Живущая - Инна Пастушка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я сильная! Я полна энергии! Я исцеляюсь!» — это моя ежедневная, ежеминутная мантра. Я руками тянусь вверх, наполняю себя светом, льющимся на меня с Небес. Я наполняюсь любовью моего Небесного Отца. Я исцеляюсь. Мой кошелёк толстеет от записочек с позитивными мыслеформами.
Я люблю тебя, жизнь. Я люблю вас, люди. Я люблю вас, мои дорогие девочки седьмого этажа отделения маммологии. Мне нравится общаться с ними, слушать их. Спасибо Богу, я не чувствую физической боли, — у меня есть все возможности дарить добро людям.
Это тяжело. Некоторых девочек забирают домой, понимаю — навсегда. Нет, их не выписывают жить, их просто забирают. Одной из них была Оля. Женщина лет пятидесяти приехала из соседнего крупного промышленного города. Вместе с ней её сестра — Валентина — стойкий, с большой внутренней силой человек. Помню как в послеоперационной палате, когда мои средства, отведенные на сиделку, закончились, она выносила моё судно. Мне было стыдно и неловко. Ничего не желающая слушать, скромно, не привлекая внимания, она всё делала так тактично и незаметно, как будто судно имело функцию самоопорожнения. Уверена, что Валентина не из тех, кто помнит такие мелкие детали. Но я-то помню, я-то не могу забыть, как в той своей стыдобе, когда находишься совсем один — беспомощный даже в вопросе туалета, её руки — незнакомые и, в принципе, чужие, не давали забыть, что добро в этой жизни существует.
Валентина поселилась в профилактории на территории больничного комплекса, где предоставили койку. Она варит супы, компоты, готовит разные травки в большой кружке кипятильником. Сколько я не предлагала ключи от моей квартиры — не соглашалась. Хотела быть всегда рядом. Помню день рождения Оли. Подарила ей первое, что попалось подходящее под руку — пузырёк шампуня. Она заплакала и сказала:
— Мне бы и разового хватило.
— Дурочка ты, — рассердилась я, — что ты такое говоришь?!
— Не обращай внимания, это я так… мысли вслух.
Оля мечтала об одном, чтобы её сын-таксист, который иногда привозил клиентов в наш город и заходил к матери в больницу, забрал её домой. Там в частном секторе у неё сад, а в саду яблонька. Под яблонькой Оле поставят старое раскладное кресло, она будет в нём лежать, — а большего и не надо. Оля любила свой дом, свой сад… Потом её забрали. Нет, не выписали, просто забрали… Не знаю, попала она в свой сад, как провела последние дни жизни, но мне сказали, что вскорости Оли не стало.
Ещё в нашем отделении была одна интересная дама. Много лет назад с ней случилась большая любовь её жизни. Любовь была младше Оли на несколько лет. Не подумайте, я не ошиблась, эту женщину тоже звали Оля, правда называли её все Ольгой. Она написала расписку и отказалась от удаления груди, обошлась резекцией. По истечении времени, болезнь рецидивировала и дала метастаз в головной мозг. Ольга пересела на инвалидную коляску, и в отделении часто слышался её громкий, надрывный голос, когда она звала медсестру. Мне было её неимоверно жаль. Но, почему-то она меня сторонилась и всегда отъезжала в сторону, когда я проходила по коридору. Однажды она не могла никого дозваться, и приехала в нашу палату. Я помчалась в сестринскую, но, как оказалось, была смена Галины Сергеевны, и я получила нагоняй:
— Не глухая, слышу. Подождёт, ничего с ней не станется. Быстрей бы смена заканчивалась!..
Она свойственной ей пружинящей спортивной походкой направилась к палате Ольги, на ходу оглашая всё отделение:
— Иду, иду! Чего кричишь?! И пяти минут подождать не можешь.
Под утро Ольга умерла. Это всё ещё была смена Галины Сергеевны, и она, возмущаясь, что не удалось вовремя уйти домой, пошла оформлять документацию.
XI
Наконец-то, наступил день, когда меня отпустили домой. В светлой до колен юбке и розовой на пуговичках кофточке, с небольшой яркой спортивной сумкой я села в такси и отправилась в своё любимое гнёздышко.
— Работаете здесь или проведывали кого? — поинтересовался таксист.
— В гостях была, — пошутила я, не найдя ничего остроумней.
— В гостях? Значит, проведывали всё-таки.
— Нет, не проведывала. Говорю же, в гостях. Врач у меня здесь знакомый работает — УЗИст, — сама не знаю зачем, соврала я. Хотя УЗИст, действительно, стал моим другом. Но не в этом дело. Страх, что тайна моего диагноза откроется, был так велик, что я старалась скрыть его от всех, абсолютно от всех, кто попадался на моём пути. Тогда я ещё не знала, что этот страх не отпустит меня всю мою жизнь. Одной из причин побороть этот страх и явилось решение публикации этого произведения. Но это только одна из причин, — моё состояние наполненности Богом было так велико, что я не могла скрыть путь, который приводит к исцелению. Только Вера, только Просьба, только Любовь. Ваша жизнь изменится, если вместо одного, вас станет много — Бог, Святые, Ангелы — это всё должно наполнить вас, чтобы не остаться одному и не умереть. Но, я отошла от нашего разговора с таксистом.
И так, он спросил:
— А, врач?!.. Тогда это другое дело.
Таксист погромче включил музыку, внимательно рассмотрел меня, перевёл взгляд на верхнюю пуговичку моей кофточки и… заметил бинтовую верёвочку на шее.
— Извините, — покраснел он, и выключил музыку.
— Вот поэтому и говорю, что в гостях была. Нечего меня хоронить, — включите музыку, — рассердилась я.
Надо что-то с этой верёвочкой делать, — решила я. Ничего, приеду домой, поменяю её на цепочку. Тогда никто не поймёт, что скрывается у меня под одеждой. А под одеждой у меня скрывался шприц. В крупный сосуд во время операции был вставлен катетер для подачи химиотерапии к прооперированной груди. Лекарство должно было поступать через шприц, который меня сейчас так подвёл, вернее выдал.
— Такая молодая, — не унимался таксист, — может, телефончик оставите?
Что ж, жизнь продолжается, — про себя улыбнулась я, в то же время давая таксисту понять, что у нас с ним разные пути. Его путь — ежедневные маршруты по вызовам, а мой — продолжать постигать жизнь.
Я заехала в кулинарию, купила вкусной еды, и сама в одиночестве отпраздновала своё возвращение.
