Соломон. Царь тысячи песен - Виктор Зонис

Ванея усмехнулся.

— Да, к царю стоит поторопиться. А зачем вызывает тебя Соломон?

Иосафат развел руками.

— Ума не приложу. Ранним утром прибежал ко мне гонец и передал приглашение. Я, на всякий случай, захватил с собой записи о пребывании посольства в Египте. Не знаю, что еще может понадобиться царю от меня.

Ванея взял Иосафата под руку, и они вместе стали подниматься по ступеням.

— Могу дать тебе всего один, но очень важный совет! — Ванея посмотрел по сторонам и тихим голосом продолжил: — Как бы хорошо ты ни написал, Соломон все равно поправит, внесет свои изменения. Но если ему не понравится то, что ты написал, он это запомнит, а из памяти царя ничего стереть нельзя. Поэтому перед тем, как что-то ему показывать, следует посоветоваться с кем-нибудь сведущим.

— И с кем же? — осторожно спросил Иосафат.

— Ну, людей опытных и искушенных в политических тонкостях в царском доме много, — вздохнул Ванея — Доброжелателей твоих мало. Я бы сказал, совсем нет, разве что только я отношусь к тебе с пониманием. Вот ты описал, наверное, красочно, какое впечатление на фараона произвело наше посольство, какие дары отправил Соломон в Египет, что на словах передал он фараону…

— Да, конечно, написал об этом, и о том, что просил передать фараон нашему великому царю, — тоже, — пожал плечами писатель. — А что, не надо было?

— Ну почему не надо было? Конечно, надо, только история вещь тонкая, — философски заметил Ванея. — А о том, кто готовил это посольство, ты написал? Кто подбирал подарки для фараона, кто обеспечивал вашу безопасность в пути?

Иосафат замялся.

— Напишу еще, конечно… еще ничего не готово… только наброски…

— Ну-ну, — многозначительно произнес Ванея. — Покажешь потом.

И придвинувшись вплотную к Иосафату, продолжил:

— В наше нелегкое время хорошее быстро забывается, а вот плохое надолго остается в памяти.

— Уважаемого Ванею интересует, что о нем подумают потомки? — удивился Иосафат.

Ванея холодно посмотрел на писателя.

— Меня больше интересует, что будет через месяц или год, но я не хочу, чтобы после смерти имя мое проклинали в веках. Знаешь, что болтают в Иерусалиме про Давида? А про Саула?

Иосафат тяжело вздохнул.

— Слышал, конечно, всякое.

Ванея кивнул.

— Вот видишь, всякое болтают, потому что всякое и было. Только людишки хорошее помнить не хотят, потому как натура человеческая мелкая и подлая. И унизить в мыслях своих и словах человека великого для них означает возвысить себя самого. Поспрашивай в городе про Ванею, и тебе расскажут уже сейчас, если не побоятся, какой он жестокий убийца! А то, что Ванея не пролил ни одной капли чужой крови ради удовольствия своего, только во имя единого Израиля и его царей Давида и Соломона, скажут? У тебя великая задача — не только написать о том, как все было, но и во имя чего так было! И ты о своих заслугах тоже позаботься написать, понял?

И уже у самих дверей тронного зала скороговоркой закончил:

— Ладно, завтра жду тебя у себя, вместе подумаем, что да как!

Соломон принял Ванею и Иосафата не в тронном зале, как обычно, а на террасе. Царь сидел, подперев голову рукой, и внимательно изучал свиток папируса. Услышав шаги, он оторвался от чтения и жестом предложил им присесть. Ванея внимательно огляделся по сторонам и удивленно отметил, что кроме их троих на террасе больше никого не было — ни братьев писцов, ни Садока, ни других царедворцев. Соломон хлопнул в ладони, и немедленно слуги принесли фрукты и напитки. В это же время на лестнице раздались торопливые шаги, и на террасе, один за другим, появились Адонирам, Завуф и Азария.

Соломон кивнул, давая понять, что больше никого не ждет, и, глядя в прозрачное как слеза утреннее небо, с улыбкой произнес:

— Хороший день принес добрые вести. Я получил письмо от царя Финикии. Хираму стало известно о падении крепости Газер, и он поздравляет меня с тем, что отныне Израиль единое, целостное государство! Еще он пишет, — Соломон развернул свиток, — что надеется на то, что отныне торговый путь из Финикии в Египет через Израиль будет безопасным. Что мне ответить царю Хираму, как вы думаете?

— Угодно будет великому царю услышать мое мнение? — поднялся Ванея.

