Остров прощенных - Марина Алант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На что прагматичной барышне в то утро я бы ответила: а вот и не сошла хандра, и существуют на грешной земле чувства, неодолимые разумным контролем, а вернее, тесно связанные с ним единым убеждением. И ничто не может повредить этот спрятанный в неосязаемой душеоболочке, как в чреве матери, плод. А избавиться от него можно лишь искусственной видимостью, брошенной как вызов, реальности. Да, я любила… Осознавая, как осложнена моя жизнь, орошенная непрошенной любовью, я все же испытывала счастливую гордость за стойкость своих чувств. Или нетрусость?.. Неважно…
А сегодня я всего лишь устала…
Мой муж так ничего и не добился от меня. Могла ли я отдать на суровую расправу закону хотя и нестерпимое, но единокровное с Алешей существо?
Побойкотировав пару дней, глава оставил меня в покое, отложив, однако, в память будущей упрек. Раньше я искренне полагала, что люблю, и буду любить только мужа. Но что же делать, если мне посчастливилось или понапраснилось испытать это чувство еще раз?
Глава 6
Бесчестно вынашивая свой тайный плод, я жила и этот день, и следующий, не зная, что реальное его воплощение одиноко бродит под моими окнами.
– Алешка ушел из дома, – сообщила мне телефонная трубка Ритиным голосом.
– Когда? – я разомкнула онемевшие губы.
– Позавчера вечером. Это правда, что тебя…(стеснительная пауза). Говорят на тебя “наехали” в поселке…
– Можно так сказать…
По моему неохотному ответу Рита догадалась, что собственное любопытство в данный момент удовлетворять неуместно и принялась раскрывать мой немой вопрос:
– Я слышала, будто от кого-то Алешка узнал, что сестра тебя… поколотила (она дружелюбно подбросила нотку юмора в окантованные псевдоневерием слова). Алешка, говорят, закатил дома истерику и удрал. Но еще хуже другое. Алешкина мать нагрянула вчера ко мне, требовала твой адрес (кровь хлынула прочь с моего лица), грозилась пойти в милицию. Мне, по-моему, удалось отговорить ее пока (она подчеркнула это слово) и даже убедить в твоей непричастности.
Она умолкла, ожидая моей реакции.
– Я ничего не знала об этом… И об Алешке тоже…
Первыми ощущениями, что опоясали меня, отгородив зыбким занавесом от реальности, были страх за Алешку (какой бывает у матери, упустившей ребенка из виду) и смешанная с ним одна фактомысль – воплощение тайных моих фантазий. Как раненая птица билась она в моем сознании кругообразными слогами: любит, любит, любит…
И эту несколько неуместную рядом с первой мысль я прятала от самой себя до времени, но она продолжала биться на одной из полочек подсознания, источая незримую возбуждающую энергию.
– Так, значит, ты его не видела? – с неубедительным убеждением спросила Рита.
– Господи, где же он может быть? – я вопрошала у себя, у Риты, у никого и, не услышав ответа, извинилась и положила трубку.
“Он позвонит, он обязательно позвонит”.
И тут же отчаялась, сделав вывод, что, не позвонив в течении этих трех дней, не позвонит уже никогда.
Впервые за все время нашего знакомства я поняла, что мои представления о нем, как о ребенке терпеливом, все понимающем, поколебимы. Я фиксировала всю себя на собственных ощущениях и ни разу не подумала о том, что он, возможно, также страдает, испытывает тоску и желание.
Этот день я просуществовала как зверь, впервые посаженный в клетку. Какая-то неведомая, разрастающаяся во мне сила порывалась меня встряхнуть, выбросить на улицу и заставить куда-то бежать, кого-то спасать. Каждая минута длилась невыносимо долго, почти бесконечно. С трудом дожив до одиннадцати часов вечера и бросив тоскливый взгляд на душную бессонную постель, я погрузила ступни в новые (бессовестно красивые) лакированные туфли.
– Ты далеко? – миролюбиво поинтересовался голос из комнаты.
– Подышать… Душно очень…
Сутулясь от вины и отчаяния, я вышла из бессмысленно красивой клетки в бессмысленный мир. Но и здесь, не найдя свободы, душа маялась, словно в тесном коконе. Алешки нет со мной, но он во всем: в ветвистых волнах деревьев, в жестоком молчании темного неба, в сытой уютности звезд – окошек, в светло-серой истоптанной траве (прячущей след ребенка-бродяги).
Я истязала себя мыслью, что сейчас отправляюсь на мягкую чистую постель, погружу свое тело в розовый шелк, а пятнадцатилетний голодный ребенок до утра будет, возможно, вдыхать пыль вонючего подвала, просыпаясь каждый час от тоски и жалости к себе. Видимо, переизбыток уничтожающей печали несколько отрезвил мой разум, подвигнув, наконец, практически подойти к решению проблемы. К тому же, если скоро мальчишка не отыщется, у меня будет серьезные неприятности. Не думаю, что его родные станут долго бездействовать, находясь отнюдь не в спокойном состоянии духа. Я поднялась на свой этаж, уходя от обрисованных себе самой неприятностей или, наоборот, приближаясь к ним.
Значит, так. Мальчик, которому пятнадцать лет, ушел из дома, обиженный родителями. Так в их возрасте случается, ведь почти каждое веское замечание, ставящее под сомнение самостоятельную значимость, интерпретируется как непростительная обида. Ушел неизвестно в каком направлении. Родители в милицию обращаться не хотят, так как… (потом придумаю, почему). Мать обратилась за помощью к Рите, а Рита – ко мне (как к жене милиционера). Все просто.
Так я и обставила ситуацию перед мужем, не пасуя перед обманом ради святой помощи заблудшему ребенку.
Впрочем, и ни тени сомнения не проскользнуло на его лице, но в ответе слышалась малодейственная посильность. Однако уже на другой день он позвонил с работы и поинтересовался, знаю ли я, как выглядит подросток. Я насторожилась, расположенная возрадоваться… и потом рухнула в шоковый омут. Недалеко от города мальчик, предположительно пятнадцати – семнадцати лет, светловолосый, попал под колеса грузовика. Сквозь адреналиновую суету сердца туго прорвался мой собственный голос, называющий фамилию. Затем волна ужаса, горячее, почти маниакальное желание сделать невозможное там, где и оно уже невозможно, выплеснула меня на улицу, швырнула в машину с заплаканными стеклами и долго мешала установить ногу на нужную педаль. Отрезок моего безвременного движения к месту аварии память вычеркнула из настоящего. Я сразу оказалась в том месте, куда бессмысленно стремилась, где ждал меня жестокий хаос: желтый, неуместно яркий автомобиль с несимметрично раскрытыми, словно застигнутыми врасплох, дверцами; осколки стекла
