De Conspiratione / О Заговоре - А. Фурсов

В начале XVIII в. богатство британских банкиров вообще и еврейских в частности было обусловлено двумя государственно-финансовыми операциями, которые можно было провести только в рамках институциональной системы, созданной в ходе «Славной революции», обеспечившей контроль крупных землевладельцев и финансистов над королем. В 1694 г., как уже говорилось, был создан Центральный банк Англии, который резко усилил внешнеполитическую мощь страны.

В 1689 г. английская знать и финансовые воротилы подтолкнули Вильгельма III к войне против Франции (Девятилетняя война 1689–1697 гг.): «…послереволюционное конституциональное соглашение и систему протестантского престолонаследия следовало испытать в борьбе против Бурбонов, которые поддерживали реставрацию Стюартов. Способность Британии вести войну против абсолютистской Франции определялась поддержанным парламентом созданием нововременной финансовой системы, опирающейся на Национальный долг и Банк Англии. Войны теперь финансировались не из “частной” военной казны династического правителя, а надежной кредитной системой. Она была способна лучше обеспечивать сбор средств, поскольку государственные долги гарантировались парламентом»[97].

Одной из особенностей этой войны было то, что англичане в ней впервые опробовали схему, которая станет их фирменной, — коалиционный войны: воевать на континенте чужими руками, создавая коалиции. Одно дело биться с голландцами на море — это был важный опыт мировых морских войн[98], но сухопутные войны на море не выигрываются. Другое дело — крупное государство Франция. Против нее англичане организовали коалицию, в которую вошли Голландия, австрийские и испанские Габсбурги, Савойя[99]. Несмотря на поражение, в конце XVII в. Франция еще была не по зубам Англии — даже усиленной коалицией. А вот в отличие от Девятилетней войны, из войны с Францией за испанское наследство (1701–1713) Великобритания вышла великой морской державой, чей флот (124 корабля) был в два раза больше объединенного франко-испанского флота[100].

Девятилетняя война завершилась победой над Францией и Рисвикским миром, закрепившим результаты «Славной революции» в международном плане[101]. В целом масштаб войны и налогообложение, которого она требовала, завершила и сделала необратимыми результаты «Славной революции» внутри страны[102], для того ее и затевали. Кроме того, к выгоде и радости обеих Ост-Индских Компаний и англо-голландских банкиров война выкачала из Англии почти все серебро. Используя эту ситуацию, банкиры сначала убедили Вильгельма в 1694 г. согласиться на создание Центрального банка Англии (под контролем тех, кто ссудил правительство суммой в 1,2 млн фунтов стерлингов под 8 %[103]; эти люди получили право печатать деньги). Центральный банк создавался для финансирования войны с Францией — так же как Федеральная резервная система создавалась в 1913 г. для финансирования мировой войны. В 1696 г. банкиры продавили решение о перечеканке монеты (главный пропагандист — верный слуга властных олигархов и Сити философ Локк).

Перечеканка монеты сопровождалась дефляцией в пользу богатых. Кроме того, как только были выпущены новые серебряные монеты, Английский монетный двор под руководством Ньютона завысил стоимость золотой монеты по отношению к Франции и Голландии, результатом чего стали отток серебра и сверхпредложение золота. Это создало условия для перехода Англии к золотому стандарту, т. е. к повторению того, что проделала Венеция в XIII–XIV вв., тоже завысив тогда стоимость золотого дуката. В немалой степени англичанам помогло и то, что с 1690 г. в Бразилии, де-юре колонии Португалии, которая в свою очередь была де-факто колонией Англии, начали добывать огромное количество золота. По англо-португальскому Метуэнскому договору оно прямым ходом пошло в Англию. В самой Англии это привело к изъятию в 1696 г. из обращения серебряной монеты на 2,7 млн фунтов — это на треть больше, чем весь долг короны в конце правления Якова II. В то же время банкиры получили подарок — в результате махинаций они подняли государственный долг до 20 млн фунтов; Х.Г. Лаури называет это окончательной победой «венецианской партии» в Англии[104].

Вильгельм Оранский этого, правда, не увидел: в 1702 г. его лошадь на полном скаку споткнулась о кротовину, король упал и разбился насмерть. Ненавидевшие его якобиты в благодарность стали называть «хозяина» кротовой норы «маленьким джентльменом в черном бархате». Все это, однако, уже не имело значения: дело венецианцев и того исторического субъекта, катализатором сборки которого они были, восторжествовало, первоначальное накопление капитала, стартовавшее в Испании ограблением Америки, «заземлилось» в Англии, дав старт там широкомасштабному капиталистическому накоплению.

