Настройщик - Дэниел Мейсон

Аромат, поднимавшийся от центрального очага, помешал мне разглядеть сидевших у огня людей. Только мой голод может служить извинением тому, что я заметил жарившееся на углях мясо раньше, чем хозяев. Из козьей ноги еще сочилась кровь, капли которой шипя скатывались в очаг. Мои провожатые что то быстро говорили, показывая в мою сторону. Они обращались к сморщенной старухе, которая полулежала у боковой стенки шатра на постели, накрытой тонким верблюжьим одеялом. Ее волосы были туго повязаны тонким прозрачным платком, отчего голова напоминала голову пустынной черепахи. Во рту у нее торчали длинная трубка, и время от времени она затягивалась дымом с отсутствующим видом. Когда юноши закончили говорить, старуха продолжала молчать. Наконец она кивнула им, они поклонились и поспешно ретировались на другую сторону шатра, где уселись на ковер, подтянув колени к подбородку, и уставились на меня. В шатре были и другие люди, можно было насчитать с десяток молчаливых лиц.

— Ты пришел издалека, — сказала женщина-черепаха по-арабски.

Я был поражен.

— Вы говорите по-арабски? — спросил я.

— Достаточно, чтобы вести торговлю. Садись, пожалуйста.

Затем она кивнула молодой девушке, сидевшей у входа. Та вскочила, принесла небольшой коврик, расстелила для меня на песчаном полу. Я сел.

— Мои внуки сказали, что нашли тебя у берега Красного моря.

— Так оно и есть. Они дали мне напиться и тем спасли мне жизнь.

— Как ты оказался там? — ее голос был суровым.

— Нас постигло кораблекрушение. Я плыл на корабле из Суэца в Баб-эль-Мандеб, случился шторм, корабль пошел ко дну. Не знаю, что случилось с остальными, но боюсь, все погибли.

Женщина-черепаха повернулась к сидящим в шатре и заговорила с ними. Они закивали и быстро заговорили, что-то обсуждая.

Когда она замолчала, я спросил:

— Где я?

Старуха покачала головой. Ее глаза двигались независимо один от другого, это создавало странное впечатление, будто бы она одновременно изучала меня и следила за тем, что происходит в шатре.

— Это опасный вопрос, — сказала она. — Многие и так уже считают, что слухи о Ее явлении разошлись слишком далеко, а если будет собираться слишком много людей, Она не появится. Тебе повезло, что ты попал ко мне. Здесь есть люди, которые бы убили тебя, не задумываясь.

При этих словах чувство облегчения, которое я испытал, когда оказался среди людей, смыло волной тошнотворного ужаса.

— Я не понимаю, — проговорил я.

— Не задавай слишком много вопросов. Ты пришел в удачный момент. Астрологи банту объявили, что, возможно, завтра Она появится и споет свою песнь. И тогда ты получишь ответы на все свои вопросы, — с этими словами она снова поднесла трубку ко рту и повернула сначала один, потом другой глаз обратно к огню. Весь оставшийся вечер никто не сказал мне ни слова. Я отдал должное жареной козлиной ноге и сладкому нектару, а потом заснул перед огнем.

На следующее утро, проснувшись, я обнаружил, что шатер пуст. Я помолился, а затем приподнял полог и вышел наружу. Стояла сильная жара. Солнце висело прямо посреди неба. Я так измучился в пути, что проспал до полудня. Верблюды были все так же привязаны у шатра, но коз не было. Я вернулся в шатер. У меня не было воды, чтобы умыться, но я как мог расправил и разгладил ладонями свою чалму, потом снова вышел из шатра.

Рядом с шатрами было почти пусто, видимо, все попрятались от солнца. Я увидел группу мужчин, седлающих верблюдов, а неподалеку от них девушки в ярких голубых одеждах перемалывали зерно. На границе лагеря я заметил вновь прибывших, некоторые, видимо, приехали на заре и еще не развернули свои шатры, уложенные на спинах терпеливых верблюдов. Я дошел до конца стойбища, где на земле можно было видеть линию, которую многие племена проводят, обозначая границу между стоянкой и пустыней. Впереди простирались пески, не тронутые человеком. Мне вспомнились слова старухи. Давным-давно, когда я был еще ребенком, я вместе с братом поехал в Аден, где мы провели ночь среди бедуинов. Они говорили на собственном наречии, но я кое-что понимал, так как все мое детство прошло на базарах, среди торговцев, где можно было услышать множество разных языков. Я помнил, как мы присоединились к одному семейству, расположившемуся у огня.

