Грёзы и чернила (СИ) - Моро Джинкс

На этой ноте разговор иссяк. На смену игристому пришло сливовое вино из кладовых Саломеи, и спустя час Майра поймала себя на том, что заливисто смеется над историей ведьмы о свидании с призраком бывшего любовника.

— Он любит меня и после смерти, — проворковала Саломея, лукаво ухмыляясь, — разве это не доказательство настоящего чувства?

Леда, осушившая один-единственный бокал, бочком пробралась к букету, ждущему своего часа на прилавке. Цветы она сунула в вазу, а затем долго-долго гладила лепестки гробоцветов, вздыхая и украдкой поглядывая на телефон.

Дорогой подарок, подумала Майра, глядя в бокал с вином. Гробоцветы распускались лишь раз в несколько лет, буквально на пару часов. А эти гроздья, крупные и тяжелые, не выглядели дикорастущими. Наверняка Лука сам поливал их росой, собранной с кладбищенской травы, подкармливал лунным камнем, растертым в порошок.

“Разве это не доказательство настоящего чувства?” — мелькнула мысль, озвученная почему-то ироничным голосом Орфея, но Майра упрямо отпихнула ее в сторону.

Но все хорошее рано или поздно заканчивается.

— Мне пора домой, — она зевнула, наслаждаясь тем, как в животе плещется хмельное тепло. Голод присмирел, убаюканный сливовом вином, а на ногах она стояла чуть пошатываясь. Вызвали ли такси? До дома было рукой подать, а винные пары быстро выветрятся на прохладном воздухе.

Пока она раздумывала, Леда нерешительно приблизилась, хватая ее за руку:

— У меня дурное предчувствие. Останься.

Ее фиалковые от ведьминой осоки глаза казались бездонными. Только отвлечешься и уже тонешь.

— Ты видишь что-то? — шепнула Майра, затаив дыхание. Прорицание — редкий дар, почти священный, и кому бы не хотелось заглянуть по ту сторону, в будущее?

Чародейка покачала головой, поправляя свою шляпу, сползающую на нос:

— Нет, но сердце не на месте. Будь аккуратна.

Можно было остаться. Скинуть ботинки и куртку, нырнуть в гостевой спальне под одеяло, пахнущее лавандой и духами Саломеи, и проснуться от манящего аромата блинчиков с черникой — фирменного завтрака Леды. Но что-то тянуло ее наружу, в темноту, и Майра не могла сопротивляться.

Свет в лавке погас. Щелкнул замок, когда она вышла на крыльцо, кутаясь в тощую куртку. Скорее бы выпал снег, быть может станет не так зябко? Однако что-то подсказывало, что холодок, бегущий по коже, не имел ничего общего с поздней осенью. За Майрой след в след шагала бесплотная фигура красавчика из Старшей Школы. Образ Орфея не покидал ее, куда бы она ни пошла и как бы ни пыталась отмахнуться.

Но чародей отошел на второй план, когда Майра наткнулась на незнакомца у ограды лавки. И что-то в нем было не так.

Он выглядел неполноценным — будто нетвердая рука неназванного автора вырезала человекоподобную фигуру из слоновой кости и забросила работу, утомившись. Никаких уникальных черт, вместо одежды ветхое тряпье, которое лишь при невнимательном взгляде можно было принять за мешковатую рубашку и рваные брюки. Майра моргнула озадаченно — тонкая рубашка в конце ноября?

Существо пыталось пройти через кованую решетку ограды, игнорируя распахнутую настежь калитку в шаге от него. Механические движения рук, которыми оно силилось раздвинуть прутья, хриплое дыхание, облаками вырывавшееся из узкой щели рта, и серые белки неподвижных глаз, — чудовищная пародия на человека. Смотришь на него, и кровь в жилах леденеет, обращаясь кристаллами льда.

И когда существо почуяло чужое присутствие и двинулось в ее сторону, скрючив грубые пальцы, Майра мгновенно протрезвела. Отступила назад, в панике озираясь, но улица была пуста. Чудовище приближалось, двигаясь все быстрее, и Майра, в отчаянной попытке сбежать, споткнулась о бордюр. Взвыла от боли в ушибленных коленях, и звук пронесся по переулку, придавая существу сил.

Оно рванулось вперед, высоко подкидывая колени и вытягивая вперед руки.

