Свет глубоких недр - Алла Конова

В меньшей части (она ближе к Вадиму) — Ксения Михайловна. Ее лицо невозможно рассмотреть, только беспомощно запрокинутый затылок.

Эдик между черных пластин старается протолкнуть ножку стула.

Саша растерянно оглядывается. И вдруг бросается к штурвалу давлений.

«Что он хочет! Эти гигантские крылья не растолкнуть, а лодку разорвет».

— Стой! — закричала Лелька, прекрасно сознавая, что он не может ее слышать.

Саша оттолкнул рычаг и в изнеможении опустился на пол.

Леля чувствовала: он их не видел и опомнился не потому, что они близко. А по велению собственного сердца… Нет! Старик бы так не растерялся. Анатолий Иванович точно бы знал, что следует делать.

Вадим вел лодку в глубину. Подобраться можно только снизу. Вверху безраздельно властвуют блестяще черные пластины-ножницы.

Вадим не замечает ничего, даже ее, Лелю. Петр Петрович крупными цифрами исписывает листок за листком. Вадим, не отрываясь от сверкающих дебрей, взял левой рукой исчерченную бумагу, мельком взглянул.

— Ясно!

Он четко выполнял волю Лелиного отца. Он рассчитал, он все предвидит. Как можно быть таким уверенным? Как можно все предусмотреть?

Вечное единоборство воли и разума с неведомым… Не в этом ли вся жизнь Петра Петровича? И Старика тоже. Такая же судьба ожидает Лельку, если… если она сумеет работать со Стариком…

Годы поисков, высоко развитое чувство интуиции… И вот… смертельная схватка…

Отец бормотал:

— Полупроводники… Все эти образования — полупроводники… А пластина — углерод-три, сомнения нет… Пустить ток в обратном направлении, расширить запирающий слой… И перестанет проводить ток…

Гибнущая лодка над ними.

Направили прожектор на темную массу пластин. И ножи вздрогнули. Там, где они сдавили лодку, сильнее посыпались искры.

Но не разжались.

Вадим, передав Лельке управление, выскользнул в море. Лелька старалась следить за ним. И это не трудно. Вадим — единственная тень среди мерцающих глубин.

Цок! Цок! — это стучат ножи друг о друга.

Вадим набросил провод на пластину. Прикосновение не вызвало реакции.

Ждали мучительно долгие мгновения, пока Вадим вернется. И только тогда пустили ток. Крылья-ножи дернулись.

Цок! Цок! — сотрясались они. Упругие волны, как в теле рыб-угрей, изгибали их.

Пластины расходились.

Прозрачная масса лодки начала пульсировать, как бы отодвигая страшные черные тиски. Неестественно скрученное тело Ксении Михайловны бессильно расправилось. Леля видела, как Эдик и Саша бросились к ней. Эдик, сжав ладонями ее безжизненную голову, повернул лицом к себе, потом прижался ухом к груди. Саша стоял над ней на коленях. Разогнул спину: откуда пришло спасение? И увидел их. Вернее, ее, Лельку… Поднялся, сделал шаг им навстречу, потом второй… как будто хотел пройти сквозь стены, сквозь кипящее море…

А глаза — ошеломленно мутные, даже трудно сказать, что радостные…

И опять Леля подумала: а как бы выглядел Старик на его месте? Нет! Старик не согнется! И глаза у него всегда ясные: насмешливые — так насмешливые, радостные — так радостные. Он всегда знает, чего хочет…

Саша виновато перевел взгляд на Вадима. Вадик, сосредоточенно слившийся со штурвалом, не замечал его. Петр Петрович ткнул рукой в грудь: бьется?

— Бьется! — кивнул Эдик.

Вверху, пересекая застывшую синь воды, пробегали тени.

Эдик достал аптечку, шприц.

— Наконец-то, — облегченно вздохнула Лелька. Ксения Михайловна после возбуждающего открыла глаза.

И отвернулась…

Застыли каменные изваяния пальм, папоротников, лиан. Густая, синяя муть. И Лельке захотелось закричать:

— Когда же ты кончишься? Когда?

4

Лодки соединились вместе. Это тоже предусмотрено конструктором.

Ксения Михайловна лежит очень бледная, усталая. Слабо улыбается.

— Мне уже хорошо… Совсем хорошо…

У ее постели собрались все.

А снаружи — тишина, абсолютный покой.

— Мы знаем теперь, — медленно начал Петр Петрович, — обманчивость этой застывшей каменной неподвижности. Движение есть! Пока неизвестное нам движение… Не только напряжение тока вдоль этих образований, не только непроходящее свечение. Но и обычное механическое действие. Люди при помощи электричества заставляют машины работать. И здесь…

— Да! Как это происходит здесь?.. — вставила Лелька.

— И чтобы ответить, — продолжал профессор, — надо идти дальше… Но…

Лодки загнали в самое тихое место, в густые заросли пальм.

Отсюда хорошо просматривалось свободное от растений пространство — мутно-синяя, едва колеблющаяся вода.

Приборы улавливали едва заметное усилие или уменьшение напора воды, малейшее изменение электрических потенциалов.

Ждали десять часов. По-прежнему все оставалось спокойным.

Тогда Саша и Эдик отправились в первую разведку. Каждые пять минут посылали сигнал: «Порядок!»

Обследовали район радиусом в два километра. Все те же полукаменные изваяния, никаких признаков черных пластин.

Передвинулись еще на несколько километров. И опять разведка не принесла нового.

Здесь решили отдохнуть.

Лелька сидела у постели Ксении Михайловны. Чтобы свет не беспокоил больную, с одной стороны задвинули темные шторы.

На лице Ксении Михайловны тень, постель неясно выступала из сумрака.

Но Лелька освещена голубым рассеянным светом. Она печальна и еще очень неспокойна.

Ксения Михайловна говорит:

— Мне хорошо. Мне уже совсем хорошо, Иди, Леля, отдыхай…

Лелька не отвечает, но и не уходит.

— Ты чем-то расстроена, Леля?

— Как вам сказать? Не очень. Вы профессора Воронина хорошо знаете?

— Хорошо. Я занималась образованием минералов из растворов. Много приходилось консультироваться у него.

— Сколько силы в этом человеке! Почему нет молодых таких?

Ксения Михайловна чуть заметно улыбнулась.

— Молодым надо дорасти до Воронина. Пройти сквозь все передряги.

Лелька отрицательно качнула головой.

— Я не вижу ни одного, который смог бы, пусть через много лет, но стать таким.

— А Саша?

Лелька высокомерно передернула плечами.

— Не веришь в него? А жаль…

Ксения Михайловна понимала, что происходит с девушкой. Первая любовь не терпит пятен. В двадцать лет не прощают малодушия, даже если оно минутное. И чувства больше нет, оно уходит. Презренье остается. И обида, как будто тебя обокрали.

Ксения Михайловна потеряла любимого сразу. На снежном бугре. И осталась боль, одинокая жизнь. Почему она не нашла больше друга? Люди говорят: такая судьба… Кто его знает! Не она первая и не она последняя… А как научить Лельку быть справедливой, а не беспощадной?