Соломон жестом усадил его на место.

— Говори без церемоний.

— Ну, царю Хираму стало известно о Газере, потому что я послал к нему гонца с этой вестью. Я взял на себя смелость подумать, что лучше будет самим сообщить нашему другу, царю Финикии, чем до него дойдут искаженные слухи. А что до торгового пути, он теперь будет беспрепятственным. Пусть шлет свои караваны.

Едва уловимая тень пробежала по лицу Соломона.

— Кто еще хочет сказать? — глядя поверх голов, спросил он.

Желающих больше не нашлось, только Ванея бросил:

— А что тут говорить, и так все ясно.

— Не все! — хорошее настроение царя начало улетучиваться. — То, что Хирам узнал о падении Газера из первых уст, это хорошо. Плохо, что я совершенно случайно узнаю о письме, отправленном Ванеей. С каких это пор у нас повелось, что военачальники подменяют царя?

— Нет, мой господин, и в мыслях у меня такого не было! — вскочил Ванея. — Просто я отправил гонца в пограничный с Финикией гарнизон с указаниями, и заодно отправил с ним и письмо Хираму. Теперь понимаю, что это была моя ошибка. Больше никогда не повторится, — поклонился царю Ванея.

— Надеюсь, — кивнул головой Соломон. — Но продолжим! Не все так просто, как говорит Ванея. Не все хананеи полегли при штурме крепости; многие разбежались и занимаются грабежами. Это меня беспокоит.

Ванея попытался возразить, но Соломон остановил его жестом.

— Хватит, мы внимательно выслушали тебя! Так вот, торговый путь из Финикии в Египет — это то золото для нас, которое крайне необходимо для строительства Иерусалима и Храма, да и многого другого… А почему уважаемый Иосафат не записывает мои слова? — неожиданно прервался он. — Разве то, что я сейчас говорю, недостойно внимания?

Иосафат от неожиданности выронил корзину с записями.

— Я… я… мне… сейчас все запишу… — промямлил он.

Соломон посмотрел на писателя своим особенным взглядом, по которому никогда нельзя было определить, что думает царь: гневается ли он или настроен благожелательно.

— Я не позвал сюда писцов не случайно. Мне надоело постоянно поправлять их. Это отнимает много времени. Отныне на важных собраниях всегда будет присутствовать уважаемый Иосафат. Мы начинаем великие дела, и я хочу ясности и понимания во всем! А теперь о главном: я решил в самое ближайшее время строить крепость Газер на том же самом месте, только размеры ее будут большими, а стены более прочными! В ней мы разместим, кроме обычных жителей, большой гарнизон колесничих и пеших воинов. Газер будет самым укрепленным городом во всем Израиле, чтобы у моего брата фараона не возникло желание еще раз брать эту крепость! — саркастически улыбнулся царь — В Газере мы построим также постоялые дворы для торговых караванов, где они смогут получить все необходимое и уплатить пошлины. Доставку строителей до места, организацию работ, обеспечение их безопасности — поручаю Ванее; Азарии — продумать все, что связано с поставками продовольствия и питанием, подготовить список начальствующих над строителями. Через два дня, в это же время, я выслушаю ваши предложения…

Глава 10

Если ты увидишь, в какой области притеснение бедному и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому: потому что над высоким наблюдает высший, а над ним еще высший; превосходство же страны в целом есть царь, заботящийся о стране.

Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того.

И это — суета! Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им: разве только смотреть своими глазами? Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть. Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его — во вред ему. И гибнет богатство это от несчастных случаев: родил он сына, и ничего нет в руках у него. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей. И это тяжкий недуг: каким пришел он, таким и отходит. Какая же польза ему, что он трудился на ветер? А он во все дни свои ел впотьмах, в большом раздражении, в огорчении и досаде.

Утром следующего дня Иосафат поспешил к Ванее. Если накануне, несмотря на доверительный разговор с командующим, писатель решил все же держаться от него подальше, то бессонная ночь и мысли, одна мрачнее другой, сделавшие ложе Иосафата мокрым от пота и смятым от страха, погнали его на рассвете к дому могущественного царедворца. Видимой причины, на первый взгляд, для тревоги не было, наоборот, царь выразил особое доверие Иосафату, поручив сначала возглавить посольство в Египет, а затем, на вчерашнем заседании, записывать его мысли и решения. На первый взгляд, причины расстраиваться не было, но только на первый… Иосафат вспомнил свою беседу с братьями писцами; беседу, которой тогда он не придал значения.