За спиной мелодично звякнул колокольчик. Прогремел выстрел, оглушительный в плотной ночной тишине. На секунду время замерло, а потом…

Потом чудовище грузно упало на колени, рассыпаясь пеплом. Сначала истаяли ноги, следом торс и руки. Последней обратилась в ничто голова, и в куче праха блеснуло под тусклым фонарем что-то круглое. Пуговица? Жемчужина?

Саломея стояла в дверях лавки, сжимая в руках ружье. Приклад его был расписан серебром, и пули — Майра догадалась по юркой молнии, пронзившей монстра, — тоже серебряные. Странно, она никогда не видела в лавке оружия, и вот оно, в руках у Верховной. И та держит его крепко и умело.

— Что это было? — язык едва ворочался от ужаса. Майра перевела дух, оглядывая испачканные ладони. Сквозь пленку грязи уже проступала ее жидкая кровь цвета несозревшего персика. Стылый взгляд существа, так напоминающего человека, раскаленным клеймом был выжжен в памяти, и когда Майра прикрывала глаза, его образ вставал перед ней во всем своей восхитительной мерзости. Она многого повидала на улицах Столицы, но такого не видела никогда.

Саломея поморщилась, перехватывая ружьё и зорко оглядывая улицу — не появится ли еще один?

— Черновик, — по-старушечьи сварливо ответила ведьма, будто вспомнив нежданно про свой истинный возраст. — Кто-то Старшей Школы балуется, но теперь мы уже не узнаем, кто именно.

Она в пару шагов оказалась рядом, туфли безжалостно втоптали в грязь то, что осталось от черновика. Под ее каблуком что-то с хрустом лопнуло, оборачиваясь перламутровой пудрой.

Она помогла Майре подняться и устоять на дрожащих от испуга ногах, словно опасалась, что пожирательница снов вот-вот снова бухнется в лужу без сил.

— Неудачный денек, — ухмыльнулась Майра невесело, вытирая кровь и грязь с ладоней о штаны. Хуже и быть не могло, глаза предательски защипало. Сколько еще неприятностей должно свалиться на ее голову, чтобы пришло что-нибудь хорошее?

Саломея ласково погладила ее по голове.

— Мне очень жаль, детка, — ее голос звучал нежно и тихо, полный непонятной тоски.

Казалось, ведьма говорила совсем не про “черновика”.

***

Встреча на Сливовой улице была назначена к часу, когда солнце подгнившим апельсином катилось бы к горизонту, но Майру в особняк из красного кирпича тянуло с самого утра.

Проснулась она за полдень, от истошного визга соседской дрели, а потом металась по квартире, заламывая руки и не находя себе места. Иногда останавливалась у окна, глядя на двор, нарисованный в бурых и серых тонах, а в груди стучала похоронным колоколом странная нужда — бежать куда-то, как можно быстрее, пока не стало слишком поздно. Минуты тянулись, как жвачка, прилипшая к подошве, и когда пришло время, Майра почти бегом неслась от метро, подгоняемая дурным предчувствием.

“Главное — не опоздать!” — думала и сама себе поражалась. Опоздать — куда?

Где-то на половине пути накатила удушливая волна, пустой желудок пронзило раскаленной иглой. Майру замутило, перед глазами все поплыло. В луже под ногами отразилось ее бледное, с зеленым отливом лицо. Куртку пришлось расстегнуть — внутри пылал тяжелый огонь, от которого она ощущала себя вялой и больной. И даже легкий мороз не давал ему угаснуть.

“Да что со мной не так?”

Она брела к Сливовой улице, с трудом передвигая ноги и спотыкаясь, и какая-то городская кикимора, попавшаяся навстречу, поспешила перейти дорогу. Еще и плюнула в след, выражая то ли свое пренебрежение, то ли затаенный страх.

Дом из красного кирпича при дневном свете выглядел иначе — не таким угрожающим и таинственным, как под покровом темноты. Майра вползла на высокое крыльцо, переводя дыхание, и вздрогнула — уже знакомые виноградные лозы, нависающие над входной дверью, по-змеиному зашипели, потянувшись вперед.

— Давно ли у винограда растут шипы? — пробормотала она, слабо отмахиваясь от особенно нахальной ветки, которая так и норовила обернуться вокруг шеи. Визитная карточка Орфея, которая должна была обеспечить ей беспрепятственный вход в дом, как сквозь землю провалилась. Еще час назад лежала во внутреннем кармане, а теперь там ветер свистел, а пальцы загребали пустоту.