Джек Мерсибрайт - Мэри Пирс

– Да, – твердо ответил он. – Я этого хочу. Меньше проблем.

– Но иногда ведь захочется с кем-то пообщаться?

– В таких случаях я отправляюсь искать себе компанию.

– В «Лавровое дерево» или в какой-нибудь другой деревенский кабак?

– А что в этом плохого? Приходишь… встречаешь знакомых, болтаешь с ними… а когда все наговорятся, мило, без обид, то расходятся по домам.

– И этого достаточно, это все, что вы хотите от жизни?

– Мне вполне достаточно. Я уже не в том возрасте, и лишние волнения ни к чему.

– Вы рассуждаете, как старик.

– А я и есть старик. Ведь ты так обо мне сказала! – вспыхнул он. – Помнишь? Все молодые утонули. Все старики остались живы. Кажется, так ты сказала, если я не ошибаюсь!

Но, встретившись с ее глазами, которые наполнились слезами, он смягчился. Она еще совсем ребенок, чтобы наказывать ее за те горькие слова, которые вырвались у нее сгоряча.

– Ладно, забудь! – бросил он. – Не бери в голову то… Хотя ты все правильно сказала.

Он вытащил из связки тонкий прут и снова принялся за работу.

– Мне тридцать семь, и полжизни у меня уже позади. Конечно, ты с радостью, поменяла бы меня на Бевила, точно так же как Кнарры поменяли бы меня на Стэнли. Но так уж устроена жизнь, что сделки подобного рода заключить невозможно, и я не хочу притворяться, что мечтаю умереть, хоть я и убогое никчемное создание.

Ответа не последовало, он обернулся и обнаружил, что разговаривает сам с собой. Ненна ушла. Единственным слушателем был черный дрозд, который продолжал копаться в желтых листьях.

В следующее воскресенье Ненна опять пришла, повесила Шайнеру на шею бусы из ягод переступня и принялась угощать его кусочками хлеба.

Джек стоял на стремянке, прислоненной к южной стене дома, и видел, как Ненна разгуливала с Шайнером по саду. Ему очень захотелось, чтобы она всегда была рядом. Но она еще совсем ребенок. Ее присутствие начинало раздражать, ему казалось, что она что-то от него требует, словно просит утешения, которого он не может ей дать. Он зачерпнул совком глину из ведра и брызнул ею на плетенку.

Чуть позже, когда Джек пошел к насосу за водой, он увидел, что Ненна внимательно разглядывала стенку, на которой Бевил нацарапал свои и ее инициалы.

– Зачем ты приходишь, – спросил Джек устало, – ведь многое здесь лишний раз напоминает тебе о твоем горе?

– Не знаю… Не могу ничего с собой поделать… когда в жизни остается только тоска, то начинаешь и ею дорожить.

– Это плохо, – ответил он. – Так нельзя.

– Мне дома очень одиноко. Постоянное ворчание Филиппы изводит меня. А в «Лавровое дерево» мне путь закрыт, ведь так?

– У тебя должны быть друзья. Парни и девушки, твои ровесники, но не люди вроде меня. Об этом следовало бы позаботиться мисс Филиппе.

– У нас в доме не бывает гостей. Разве что заходит Джон Тьюллер из Мерихоупа, да старые леди Бартон иногда заглянут. Филиппе как-то не приходит в голову приглашать к нам кого-нибудь. А меня все время тянет сюда, потому что с вами я могу поговорить о Бевиле.

– А что я могу рассказать?

– Не знаю… что-нибудь, – ответила она. – Я вспоминаю те вечера, когда мы вместе сидели около огня и разговаривали… Бевил любил вас… И, в конце концов, здесь, с вами, я не чувствую себя одинокой.

– И все равно, думаю, ты не права. Ты еще слишком молода, чтобы жить только прошлым.

– Замуж я никогда не выйду, если вы это имеете в виду.

