Этика жизни - Томас Карлейль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
LIII. Не падай духом! Ты не одинок, если ты веруешь. Разве мы не говорили о сонме святых? Невидимом, но действительно существующем. Сопровождающем тебя и окружающем своими объятиями, покуда ты достоин того. Героические страдания святых возносятся из всех стран и из всех времен, как священное «Miserere». И их великодушные дела, их подвиги звучат как безграничный, вечный мелодичный гимн, подымающийся к небу. И не говори, что в настоящее время нет символа божественного. Разве Божий мир – не символ божественного? Разве неизмеримость – не храм? Разве история человека и человечества – не бесконечное Евангелие? Прислушайся только, и вместо органа ты услышишь, как и в древние времена, пение утренних звезд.
LIV. Какие полки, и толпы, и поколения таких людей уже поглотило забвение! Их прах образует ту почву, на которой жизнь наша продолжает давать плоды.
LV. Человек не должен жаловаться на времена: из этого ничего не выходит. Время дурное – ну что ж, на то и человек, чтоб улучшить его.
LVI. «Настанет время, – говорил Лихтенберг с горькой иронией, – когда вера в Бога будет, как в детские сказки». Или, как выражается Жан-Поль: «когда сделают из света – мировую машину, из эфира – газ, из Бога – силу, из загробной жизни – могилу». Мы же думаем, что такого дня не будет. Во всяком случае пока борьба еще ведется – и философия газа и могилы еще не вылилась в форму устава с выработанными положениями – нужно предоставить свободу действия мистицизму и всему тому, что честно выступает против этой философии. Побольше беспартийности и свободы, и правда одержит верх!
LVII. Если время наше – время неверия, почему мы должны на это роптать? Разве не настанет лучшее время? Да и не настало ли оно уже? Период веры чередуется с периодом неверия, как сжимание сердца чередуется с расширением. Весенний рост, летнее изобилие всяких мнений и творений должны сопровождаться смертельным увяданием осени и земной развязкой. А за ними снова наступает весна. Человек живет во времени. Все его земное существование, его стремления и судьба – продукт времени. И лишь в преходящих символах времени обнаруживается вечно неподвижная вечность, в которой мы живем. И все же в такое зимнее время отрицания для людей, одаренных благородной душой, сравнительно тяжело. Но несмотря на то, что они родились в такое время, они должны бодрствовать и трудиться. А для людей с притупленной чувствительностью даже приятно, что они могут, погрузясь в лень, грезить и спать и проснуться лишь тогда, когда гремящие бури с градом пронесутся, совершив свою работу. И нашим молитвам, нашему мученичеству, наконец, будет дарована новая весна.
LVIII. Еще неосновательнее кажется нам страх, что вместе с суеверием исчезнет и религиозность. Религиозность не может исчезнуть. Маленький дымный огонь от горящей соломы может скрыть от наших глаз звезды на небе, но звезды тем не менее остались на небе и снова покажутся нам.
В общем, мы должны повторить известное изречение, что недостойно верующему человеку смотреть на неверующего со страхом или с отвращеньем, или с каким бы то ни было другим чувством, кроме сожаления, надежды на его поправленье и братского сочувствия. Если он ищет истины, разве он нам не брат и не достоин сожаления? А если он не ищет истины, разве он не все же наш брат и тем более достоин сожаленья?
LIX. Не можем ли мы посмотреть на то ужасное горе, которое теперь со всех сторон окружает нас, как на голос из немых недр природы, взывающий: «Глядите! Спрос и предложение – не единственный закон природы. Уплата наличными деньгами – не единственная обязанность людей по отношению друг к другу». Глубоко, много глубже спроса и предложения лежат законы и обязательства, священные, как сама жизнь человеческая. Если вы будете действовать дальше, вы познакомитесь с ними и должны будете покориться им. Кто познает их и научится повиноваться им, тот будет иметь природу на своей стороне. Он будет работать, и высокая награда достанется ему в удел. Кто же не узнает этих законов, против того будет сама природа, и он не будет в состоянии работать в пределах природы. Мятежи, ссоры, ненависть, одиночество и проклятия будут следовать за ним по пятам, пока все люди не познают, что то, чего он добился, как бы оно ни казалось блестящим на вид, – не успех, а полнейшая неудача.
LX. Пока что будем радоваться, что, по крайней мере, одно признается всеми и повторяется на всех языках: человек еще пока человек. Гений механизма не всегда будет давить нашу душу, как кошмар, и в конце концов, когда волшебным словом старые чары будут разрушены, станет нашим послушным рабом и будет исполнять все, что мы потребуем. «Мы близки к пробуждению, когда видим во сне, что нам снится сон». У кого есть глаза и сердце, тот и теперь может сказать: «Зачем мне колебаться? Свет светит в мире для тех, кто любит свет. Так как любить его следует безграничной, самоотверженной, все выносящей любовью».
LXI. Дайте знать людям, что они созданы Богом, и в кратчайший промежуток времени способны создать такое, что будет жить веки вечные. Это действительно великая задача. Не машинами для обработки земли и не машинами для переваривания пищи, а также и не рабами других людей или собственных страстей должны они быть, а прежде всего им следует быть людьми.
LXII. Одно, собственно говоря, должно было бы нам быть ясно, «в общих чертах», а именно, что «сияние Божье» так или иначе, в той или иной форме должно развиться из глубины даже этого промышленного века нашего.
LXIII. Да, всюду свет проникает в мир. Люди не любят тьмы, они стремятся к свету. Глубокое чувство вечной природы, справедливости проглядывает везде и видно на каждом шагу.
LXIV. Человек, в сущности