Старейшина рассказывал историю об одном месте, где собираются все племена. Он в подробностях описывал каждое племя, обращая внимание даже на цвет их глаз, рассказывал об одеждах, которые они носят, об их обычаях, скотине. Я был очарован этим рассказом, но потом заснул, так и не дослушав рассказчика. Когда мой брат растолкал меня, мы заползли обратно в шатер. Сейчас, когда я созерцал пустыню, воспоминание о рассказе старца вернулось ко мне, я ощутил те события, как давний сон.

Вдалеке, за невысокой дюной, я заметил мелькнувшую на ветру красную ткань. Это было краткое видение, как будто вспорхнула птица, но такое нечасто увидишь в пустыне, я не смог побороть свое любопытство. И я переступил черту. Тогда обыкновение провожать взглядом подобные явления казалось мне предрассудком. Однако теперь я не так в этом уверен. Я взобрался на дюну и спустился с другой стороны на песчаную равнину. Там никого не было, но, почувствовав чье-то присутствие за своей спиной, я обернулся. Рядом со мной женщина, которая была всего лишь на ладонь ниже меня ростом. Она глядела на меня и стояла, прикрываясь красной чадрой. Судя по ее смуглой коже, она принадлежала к какому-то из эфиопских племен. Пока я продолжал разглядывать ее, она обратилась ко мне:

— Салаам алейкум.

— Ва алейкум ал-салаам, — ответил я. — Откуда ты появилась?

— Из той же земли, что и ты, — ответила она, но выговор ее был странен.

— Значит, ты сейчас далеко от родных мест.

— Так же, как и ты.

Я стоял молча, ее мягкий голос и взгляд очаровали меня.

— Что ты делаешь одна среди песков? — наконец спросил я.

Она долго ничего не отвечала. Я тщетно пытался представить себе, что скрыто под плотной красной тканью, она исключала любые догадки о том, что находится под ней. Подол ее одеяния спадал до земли, ветер уже занес его тонким слоем песка, и казалось, что девушка выросла из самой дюны. Тут она снова заговорила.

— Я должна принести воды, — проговорила она и посмотрела на глиняный сосуд, который держала у бедра. — Я боюсь заблудиться в песках. Не можешь ли ты пойти со мной?

— Но я не знаю, где здесь вода, — возразил я, пораженный ее смелостью и сознанием того, как близко она стояла.

— Я знаю, — сказала она.

Но никто из нас не пошевелился. Никогда не видел я глаз такого цвета, как у нее, — не темно-карего, как у женщин из моих родных мест, но более мягкого светлого оттенка, напоминавшего цвет песка. Ветер плясал вокруг нас, играя ее чадрой. На мгновение мне открылись черты ее лица, они поразили меня, но я не смог понять чем, ибо не успел я моргнуть, как они снова скрылись под покровом.

— Пойдем, — сказала она.

И мы пошли. Вокруг нас взвивались вихри, нам в лицо летели песчинки и жалили, как если бы тысячи иголок впились нам в кожу.

— Может быть, лучше вернуться, — сказал я, — а то мы попадем в бурю и потеряемся.

Она шла вперед. Я остановил ее. Ветер усиливался.

— Давай вернемся. Слишком опасно оставаться здесь одним.

— Мы не можем вернуться, — сказал она. — Мы здесь чужие.

— Но буря...

— Оставайся со мной.

— Но...

Она повернулась ко мне:

— Ты испугался.

— Я не испугался. Но я знаю, что такое пустыня. Мы можем пойти и позже.

— Ибрагим, — сказала она.

— Это мое имя.

— Ибрагим, — повторила она и сделала шаг ко мне.

Мои руки безвольно повисли вдоль тела.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Тише, — сказала она. — Сейчас пески остановятся.

И действительно, ветер внезапно стих. Мелкие песчинки еще дрожали в воздухе, похожие на крошечные небесные тела, неподвижно висящие в пространстве космоса. Небо едва-едва проступало сквозь их пелену, оно казалось выцветшим добела, горизонт стерся, и пропало все, кроме нее.

Она подошла ко мне еще ближе и опустила кувшин на землю.

— Ибрагим, — повторила она и подняла чадру с лица.

Никогда еще я не видел ничего столь прекрасного и одновременно столь пугающего. На меня смотрели глаза женщины, а остальная часть лица дрожала и плыла, подобно миражу, я видел нос и рот не женщины, а лани, с покрытой нежной шерсткой кожей. Я не мог выговорить ни слова. Но тут завыл ветер, и пески снова задвигались, закручиваясь вокруг нас, стирая ее очертания. Я закрыл лицо руками.

Ветер внезапно стих, остановив движение песков.

Я осторожно опустил руки. Я был один и чувствовал себя подвешенным в воздухе среди туч песка. Я искал взглядом, на чем остановиться, но не знал, где теперь небо и земля.