Оперные тайны - Любовь Юрьевна Казарновская

Мы всегда ищем страдания и всегда страдаем – это у нас такая врождённая черта характера. Без неё нет русского человека. Именно о ней написал когда-то Корней Чуковский после литературного дебюта совсем молодого Георгия Иванова, пожелав ему… простого человеческого горя для превращения в Поэта. И оказался прав!

Таков и Герман Чайковского. Он – русский, русский до мозга костей, хотя у Чайковского прямо об этом нигде не говорится. Но разве это не русский размах – от какого-то электро-апокалиптического, разрядом в сто тысяч вольт «си-бекар» в сцене грозы («Она моею будет, моей, моею – иль умру!» – послушайте первую полную запись «Пиковой» 1940 года с Никандром Ханаевым!) до пьяно-торжествующей песни об обречённом неудачнике?

Тут есть один интереснейший момент. Герман поёт: «Нет, князь, тебе я не отдам её… не знаю как, но отниму!» Можно предположить, что этот довольно корявый пассаж – зачаток того дикого раздрая, который с этого момента начинает овладевать душой героя? Кульминацией его станет страшная, чем-то напоминающая о джазе музыкальная фраза духовых в финале сцены в спальне – о, как это звучало у Юрия Темирканова! – после крика уже совсем не замечающего Лизу Германа – «Она мертва!». Нет страшнее момента в этой опере-катастрофе…

Эту гигантскую, зачастую непостижимую для европейцев, не говоря уже об американцах, разность душевных потенциалов чувствовали многие великие тенора мировой оперы, которые хотели, да так и не решились спеть Германа. Только в предпоследнем году XX века эту традицию сломал Пласидо Доминго. Русский человек способен взлететь, воспарить выше всяких небес – и тут же рухнуть в такие бездны, какие и Данте не снились.

Герман очень беден – об этом прямо говорится со сцены. Его единственный шанс – Лиза. Она, родня она Графине или нет, но ему, что называется, в любом случае не по чину. «О нет, увы, она знатна, и мне принадлежать не может…» Но в кого (или во что) влюблён Герман? В Лизу? Или в те деньги, которые она может унаследовать? Он-то сам полагает, что именно в Лизу.

Может быть, он даже вполне искренен. Но не понимает при этом, что его душа жаждет не любви, а страсти, без которой он жить не может. Страсти – какой угодно. Может быть, сколь угодно порочной и преступной.

И вот он видит Графиню, она тоже замечает его («Какой он страшный!») – и между ними сразу же возникает некая тайная, не до конца осознаваемая ими связь, возникает тот глубочайший драматургический разлом, та бешеная вибрация, на которых и стоит «здание» оперы. «Нет, нам не разойтись без встречи роковой…» Я понимаю, что порвать эту цепь я могу только одним способом: либо ты умираешь, либо я. И никак иначе! «Мне ль от тебя, тебе ли от меня, / Но чувствую, что одному из нас / Погибнуть от другого!»

Эта «живая реликвия» галантного века наводит на меня и ужас, и страх, и тайное восхищение – всё смешалось в русской душе, определяя всё дальнейшее! И рассказ Томского для Германа – провокация. Так вот оно что! Вот чего мне не хватает в жизни! Вот чего я хочу! Мне нужен этот адреналин. Меня интересует, какую жизнь она прожила, я хочу вызнать все её тайны, я хочу с ней быть рядом.

Ах, эта бабка! Именно то, что она владеет тайной, что она может меня сделать несчастным или счастливым, бередит и тревожит мою мятущуюся душу! Так не вытащить ли из сего анекдота максимум пользы для себя, любимого? И ради этого я не поступлюсь ничем, пройду по чьим угодно трупам. Старуха мертва? Туда ей и дорога! Девчонка головой в ледяную воду нырнула? Да чёрт с ней! Герман ведь в первую очередь тёмный, беспросветный эгоист! Как и Наполеон…

Но его при этом никак не назовёшь обычным, заурядным человеком – он где-то между небом и землёй. Чайковский изумительно ухватил это совершенно бешеное, «пограничное» состояние Германа, его ненормальные, бегающие, «взрывающиеся» глаза, его растущую и под конец не измеряемую никаким медицинским термометром душевную температуру… Всё это отражается в вокальной строчке. Чего нет и быть не может у Германа – так это вокальной гладкости. Это должен быть яркий актёрский талант и очень грамотный вокалист, который не будет срывать связки, провоцируясь на бешеные эмоции в музыке… Но и неистовость, дикость, если хотите – должна быть. И увлекать в бездну страсти и одержимости.

Тройка, семерка, гранд-дама

…Жила-была когда-то при дворе первого императора всероссийского лёгкая нравом, разудалая барышня – Евдокия Ржевская. Собою была тоже очень недурна – иначе с какой радости она уже в 15-летнем возрасте беспощадно охмурила самого Петра всея Руси Алексеевича? И вряд ли она, выданная замуж за царского денщика Григория Чернышёва, но при этом не отказывавшая и другим богатым, статным да страстным кавалерам, точно знала, от кого родила она сына Петрушу.

Именно Петруше, выбившемуся со временем из денщицких сынов в сенаторы и действительные тайные советники, суждено будет – и никто до сих пор точно не знает, в 1741 или 1744 году – стать отцом одной из самых загадочных русских женщин XVIII века, княгини Натальи Петровны Чернышёвой. Во замужестве – Голицыной. Весьма вероятной внучки Петра, племянницы страшного начальника Тайной канцелярии Андрея Ушакова. Она переживёт шесть (!) императоров и императриц. И почти на год – обессмертившего её Александра Сергеевича Пушкина, который был моложе её более чем на полвека и доводился ей дальним родственником.

Пушкин, без сомнения, хорошо понимал, кого именно весь свет узнает в его строчках из «Пиковой дамы»: «Графиня ***, конечно, не имела злой души; но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как и все старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему. Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы; к ней с низкими поклонами подходили приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто ею не занимался. У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо…»

И вправду она очаровала весь Париж – когда она, любимая фрейлина Екатерины II, была отпущена из России для поправки здоровья детей. Действительно, она встречалась с таинственной личностью, скрывавшейся