неудачу, ставшее окончательным разочарованием для родителей, давших ему жизнь, и для человечества, так заботливо его воспитывавшего и возлагавшего на него такие большие надежды.

Когда он заговорил, его голос оказался выше, чем ожидал Тео, довольно резким, в нем слышался какой-то акцент, который Тео не смог определить. Не дожидаясь, пока Джулиан кого-либо из них представит, он произнес:

— Вам не обязательно знать наши фамилии. Мы будем употреблять только имена. Меня зовут Ролф, я руководитель группы. Джулиан — моя жена. Это — Мириам, Льюк и Гаскойн. Гаскойн — имя. Бабуля выбрала его для внука в девятьсот девяностом году, бог знает почему. Мириам раньше была акушеркой, а Льюк — священником. Вам нет нужды знать, чем каждый из нас занимается теперь.

Мириам, единственная из всех, подошла пожать Тео руку. Она была темнокожей, вероятно, с Ямайки, и самой старшей в группе — пожалуй, и старше самого Тео. Он подумал, что ей около шестидесяти. Копна ее курчавых волос была словно посыпана чем-то белым. Переход от черного к белому был таким резким, что голова казалась напудренной, придавая ей вид одновременно внушительный и комический. Она была высокого роста, изящно сложена, с удлиненным красивым лицом. Кофейного цвета кожа казалась почти лишенной морщин, что составляло странный контраст с ее сединой. На Мириам были черные брюки, заправленные в сапоги, коричневый свитер с высоким воротом и мужского покроя куртка из овчины, резко выделявшиеся на фоне грубой практичной деревенской одежды троих мужчин. Она обменялись с Тео крепким рукопожатием, бросив на него задумчивый полунасмешливый заговорщический взгляд, словно они были давними сообщниками.

В молодом человеке по имени Гаскойн на первый взгляд не было ничего примечательного — он казался мальчишкой, хотя ему наверняка исполнилось тридцать. Это был низенький толстый человек, коротко стриженный, с круглым приветливым лицом и широко распахнутыми глазами, курносый. Он напоминал ребенка, который вырос, но, по сути, не изменился с тех пор, как впервые взглянул из своей детской коляски на мир. И этот мир, судя по его озадаченному выражению, по-прежнему казался ему странным, но не лишенным дружелюбия.

Льюк, которого Джулиан называла священником, казался старше Гаскойна, на вид ему лет сорок. Это был высокий человек с бледным тонким лицом и хилым телом, его узкие запястья переходили в большие узловатые кисти. Вероятно, в детстве он был переростком и так и не достиг крепкой взрослости. Светлые волосы спадали на высокий лоб, словно шелковая бахрома; серые, широко посаженные глаза светились кротостью. Он вовсе не походил на заговорщика — его очевидная хрупкая слабость резко контрастировала с угрюмой мужественностью Ролфа. Льюк улыбнулся Тео мимолетной улыбкой, которая преобразила его печальное лицо, но ничего не сказал.

— Джулиан объяснила вам, почему мы согласились с вами встретиться? — спросил Ролф.

Его слова прозвучали так, словно это Тео выступал в роли просителя.

— Вы хотите, чтобы я использовал свое влияние на Правителя Англии, — ответил он. — Но должен сказать вам, что у меня нет на него никакого влияния. Я отказался от каких бы то ни было подобных прав, когда оставил свою должность консультанта. Я выслушаю все, что вы считаете нужным сказать, но вряд ли смогу что-нибудь для вас сделать, а тем более — оказать влияние на Совет или Правителя Англии. Это было не в моих силах и раньше. В какой-то мере это объясняет, почему я ушел в отставку.

— Вы его кузен, его единственный оставшийся в живых родственник, — возразил Ролф. — Вы долгое время воспитывались вместе. Ходят слухи, что вы единственный человек в Англии, с чьим мнением он считался.

— В таком случае эти слухи ложные, — сказал Тео и добавил: — Что у вас за группа? Вы всегда встречаетесь здесь, в церкви? Это что, какая-то религиозная организация?

На этот вопрос ответила Мириам:

— Нет. Как объяснил Ролф, Льюк — священник, хотя у него нет прихода и постоянной работы. Они с Джулиан — христиане, все остальные — нет. Мы встречаемся в церквах, потому что они наиболее доступны — открыты, свободны и обычно пусты, по крайней мере те, что мы выбираем. Возможно, нам придется отказаться от этой церкви. Сюда начинают приходить и другие.

В разговор вмешался Ролф, его голос звучал нетерпеливо и излишне настойчиво:

— Религия и христианство тут ни при чем. Ни при чем!

Словно не слыша его, Мириам продолжала:

— Церкви — место встреч всякого рода эксцентричных людей. Мы — всего лишь одна из многих групп чудаковатых прихожан. Никто не задает нам вопросов. А если зададут, то мы ответим, что являемся членами Крэнмер-клуб и встречаемся, чтобы читать и изучать старую англиканскую Книгу общей молитвы.

— Это наше прикрытие, — добавил Гаскойн. Он говорил с довольным видом ребенка, узнавшего секрет взрослых.

Тео обернулся к нему:

— Вот как? Тогда что вы ответите, когда Государственная полиция безопасности попросит вас прочитать краткую молитву, которую читают в первое воскресенье рождественского поста? — Увидев смущение на лице Гаскойна, Тео добавил: — Едва ли это убедительное прикрытие.

— Ваше право не симпатизировать нам, но вам не следует нас презирать, — тихо произнесла Джулиан. — Прикрытие задумано не для того, чтобы убеждать ГПБ. Если бы они начали нами интересоваться, нас не защитило бы никакое прикрытие. Они покончили бы с нами за десять минут. Нам это известно. Прикрытие — лишь причина, повод для регулярных встреч в церквах. Мы не афишируем его. Оно просто есть, на случай если кто-нибудь начнет задавать вопросы.

— Я знаю, что эти тексты называются краткими молитвами, — сказал Гаскойн. — А вы сами знаете ту, о которой спросили меня? — В его голосе звучал не вызов, а скорее заинтересованность.

Тео ответил:

— Я воспитан на Старой книге. Церковь, куда меня мальчиком водила мать, вероятно, была одной из последних, где ею пользовались. Я историк. Меня интересует церковь Викторианской эпохи — старые литургии, исчезнувшие формы культа.

— Все это не имеет отношения к делу, — нетерпеливо сказал Ролф. — Как говорит Джулиан, если люди из ГПБ возьмутся за нас, они не станут тратить времени на нашу экзаменовку по старому катехизису. Пока мы вне опасности, если вы, конечно, нас не выдадите. Чем мы занимались до сегодняшнего дня? Ничем, только болтали. И прежде чем начинать действовать, двоим из нас показалось разумным обратиться к Правителю Англии, вашему кузену.

— Троим, — уточнила Мириам. — Это было решение большинства. Я поддержала Льюка и Джулиан, подумав, что попытка того стоит.