«Различные моменты первоначального накопления, — писал Маркс в «Капитале» (раздел «Генезис промышленного капитала»), — распределяются исторически более или менее последовательно между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией»[105]. При этом Маркс отмечал решающее воздействие на Англию Голландии, положение которой было результатом прямого и косвенного выкачивания богатств из Испании и венецианцами и генуэзцами и перевода в Голландию. «Физические деньги», получаемые Испанией из Нового Света, венециано-генуэзцы переводили в сферу обращения и «заземляли» в Голландии: «Там, где деньги появляются не из обращения, а их находят в их телесном образе, как это было в Испании, там нация беднеет, в то время как те нации, которые вынуждены работать для того, чтобы выкачивать деньги у испанцев, развивают источники богатства и действительно обогащаются»[106].

Не знаю, насколько здесь уместно слово «вынуждены», скорее это неудачный перевод, — кто же это вынуждал венецианцев и генуэзцев грабить Испанию? Но в данном случае важно другое: фиксация Марксом изъятия неким субъектом богатства из Испании и перевода его в Голландию, а ранее — фиксация цепи первоначального накопления капитала, представленного пятью странами-звеньями. К концу XVI в. испанцы наконец поняли, что доступ, который имеют голландцы к испанскому золоту и серебру и португальским специям, позволяет им контролировать распределение колониальных товаров в северной части Европы, стимулируя рост богатства голландских городов — в ущерб иберийской зоне. Правление Филиппа III началось (1598 г.) с установления в Испании и Португалии эмбарго для голландских кораблей, товаров и купцов. Однако эта попытка оказалась контрпродуктивной — чтобы восстановить прибыль, купцы из Голландии и Зеландии стали развивать торговлю с «Индиями», и это еще более усилило Нидерланды[107] — испанские меры явно запоздали.

С точки зрения данной работы исключительно важен тот субъект, который связывал в пространстве и времени звенья первоначального накопления своей активностью, выступая, благодаря контролю над деньгами и информацией, оператором этого процесса. Этим субъектом были североитальянцы, главным образом венецианцы. Именно их злая воля подгоняла процесс первоначального накопления, который в Англии XVIII в. превратили в полноценное и широкомасштабное капиталистическое накопление. Сам этот субъект, который, по-видимому, совершенно не интересовал Маркса, в процессе международного первоначального накопления капитала менялся — mutabor! утрачивая постепенно национальные черты и превращаясь в наднациональный североатлантический. Причем сам этот процесс превращения, по крайней мере, его политические аспекты, имевшие не меньшее значение, чем экономические и игравшие не меньшую роль, чем последние, был теснейшим образом связан с развитием тайных (закрытых) обществ, КС, которые хотя и заявили о себе в XVIII в., сформировались в XVII в., и формирование это опять же связано со Стюартами, с католическо-протестантской борьбой за английский трон. В 1603 г. несколько влиятельных семей, включая Сесилов (Бергли), исходя из конъюнктурных интересов, совместно со своими генуэзско-венецианскими союзниками посадили на английский трон Стюарта — Якова I. В правление его сына Карла I на английской сцене появляются розенкрейцеры, корни которых уходят в XV в. Активную роль в этом играл иезуит и одновременно крупнейший научный авторитет эпохи Роберт Флад (Robertus de Fluctibus), т. е. роль иезуитов в развитии розенкрейцерства как восточного герметического культа несомненна (как позднее, в конце XVIII в. — в развитии иллюминатства).

Во второй половине XVII в. на основе розенкрейцерства и наследия тамплиеров, бежавших в начале XIV в. Шотландию, начинает развиваться Шотландский обряд (rite), который в XVIII в. «отольется» в масонство Шотландского обряда. Шотландский обряд начал формироваться, по крайней мере организационно, во время пребывания Стюартов в изгнании во Франции как масонская сеть, главной задачей которой было обеспечить возвращение династии на трон. После того, как это произошло, сеть легализовалась в качестве Лондонского королевского общества под руководством криптоиезуита и «дедушки» политэкономии (под названием «политическая арифметика») У. Петти и при активном участии Ньютона, Бойля, Локка, Гука и др.[108] Однако, как показывают бумаги Ньютона, который, кстати, как и Локк, служил в Ост-Индской Компании, научное общество было ширмой, скрывавшей тайную сеть, требовавшую идейного оформления.