De Conspiratione / О Заговоре - А. Фурсов

Одним из результатов всей этой системы процессов стало оформление государства Великобритания, не имевшего исторических аналогов. И дело не в том, что, как заметил Н. Хеншел, британское государство XVIII в. было значительно более централизованным, жестким и менее демократичным, чем так называемые «абсолютистские монархии», прежде всего Франция Людовика XIV и Людовика XV: «Хотя понятие “абсолютизм” не может быть применено к Англии, — заметил Н. Хеншел, — в некотором роде многие его черты характерны именно для этой страны, а не для Франции»[79]. Главное в другом: Великобритания XVIII (и далее) века — это торгово-финансовое государство, созданное финансово-землевладельческой знатью, исходно ориентированной на мировой рынок, международный разбой и широкомасштабные геоисторические манипуляции с помощью КС. Причем создавали это государство денежные мешки Южной Европы, приземлившиеся в Европе Северной. «В истории английское государство не имеет аналогий, — писал В. Зомбарт.

Быть может, в мелочах торговые государства древности — государства финикийцев и карфагенян — и представляли собой нечто подобное. Но “мировая империя”, порожденная чисто меркантильным духом, — такого еще не было»[80].

Наполеон (вслед за А. Смитом) назовет англичан «нацией лавочников», Вильгельм II — «низкой торгашеской сволочью», его современники А.Е. Едрихин-Вандам и В. Зомбарт соответственно «Ротшильд-народом» и «нацией торгашей», суть войн которых — обогащение прирожденных торговцев. В основе этих определений, если снять эмоции, лежит констатация простого факта: Великобритания — это в значительной степени возрождение на североевропейской мировой капиталистической основе внеевропейского, восточного по происхождению властно-торгового типа. И не случайно именно такому типу государственности понадобились КС, сначала использование их и союз с ними, а в конечном счете — симбиоз и взаимопереплетение.

Подчеркну еще раз: субъект, который был собран в Англии, собирали далеко не только англичане, но определенные европейские силы, а точнее, международные, поскольку они представляли не только европейскую и далеко не только христианскую традиции. Субъект этот исходно возник как наднациональный спрут, в безопасной Англии покоилась лишь его голова, тогда как щупальца шарили по всей Европе и далеко за ее пределами; спрут этот был не только наднациональным, но и тайным, причем втройне — и как финансы, чья стихия тайна, и как спецслужбы, тоже действующие в тени, и как тайные общества. Фасадом была «британская монархия», которую новый субъект постоянно ограничивал — и, наконец, устранив предпоследнего Стюарта, ограничил почти до упора.

«По-видимому, ни у кого из непосвященных даже и не зарождалось подозрение, — писал барон Рауль де Ренн, — что действительное управление судьбами Англии происходит не в том виде, в каком оно представляется всему миру, и что общеизвестная английская форма правления с ее классическим парламентаризмом не соответствует реальному государственному механизму страны. Все народы, и не только иноземные, но и широкая масса собственного народа, были уверены, что Великобритания завоевала себе свое положение в мире и сделалась в области государственного устройства чем-то вроде идеала для большинства современных народов только благодаря совершенству своего правящего аппарата. И правда, свое могущество Англия сумела достигнуть и удержать до последнего времени действительно только благодаря своей форме правления, но не той, которая известна всему миру, а той, которая состоит из чрезвычайно искусной комбинации явных форм правления с тайными, известными только тем, кто принимает в них участие […], король является главой особой системы негласных законспирированных установлений, руководящих всеми сторонами государственной и общественной жизни страны.

Наряду с явными органами государственного управления, т. е. Верхней и Нижней Палатами и административно-судебными и дипломатическими установлениями, на всей территории Британской империи существуют организации, которые скрыто от глаз непосвященных оказывают решающее влияние на внутреннюю и иностранную политику государства»[81].

Превращение британского короля в 1/7 видимую часть айсберга, с одной стороны, и обретение самим этим «оргайсбергом» реальной мощи, с другой, произойдет на первом этапе развития КС (1710-1770-е годы), но вся подготовительная работа была проделана именно в XVI–XVII в.; североатлантический наднациональный субъект собирался и складывался в борьбе с Испанией и Стюартами, ведя непосредственную, физическую борьбу с ними с помощью национальных сил. Наднациональное качество нового субъекта, его генезис как заземление в Англии некоего наднационального процесса обусловило его важнейшую интеллектуальную, психоисторическую черту — мировое видение, умение оперировать мировыми категориями, игра на мировом поле.

