Этика жизни - Томас Карлейль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XLII. Ни один человек не живет, никого не задевая и никем не задетый. Он должен обязательно проложить себе путь, толкаясь локтями. Жизнь его борьба. Даже устрицы, кажется, приходят в столкновенье с другими устрицами. Несомненно, что они должны наталкиваться на необходимость и на трудности. И что они пробиваются не как совершенные, идеальные устрицы, а как несовершенные, действительно живые существа. Устрица должна быть знакома с известной степенью раскаянья, с известной степенью ненависти, с некоторой долей малодушия.
XLIII. Бедная природа человеческая! Разве людское движение вперед по пути истины не представляет собой паденья за паденьем? Иначе и быть не может. В дикой жизненной стихии борется он, пробиваясь вперед. Он падает, и падает глубоко, и снова должен он со слезами и раскаянием, с обливающимся кровью сердцем вставать на ноги и продолжать борьбу. Лишь бы борьба его велась с верностью и несокрушимым упорством. В этом вся суть.
XLIV. Есть много почтенных, беспорочных людей, которые все же немногого стоят. Невелика заслуга человека, сохранившего руки в чистоте, если он всю работу исполнял не иначе, как в перчатках.
XLV. В живых существах изменения происходят обыкновенно постепенно. Пока змея сбрасывает с себя старую шкуру, новая уже успевает образоваться под ней. Немного ты знаешь про сожжение мирового феникса, если ты думаешь, что он должен весь сгореть и предстать в виде кучи пепла, из которой чудом выбьется живая молодая птичка и полетит к небу. Ошибаешься! В огненном вихре Вселенной творение и уничтожение идут рядом. И в то время, как пепел старого разносится ветром, уже таинственно ткутся органические нити нового, и среди шума и вихря бушующей стихии раздаются звуки мелодичной предсмертной песни, заканчивающейся звуками еще более мелодичного гимна воскресенья. Да, взгляни собственными глазами в огненную вьюгу и ты увидишь, что это так и есть.
XLVI. Великая истина или, по крайней мере, одна сторона великой истины заключается в том, что человек сам создает условия своего существования. И духовно, как и материально, сам своего счастья кузнец. Но эта же истина имеет и другую сторону, а именно: жизненные условия – тот элемент, где человеку приходится жить и действовать, и человек в силу необходимости заимствует свою окраску, свою одежду, свой внешний вид от этих окружающих обстоятельств. И что во всех практических случаях жизни человек почти до бесконечности изменяется обстоятельствами. Так что в ином, не менее верном смысле можно сказать, что обстоятельства делают человека.
Если нам поэтому следует настаивать на первой истине по отношению к нам самим, то, с другой стороны, нам необходимо помнить последнюю, когда мы судим о других людях.
XLVII. На мирное житье в этом водовороте человеческого существования дитя времени не должно претендовать. Тем менее, когда призрак отгоняет его от прошлого, а будущее представляется не чем иным как тьмой, наполненной приведениями. С полным правом мог бы странник воскликнуть про себя: разве ворота счастья в сем мире не закрыты неумолимо перед тобой, разве есть у тебя надежды, которые не были бы неосновательными? И тем не менее можно громко сказать, или, если это лучше, по-гречески про себя прошептать: Кто может глядеть в глаза смерти, тот не испугается теней.
XLVIII. Разве мера страданий не является в то же время мерилом состраданья, на которое способен человек. И мерилом его силы и той победы, которая предстоит ему? Наша печаль – оборотная сторона нашего благородства. Как велико наше отчаяние, так велики и наши способности, настолько мы и можем предъявлять свои требования. Черный дым, застилающий перед собой мир, точно подымаясь из ада, может истинной силой воли превратиться в пламя, в небесное сияние. Поэтому не унывай!
XLIX. Неимоверное количество сделанной и забытой работы, молча лежащей у ног моих. Одевающей, поддерживающей меня и сохраняющей мою жизнь, куда бы я ни пошел и что бы я ни делал. Она дает богатый материал для размышлений! Во всяком случае то, что называется известностью для мудреца теряет свое значение. Для глупцов и людей легкомысленных эта известность стоит того, чтоб подымать из-за нее шум. Она сулит им «бессмертие» и т. п. Но если правильно взглянуть на вещи: что она собою представляет, эта известность?
L. Хорошо понимать и сознавать, что ни одна мысль никогда не умирала. Что точно также, как ты, создатель ее, почерпнул ее из прошлого, точно также ты и передашь ее будущему. Таким образом, героическое сердце, видящее око первых времен, живет и видится еще в нас. Хотя мы и принадлежим настоящему времени. Таким образом, мудрец постоянно бывает окружен толпой свидетелей и братьев, простирающих к нему руки. И на свете существует живая Община Святых, в буквальном смысле слова пространная, как земля и древняя, как история.
LI. Скажи мне, например, кто научил тебя говорить? С того времени, как две обросшие волосами, нагие или покрытые листьями фигового дерева человеческие фигуры почувствовали желание не быть более немыми, а делиться мыслями, старались объясниться всевозможными пантомимами и различными телодвижениями до того времени, когда, скажем, написана была вот эта книга, прошло немало времени и совершена значительная работа, которую кто-нибудь да совершил. Думаешь ли ты, что до Чосера (Choucer) не было поэта; сердца, горящего мыслью, которого оно не могло не высказать, и для которого не было слова, так что слово это пришлось ему создать? Для каждого слова нашего языка был такой человек или такой поэт, который придумал его.
LII. Первый человек, с
