Маршальский жезл - Карпов Васильевич

И вдруг:

– Рядовой Агеев, выйдите из строя!

Не успел сообразить, что это значит, чем провинился. Автоматически отмерил три шага вперед и повернулся лицом к строю. Что же я натворил? Сейчас меня Женьшень разделает!

– Товарищи, у рядового Виктора Агеева сегодня день рождения. Виктору исполнилось девятнадцать лет. От всех вас поздравляю нашего сослуживца. - Он пожал мне руку: - Желаю тебе, Виктор, здоровья, счастья и успехов в службе!

Ребята захлопали в ладоши, а меня охватил приятный жар. Откуда Шешеня знает, что у меня день рождения? Я сам забыл от этом.

– Приглашаю вас, товарищ Агеев, в столовую за стол именинников. А это вам поздравительная телеграмма из дома.

Встаю в строй, иду вместе со всеми к столовой. Нетерпеливо развертываю телеграмму.

«Дорогой сыночек поздравляем днем рождения желаем здоровья успехов боевой и политической подготовке». Ай да мама! Откуда она такие слова знает? Дома я от нее ни разу не слышал разговора о делах военных, а тут надо же! Такую классически военную телеграмму написала!

– Справа по одному! - командует Май, и мы входим в столовую.

Строй распался. Ко мне подходят ребята из нашего отделения.

– С тебя причитается! - щелкая под челюсть, говорит Дыхнилкин.

– Он еще не знает, чем водка пахнет, - усмехнулся Куцан.

Степан просто положил руку мне на плечо:

– Поздравляю, Витек!

Вадим отвел в сторону:

– Вечером сходим в одно место, отметим.

– Куда? Сегодня не воскресенье, увольнительных не дадут.

– Не надо увольнительных, все будет законно.

Сержант Волынец подтолкнул меня к столу именинников:

– Давай пируй!

Я каждый день видел этот стол и ни разу не подумал, что когда-нибудь придется за него сесть. Стол стоит в углу; в отличие от других накрыт не клеенкой, а белой скатертью. У всех алюминиевая посуда, а здесь тарелки. Квас на других столах в чайниках, а здесь - в графине. Над столом картина полкового живописца - букет роз и надпись: «Поздравляем с днем рождения!»

Я сажусь за этот стол. Рядом еще двое именинников из других рот. Мы чувствуем себя неловко. Кажется, все смотрят на нас, поэтому движения наши неуклюжи: хлеб падает из рук, борщ с ложки капает на белоснежную скатерть, еда застревает в горле. Скорее бы уж кончилась эта церемония!… Но все же приятно - внимание.

Выхожу из столовой - весь взвод поздравляет, жмут руку. Как же, видели за столом именинников!

Вечером Соболевский повел меня к Никитиным. Это не было самоволкой. Городок, где живут офицеры, здесь же, в расположении полка, отделен невысоким забором, в котором сделаны проломы.

Мы пришли, когда стемнело. Нас ждали. В квартире были две девочки и мама Полины - Нина Христофоровна. Мама суетилась больше всех.

– Мальчики, не стесняйтесь, будьте как дома! Я вам приготовлю чай.

Вадим и не думал стесняться. Сразу направился к пианино и заиграл какой-то марш. Мне он шепнул:

– Войска вышли на площадь, и парад начался!

Я так и ждал, что он, как Остап Бендер, сейчас добавит: «Командовать парадом буду я!» Очень был похож Вадим в эти минуты на пройдоху Остапа. Но Вадька умный парень: он сообразил, что это прозвучит пошло, - сменил марш на танго.

Полинину подругу звали Альбина. Не броская внешность худенькой Альбины не соответствовала громкому имени, которое выбрали родители. Рядом с яркой Полей она совсем блекла.

На столе появились чашки, конфеты, печенье.

– Более крепкого вам, к сожалению, нельзя, - кокетливо сказала мама. - Ну что ж, не буду вам мешать. Развлекайтесь. Старики не должны обременять молодых. Поля, я буду у Захаровых. Если придет папа, позови меня. - И дружески подмигнула нам: - Я его уведу.

Мама исчезла, и вместе с ней - увы! - исчезла и непринужденность. Все смолкли. Вадим перебирал мелодии. Поля и Альбина глядели на него, а я сидел в сторонке и вообще ни на кого не глядел.

– Знаешь, Вадим, Альбина тоже играет на пианино, - сказала Поля.

Соболевский встал и тут же предложил ей место около инструмента. Альбина покраснела, что-то пролепетала о настроении. Я подумал, что ей просто стыдно после Вадьки играть: она, наверное, всего-то знает «Собачью полечку» да «Подмосковные вечера». Тогда Вадим бесцеремонно взял ее за руку и подвел к инструменту. Альбина осторожно села на край стула, выпрямила спину, нашла ногой педаль. А я в душе презирал ее: сколько гонору ради «чижика-пыжика»!