Вот что писал об этой черте замечательный русский геополитик А.Е. Едрихин-Вандам: «Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими жизненными соперниками англосаксами одного неоспоримого качества — никогда и ни в чем наш хваленый инстинкт не играет у них роли добродетельной Антигоны. Внимательно наблюдая жизнь человечества в ее целом и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, они неустанной работой мозга развивают в себе способность на огромное расстояние во времени и пространстве видеть и почти осязать то, что людям с ленивым умом и слабым воображением кажется пустой фантазией. В искусстве борьбы за жизнь, т. е. политике, эта способность дает им все преимущества гениального шахматиста над посредственным игроком. Испещренная океанами, материками и островами земная поверхность является для них своего рода шахматной доской, а тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей народы — живыми фигурами и пешками, которыми они двигают с таким расчетом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов, теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?

Такого именно рода искусство увидим мы сейчас в действиях американцев и англичан против нас самих»[82].

Это написано в канун Первой мировой войны, в которой «союзники»-британцы воевали с Германией, а играли против России — мы это увидели в 1917 г.; потом мы увидели это искусство в 1991 г., и нам еще предстоит его увидеть, если мы не научимся отвечать коварному врагу его же монетой — коварством. Но для этого надо врага изучать; как говорил толкиновский Гэндальф, «изучая врага, проникаешься его коварством» — и изощренностью, добавлю я, которой почти всегда, за исключением сталинского периода, не хватало русским в противостоянии с англосаксами, а точнее, с наднациональными КС в англосаксонской оболочке. Помимо прочего, изучение противника должно начинаться с его генезиса, рождения, эмбриональной фазы — именно там хранится секрет его «кощеевой смерти». Искать, искать — бороться и искать, найти и не сдаваться.

Вся вторая половина XVII в. в истории Англии — это взаимоприспособление и взаимопроникновение наднационального финансового субъекта и королевской власти. Победа Кромвеля, так называемой «буржуазной революции» открыла путь к победе североатлантического (английского) финансово-политического субъекта над собственно английской национальной монархией и завоевание этим субъектом позиции мирового оператора и регулятора денежного обращения. Без подчинения, а по сути свержения традиционной монархии (поскольку то, что развивалось в Англии с середины XVII в., — это не совсем монархия), такое завоевание было бы невозможно; результат завоевания — формирование системы, обеспечивающей сначала влияние, а затем решающую роль закулисных, тайных сил на развитие Альбиона, адаптация страны и ее верхушки к целям и природе наднационального финансово-политического субъекта, орудием которого в деле завоевания мира стала Англия — триумф венецианской большой стратегии, перенесенной в иные пространство и время.

Со времен Кромвеля, пишет де Ренн, «королевская Англия» никогда «не была самостоятельной в ведении своей политики, т. е., иначе говоря, никогда Англия с тех пор не вела политики только за свой счет и только ради своих интересов. Как бы ни было разительно быстрое увеличение мощи и границ Великобритании, в каком бы сиянии ни представлялось величие и блеск ее государственности, какими бы совершенными и несокрушимыми ни казались им устои ее власти и ее авторитета среди народов, все это в действительности было ни что иное, как нарочно и искусно созданный мираж для самообольщения одних и для обольщения других. За этим миражом скрывалась та сила, которая двигала политикой Англии в нужном ей направлении, создав из самой Англии не более, как свой авангард в давно уже задуманном походе на мир»[83]. Но сначала нужно было полностью переформатировать уже завоеванную Англию, превратив английского короля в подобие венецианского дожа. В дело вступило финансовое оружие. Два дефолта в Англии — в 1671 и 1686 гг. — привели к «Славной революции». Главной фигурой «венецианско-виговского заговора» исследователи называют Энтони Эшли Купера, первого графа Шефтсбери, в интеллектуальной обслуге которого выделялся философ Локк. По мнению графа Шефтсбери, в 1670-е годы Англия еще не стала полностью протестантской и виговской — необходимое условие «дожизации» a la Venice, и он решил подтолкнуть этот процесс.