Обязанности человека - Мадзини Джузеппе

Один народ, Греки, Поляки, Черкесы восстают со знаменем родины и независимости, побеждают или умирают за него. Что же заставляет биться ваше сердце при рассказе об этих битвах, что наполняет его радостью при его победах и печалит в его поражениях? Один человек, ваш соотечественник или чужестранец, поднимается посреди всеобщего молчания где-нибудь, в одном уголке земли, проповедует какие-то идеи, которые он считает истинными, остается им верен среди преследований и на каторге, и умирает, не отрекшись от них, на эшафоте. Почему вы называете его святым и мучеником? Почему почитаете и заставляете своих детей почитать его память?

И почему вы читаете с жадностью о подвигах любви к отечеству, записанных в истории Греции, и повторяете их своим детям с чувством гордости, как будто это история ваших предков? Эти греческие деяния были совершены две тысячи лет тому назад и принадлежат к эпохе цивилизации, которой уже нет и не будет, этот человек, называемый вами мучеником, умер, может быть, за идеи, чуждые вам, и во всяком случае закрыл себе своею смертью всякий путь к своему индивидуальному совершенствованию здесь, на земле. Этот народ, коего победам или падениям вы так горячо сочувствуете, есть народ, чуждый вам, быть может, почти неизвестный; он говорит на другом языке, и его существование ничем не связано с вашим; не все ли вам равно, кто им управляет, султан или король баварский, Россия или правительство, избранное с согласия всей нации? Но какой-то голос в вашем сердце говорит: «Эти люди, жившие две тысячи лет назад, эти народы, сражающиеся сейчас вдали от вас, эти мученики за идею, ради которой не умерли бы вы, были и есть ваши братья: братья не только по общности происхождения и природы, но по общности труда и цели. Древние греки отжили, но не отжили их деяния, и, не будь их, вы не достигли бы теперь той степени интеллектуального и морального развития, на которой находитесь. Эти народности освятили своею кровью идею национальной свободы, за которую боретесь вы. Этот мученик показал своей смертью, что человек должен жертвовать всем и даже жизнью – тому, что он считает за Истину. Ничего не значит, что он и другие, пролившие свою кровь за веру, пресекли здесь на земле свое индивидуальное развитие: Бог позаботится о них в другом месте.

Важно развитие человечества. Важно, чтобы будущее поколение, наученное вашей борьбой и вашими жертвами, достигло через это более возвышенного понимания закона и истины, нежели вы. Важно, чтобы, почерпнув силу в примерах, человеческая природа развивала и осуществляла план Бога на земле. И где бы ни совершенствовалась природа, где бы ни боролись за правду, где бы ни делался шаг вперед по пути воспитания, прогресса, морали, этот шаг, эта борьба рано или поздно принесут плоды для всего человечества. Все вы – солдаты одного войска, идущего различными путями, разделенного на различные отряды, к завоеванию одной цели. Сейчас вы смотрите только на своих непосредственных начальников; различие мундиров, различие паролей, расстояния, разделяющие действующее корпусы, горы, скрывающие одних от взора других, часто заставляют вас забывать эту истину, сосредоточивая ваше внимание исключительно на ближайшей цели. Но у вас есть цель более возвышенная, обнимающая и направляющая их все. Одному Богу известна тайна сражения, и он может собрать вас всех на поле, под одним знаменем.

Какая разница между этим убеждением, укоренившимся в нашей душе и долженствующим послужить основой морали той эпохи, которая наступит после нас, и той верой, на которой основывалась мораль народностей, называемых нами античными! И какая близкая связь между идеей, составленной нами о божественном начале, и идеями наших обязанностей! Первые люди чувствовали Бога, не постигая его, не пытаясь постичь в его законе: они ощущали его в его могуществе, но не в его любви, смутно понимали, что существует какое-то отношение между ним и их собственным индивидуальным существованием, но не более.

Будучи не в состоянии отрешиться от области чувственных предметов, они видели его сущность в этих последних – дереве, пораженном молнией, камне, вблизи которого была воздвигнута их палатка, животном, впервые представившемся их взору. Это был культ, носящий в истории название фетишизм. Тогда люди знали только семью, как некоторое воспроизведение их собственной личности; вне круга семьи они имели только чужих, или врагов; заботиться о себе и о своей семье – таково было единственное основание их морали. Позже идея Бога расширяется. От предметов чувственного мира человек робко пытается подняться до абстракции: он начинает обобщать. Бог уже не только покровитель семьи, но и ассоциации многих семей – города, народа. Фетишизм уступил место политеизму, культу многобожия. Тогда и мораль расширяет также свою область. Люди начинают сознавать, что у них есть обязанности, выходящие за пределы семьи, и трудятся уже для блага народа, блага нации. Но тем не менее понятия человечество еще не существует. Каждая нация называет другую варварской, обращается с нею как с таковой и стремится силой или искусством победить ее и унизить. Каждая нация имеет в своей среде миллионы людей, не допускающихся к участию в религиозных обрядах, считающихся имеющими другую природу, и рабов меж свободными. Единство человеческой природы могло быть допущено лишь как следствие единства Божия. И единство Божие, предугаданное несколькими редкими мыслителями древности, провозглашенное Моисеем, хотя с печальным ограничением, что только его народ был избранником Божиим, достигло всеобщего признания лишь в эпоху разрушения Римской империи благодаря христианству. Христос положил в основу веры две неразделимые истины: Бог – един, все люди являются сынами Божиими. Проповедь этих двух истин изменила лик мира и распространила область морали вплоть до самых границ обитаемой земли. К обязанностям по отношению к семье и отечеству присоединились теперь обязанности по отношению к человечеству. Человек познал теперь, что, где бы ни встретил он себе подобного, это его брат – брат, так же как и он, одаренный бессмертной душой, призванной слиться с создателем, и которого он обязан любить, делить с ним одну веру, помогать советом и делом, если он будет в этом нуждаться. Тогда, как предвестие других истин, содержащихся в зачаточном виде в христианстве, прозвучали в устах апостолов высокие слова, непонятные древности, дурно понятые или искаженные даже их последователями: «Ибо как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены»[52]. «И будет едино стадо и един пастырь»[53]. И теперь, после восемнадцати веков долгих изучений, испытаний и труда, пора подумать о дальнейшем развитии этих зачатков; надо осуществить эту истину не только каждому индивидууму, но всей совокупности свойств и сил человеческих настоящих и будущих, которая зовется человечеством, надо провозгласить всенародно не только то, что человечество есть одно тело и имеет один закон, но и что первое положение этого закона есть прогресс, наше совершенствование здесь на земле, где мы обязаны осуществлять, поскольку возможно, план Божий и воспитывать себя для лучшей доли. Надо научить людей, что если человечество есть одно тело, то мы все, как члены этого тела, должны работать над его развитием и сделать его более стройным, более деятельным и более сильным для жизни. Надо нам убедиться, что мы можем подняться до Бога только при посредстве наших братьев и что мы должны заботиться об их совершенствовании и чистоте, даже если они не требуют от нас этого. Надо, если только все человечество может выполнить ту часть предначертанного Богом, которая по его воле должна быть выполнена на земле, – заменить нашу обычную христианскую любовь по отношению к индивидуумам трудом ассоциации, стремящейся к всеобщему совершенствованию, и на этом построить семью и государство.