Но вдруг комнату заполнили нежные, плавные аккорды «Лунной сонаты». Потом Альбина сыграла что-то бравурное, очень трудное в исполнении. Я поразился: откуда у нее такая сила? Тонкими пальчиками она так решительно била по клавишам, что дрожала посуда в серванте и чашки на столе. Альбина разрумянилась, глаза у нее теперь сверкали, как у человека, противостоящего буре и шквалам. Когда смолк последний аккорд, мне казалось, что музыка все еще витает вокруг дома и над барханами, окружавшими городок. Здорово она играла! А Вадька с видом знатока сказал:

– Ничего. Неплохо. С настроением.

Болтун! Он же в десять раз хуже ее играет, в подметки ей не годится со своими твистами и шейками!

Молодец девчонка! Мне сразу стало весело, захотелось поговорить с Альбиной.

Вадим включил радиолу. Мы стали танцевать.

– Вы очень хорошо играете!

– Я люблю музыку. А вы чем увлекаетесь?

Чуть было не ляпнул: пишу, хочу стать литератором. Но вовремя сдержался - это походило бы на Вадькино: «Решил стать киноактером». Какой я писатель? Еще неизвестно, что из меня выйдет. Я ответил:

– Да пока ничем. Еще не определился.

Вечер прошел невесело. Простой разговор не получился. Вадька все время стремился острить. Девочки терялись перед его «эрудицией», улыбались одобрительно. И молчали.

Когда мы возвращались домой, Соболевский сказал:

– Я тебя понимаю, старик. Альбина не то, но ты уж очень открыто отступил. Неприлично так прямо давать отвод. Подберем другую, не падай духом.

Вот скотина, он еще толкует о приличии!

После отбоя, лежа в постели, я вспомнил и перебрал все события дня. Да, невеликое дело - выйти перед строем и пожать руку замполиту, а вот приятно на душе до сих пор. И за столом именинников хоть и неловко было сидеть, а тоже хорошо. По-своему, по средствам, а все же отметили, не забыли. Хуже было у Никитиных. Танцевали, шутили, веселились вроде, но почему-то нехороший осадок остался после этого. Из-за Вадима, наверное…

За последнее время все чаще ловлю себя на мысли: Вадим Соболевский нравится мне все меньше и меньше. Поблек он как-то. Я уже не ищу его дружбы. Степан мне ближе. Он благороднее, надежнее.

Через два дня после того, как я отпраздновал день рождения, пришли письма от мамы и от Оли. Я сунул их в карман и не распечатывал, пока не улучил возможность уединиться. После обеда ушел в дальний угол спортивного городка, огляделся: никого нет? никто не помешает? Быстро вскрыл, конечно, первым Олин конверт.

«Здравствуй, Витя!

Поздравляю тебя с днем рождения.

Как тебе служится? Я учусь в педагогическом.

Здесь Юлька, Игорь, Витька-длинный и другие ребята из нашей школы. Живем весело. Иногда смываемся с лекций в киношку. Заканчивай службу, приезжай быстрее домой, будем ходить вместе.

Приветик! Оля».

Лицо у меня горело так, будто я просидел целый сеанс в кино и все это время держал Олю за руку. Значит, все она помнит. И про кино пишет не случайно. Намекает. Но все же письмо какое-то очень уж легкое. Как щебетание птички. «Чирик-чирик» - живу весело, хожу в кино. И подтекст «будем ходить вместе» не шибко значительный. Я ожидал большего. Сам не писал оттого, что не знал, как уложить и спрятать в подтекст большое чувство, которое так разгорелось во мне в разлуке. Я думал, и с ней происходит что-то похожее. А она вон как легко и просто живет - «смывается в киношку». Ну что же ей, жить затворницей? Из дома в институт, после лекций домой? С какой стати? Потому, что Витя служит в армии? А кто ей этот Витя - муж, жених? Да никто, просто школьный товарищ, который писем-то не пишет!

Нет, теперь-то я напишу обязательно. Длиннющее письмо накатаю!

Мамино письмо читал спокойно. Дома, как всегда, все в порядке. И бесконечные вопросы: как ты? Здоров? Как служба? Ну и много пожеланий к дню рождения. И ни слова об Оле. Это меня насторожило. Значит, маме известно - Оля напишет сама. Может быть, они даже писали, сидя рядом? Конечно же, это мама попросила ее поздравить меня. Оля не знает, когда у меня день рождения! Вот я не знаю ведь, когда ее именины. И она не знала. Ах, мама, мама! Это все твои старания облегчить мне службу! И если это так - Олино письмо теряет смысл, который я ему придавал, и нет в нем вообще никакого подтекста. Ну ладно, спасибо и за то, что ты дала мне предлог откликнуться. Теперь постараюсь сам во всем разобраться.

Буду и я краток, Оля. Сколько ты мне, столько и я тебе. Ты непонятно - с намеком или без, и я напишу так же. Но все же я чуть-чуть приоткроюсь, чтобы ты поняла меня. И ждала…