– Выйдешь, – мягко настаивал Джек. – Однажды выйдешь. Запомни мои слова. Встретишь молодого парня, влюбишься в него, вы поженитесь и ты нарожаешь много детей. Всему свое время. Вот увидишь.

– Нет, – упорствовала она, качая головой. – Я никогда не выйду замуж.

– Ладно, думай, как хочешь, а мне пора возвращаться к работе, пока глина не высохла.

– Можно я посмотрю, как вы работаете?

– На здоровье. Ты мне не мешаешь. Кроме того, ты любила приходить в этот старый дом задолго до того, как тут появился я, и какое я имею право выгонять тебя?

– А для меня работа найдется?

– Пожалуй, да. Ты можешь резать вот ту солому на маленькие куски, размером не больше полдюйма. Но только смотри не порань пальцы. Я наточил нож сегодня утром.

Ненна стала приходить часто и однажды в воскресенье принесла документы по старому дому, которые она украдкой вытащила из сейфа мисс Филиппы. Джеку было трудно разобрать выцветшие витиеватые буквы. Тогда Ненна сама стала читать текст.

Он был построен в тысяча шестьсот первом году человеком по имени Томас Бенджамин Хейворд, и в те дни дом называли Новой Фермой, Верхней Ранкл, что находится в городе-порте Ниддап-он-Эннен. Участок, на котором стоял дом, занимал двести акров. Мистера Томаса Хейворда в документе называли йоменом, а дом описывался как «красивый жилой дом с двумя террасами, стоящий на юго-западной границе владений».

– Значит, он был красив, – произнес Джек, – и намного красивее того нового дома, в котором вы сейчас живете.

– Прошло триста лет, – сказала Ненна, в раздумье глядя на дом. – Интересно, какими были тогда люди?

– Думаю, они не очень отличались от нас. Что такое триста лет в масштабах вечности? Секунда – как щелчок твоих пальцев. А если представить себе шесть бабушек, которые чередой прошли сквозь эти века, то прошлое вплотную приблизится к нам.

– А почему бабушек? Почему не дедушек?

– Конечно, дедушки тоже важны. Но исходя из собственного опыта, могу утверждать, что главенствуют бабушки. Родители умерли, когда я был совсем маленьким. Бабушка моя – хрупкая женщина, и мы, пятеро мальчишек-головорезов, вымахали вдвое выше ее. Но когда мы хулиганили, она надевала ботинки, подбитые толстыми гвоздями, и пинала нас, гоняя по кухне, до тех пор, пока мы не начинали молить о пощаде.

– Как жестоко, – заметила Ненна.

– Но зато действенно. Мы питали глубокое почтение к ее ботинкам…

– Но неужели в ваших отношениях не было никакой нежности?

– Нет. Просто мы чувствовали, что нужны ей, и все. И никогда больше я ничего подобного не испытывал – после того, как ее не стало.

– А что с ней случилось?

– Она умерла, когда мне стукнуло одиннадцать. Мои братья эмигрировали, а я попал в приют. Но меня это мало волновало. Я сбежал оттуда месяца через три.

– И с тех пор вы так и скитаетесь?

– Пожалуй, да. Наверное, это уже превратилось в привычку.

– Вам нравится бродячая жизнь?

– Не могу сказать, что очень. Я все время надеюсь где-нибудь осесть. Беда в том, что я не уживаюсь с людьми.

– Выходит, вы задира?

– Да нет, – искренне сказал он. – Это другие любят затевать ссоры. Я же – никогда.

Накануне Рождества Джека послали на ферму Мерихоуп купить партию потрошеных гусей, и когда он вернулся в Браун Элмс, Ненна вышла ему навстречу, чтобы помочь отнести гусей на маслодельню. Там мисс Филиппа тщательно ощупала каждого гуся и взвесила. В Браун Элмсе было принято одаривать работников перед Рождеством гусями.