Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма - Тина Ворожея
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяин заведения усмехнулся, дружески похлопал начальника полиции по плечу.
— Ты прав, Валериан Антонович, дела прежде всего! Дамы, к сожалению вынужден покинуть ваше приятное общество.
Мужчина выпрямился во весь свой рост и шутливо развел руками. На длинном, словно у музыканта пальце сверкнуло тонким ободком обручальное кольцо.
Почему-то я почувствовала щемящее чувство разочарования. Сидела и бессознательно помешивала ложечкой давно остывший чай в белой фарфоровой чашке, густо расписанной букетиками лаванды и роз.
— Что так и будете им в спину пялиться? Валериан Антонович обещал вам список надежных слуг дать, и адрес агенства, — прошипел у меня над ухом сердитый голос Екатерины.
Я вздрогнула, словно от морока очнулась. Действительно, размечталась невесть о чем. Дела то прежде всего!
Быстро, решительно вскочила из-за столика, застучала по паркету слишком высокими каблуками щегольских сапожек, которые мне от Эммы достались.
— Валериан Антонович! Валериан Антонович! Вы что-то забыли! — серебряными колокольчиками звенел мой голосок.
Мужчины дружно остановились, обернулись, как по команде, но с места не сдвинулись. Стояли и наблюдали, как я с трудом держа равновесие спешу к ним.
Цепкий взгляд Петра Кондратовича нахально скользил по моей фигуре, губы чуть кривились в наглой усмешке.
— Быстро же вы бегаете Эмма Платоновна, в точь-точь как моя любимая афганская борзая Эми.
Я споткнулась от его холодных, насмешливых слов, понимая — мне только что объявили войну.
Образ глупенькой дурочки облегчал задачу. Я рухнула всем своим телом на мужчину, уцепилась острыми коготками в его локоть так, что он невольно поморщился от боли.
— Фу, в каком извращении вы мне признаетесь Петр Кондратович! Так вы живете с афганской борзой?! Сейчас вспомню, как это называется.
Я старательно наморщила лоб, задумчиво прикусила нижнюю губу.
— О-о-о! Вспомнила! Точно, точно. Ваша извращенная любовь к собакам, называется зоофилия!
Мой голосок прозвучал так восторженно и так громко, что его наверное услышали и повара на кухне.
Кто-то уронил вилку и она испуганно звякнула столкнувшись с полом. Кто-то нервно хихикнул, а затем наступила тишина. Плотная и тяжелая. Про такую говорят — гробовая.
Она длилась минуту, другую, а затем опять застучали столовые приборы, заговорили люди, зашуршали газеты.
Глава девятая. Занятные знания о моем новом мире
— Напрасно, вы хозяйка, Петра Кондратовича обидели. Не простит он этого, ох не простит! — бубнила себе под нос Екатерина Васильевна, любовно поглаживая синее перышко на своем берете.
Я сосредоточенно смотрела на дорогу и снисходительно улыбалась, вспоминая красное от гнева лицо недавнего знакомого. Рыжеватые люди так забавно злятся! Крылья носа у них становятся белыми, а кожа на лице и даже шее вдруг стремительно принимает ярко-красный цвет. Полыхающий и алый, он заливает их лоб, щеки, подбородок, спускается все ниже и ниже. Я хихикнула, подумав о том, что интересно все тело ли покраснело от ярости у этого Петра Кондратовича.
— Я на вашем месте не веселилась бы, Эмма Платоновна, ох не веселилась бы! Петя, он жуть какой злопамятный, — продолжала гнуть свою линию, сердитая и хмурая спутница.
Улыбка медленно сошла с моего лица.
— Петя? А, скажи мне разлюбезная моя Екатерина Васильевна, давно ли ты знаешь этого Петю, Пьера и Петра Кондратовича в одном лице? — мой голос лился вкрадчиво и ласково.
На миг отвлеклась от дороги и посмотрела на женщину. Екатерина хмурилась и кусала губы. Серо-свинцовые глаза стали очень темными, почти синими, как и залегшие тени под ними. Берет она сняла и теперь маленькая ручка, крутила и мучила несчастное синее перо. Рыжевато-серые, но густые волосы растрепались, Чуть волнистая прядка прилипла к влажному и бледному лбу. Она долго молчала, старательно отрывая пух с синего пера.
Мне стало жалко вмиг поредевшее перышко, и я выдернула берет из ее рук.
Это помогло Екатерине Васильевне очнуться. Теперь ее глаза напоминали серые льдышки, таким же ледянным стал и ее голос.
— Давно. Очень давно! Мы с ним пожениться собирались. Если бы не его папашка, была бы я сейчас госпожа Беркутова! — сказала женщина с вызовом. — Что смотрите так Эмма Платоновна? Думаете, что если мужик красив, так шансы его заполучить у таких, как я близки к нулю? А если он богат и красив, так можно сразу застрелиться? — она злобно фыркнула, улыбнулась с презрением.
Я пожала плечами, собираясь соврать, но передумала. Иногда собеседника нужно намеренно провоцировать, злить для того что бы он выложил правду.
— Буду откровенна с вами Екатерина Васильевна, именно так я и думаю. Смотрю и недоумеваю, как серенькая мышка, мужа себе отхватила молодого и красивого, теперь вот выясняется, что и госпожой Беркутовой могла бы стать. Впрочем, насчет госпожи Беркутовой вы наверное врете! Сознайтесь, Катя! — я рассмеялась нарочито весело и громко.
Женщина рядом со мной застыла, внимательно смотрела вперед на дорогу, потом резко повернулась. Мой смех застыл у меня на губах и даже дышать стало немного трудно. Екатерина смотрела на меня так, будто снимала мерку для гроба.
— Моя мать была родом из Ореховки, — сказала она тихо, но так важно, словно сообщила мне о том, что родилась в семье индийского раджи.
Пожимать плечами мне пришлось во второй раз.
— Не понимаю, это имеет какое-то особое значение?
Женщина вздохнула.
— Совсем забыла, что вы не местная Эмма Платоновна, хотя ваша тетушка тоже в Ореховке родилась. А в Ореховке испокон веков ведьмы рождаются. Нашим селом даже детей малых пугают. Я совсем маленькая была, когда мама на службу к богатому купцу Беркутову Кондрату Филипповичу поступила. Сначала на кухню, но быстро ключницей главной стала. Позже я поняла почему, — Екатерина хищно улыбнулась. — У хозяина сын рос — Петя. Мальчонка слабенький, болезненный и плаксивый, на пять лет меня младше. Никто лучше меня его успокоить не мог, если я рядом, так он и не болел даже. Вот и росли мы вместе, я как нянька была. Ему семнадцать лет исполнилось, когда вздумалось маманьке, что лучшей пары для меня не найти. Дар у меня был слабенький, но как зелье правильно сварить, как нужный заговор произнести, этому меня маменька научила. Вот и практиковалась я на самых красивых и видных парнях. Сохли они по мне, один даже вешаться бегал. А
