Невозвращенцы - Михаил Черных

— Пошли? — спросил Ярослав хриплым голосом?

— Пойдем.

Они сели вместе в маршрутку и доехали до клуба, рядом с которым жил Вадик. Все это время, пока они ехали, Ярослав молчал и просто наслаждался близостью Той, что ему нужна. Просто тем, что она рядом, просто тем, что ее рука лежит так близко от его руки, что чувствуется Ее тепло. Просто тем, что Ее можно видеть. Рядом. «Короче — кранты, — подумал Ярослав, поймав себя на таких мыслях. — Я, похоже, влюбился. Да и какой — похоже — точно влюбился. И что я в ней нашел? Обычная скромная, тихая девочка…».

Клуб, к которому они подошли после захода за Вадиком, располагался в отдельно стоящем здании бывшего кинотеатра, и не был «крутым» — так обычная дискотека. На стоянке дорогих машин не было, плата за вход, которую за двоих заплатил Ярослав, была минимальна. Внутри клуба был один огромны зал, бывший когда то кино, вместо рядов кресел располагались уютные небольшие диванчики со столиками, террасами спускавшимися к танцполу. Вдоль всего танцпола шла барная стойка, а где то в углу зала что-то пока еще вяло, из-за раннего времени, зажигал местный ди-джей. И главное — в клубе было пока еще мало народу, но большую часть его составляли одинокие и компаниями девушки и женщины.

Ярослав, Надя и Вадик поднялись на самый верх и заняли угловое место, состоявшее из двух напротив друг друга диваном со столиком посередине. Быстренько заказав по пиву себе и по 50 грамм, а Наде — сок, ребята уселись, и начался разговор, часто прерывающийся паузами, со временем становившимися все длиннее и длиннее.

— Пойдем, потанцуем! — пригласил Ярослав Надю.

Танцевала Надежда великолепно. Причем так, что Ярослава бросало то в жар, то в холод. То прильнет на секунду всем телом, то прикоснется бедром, то прижмется грудью… За полчаса с парня сошло семь потов — ну любила она танцевать. А уж когда пошел медляк, то Ярославу пришлось срочно приложить все возможные усилия, чтобы его отношение к партнерше по танцу не стало заметно всем окружающим.

Вернувшись, немного отдышались, подошел Вадик и заказали еще по пиву и по 50 грамм. Яра во время одной из пауз глазами показал Вадику — «Иди, погуляй, не мешай нам». Вадик понятливо поднялся и с улыбкой пошел по клубу с целью подцепить какую-нибудь девчонку. Ярослав, справившись со своей робостью, подсел к Надьке поближе, приобнял ее и наклонился, попробовав поцеловать.

— Нет, — тихо сказала Надя, и отвернула немного в сторону свои губы.

— Но почему? — отстранившись, задал самый распространенный в мире вопрос Ярослав.

— Ты знаешь, ты мне нравишься, но у меня есть молодой человек, и я не хочу ему изменять, — услышал он такой же частый ответ.

Наверное, не следует даже и говорить, что почувствовал после этих слов Ярослав — в такой ситуации бывал, наверное, каждый человек — непонимание, разочарование, потерянность, полный комплект ощущений несчастной любви. Да еще Надька отвернулась и начала во всю напропалую заигрывать с Вадиком. Сначала беседа, шутки, вот пошли танцевать… Все это время Ярослав сидел молча и занимался тем, что «выжигал», как он думал, ее из сердца, смачивая это водкой.

Через некоторое время Вадик подходит к сидящему Ярославу и говорит:

— П…тая девчонка, но если ты скажешь — я ее пошлю сразу.

— Да ладно — отвечал Ярослав, — типа мне только лучше. У нее вроде парень.

— Да она мне сказала, такой парень, что можно и на хрен. Она видно просто не хочет с тобой заморачиваться.

— Ну, теперь ты берешь назад свои слова, что она дура?

— Да, просто ох…ная девчонка.

Они посидели еще немного — Вадик с Надькой вместе ходили, колбасились, а Ярослав сидел один. Потом где-то около 1.30 он понял, что здесь делать нечего и, позвав Вадика спустились вниз. Там состоялся примерно такой диалог:

— Короче, я отсюда пошел.

— Да ладно тебе, что ты. Девчонок до х…, склей себе кого-нибудь. Хата есть.

— Нет. Я сюда пришел с Надькой, а не баб клеить.

— Да ладно, если ты хочешь — я ее на хрен пошлю.

— Да нет. Ладно. Я пошел. На тебе денег на всякий случай денег — 350 р. тебе хватит?

— Да не надо.

— На. На всякий случай.

— Ну ладно, что б было.

— И не думай, что ты там, у друга девчонку отбил. Все нормально…

Ярослав вышел из клуба и пешком пошел до дома. Хорошо еще повезло — какой-то добрый мужик на грузовике, увидев бредущего по обочине парня, подбросил его по шоссе. Мрачный Ярослав в 4 часа ночи, или утра уже, добрался до дома и завалился спать, благо следующий день в институте он собирался закосить и предаться полному расстройству и душевному самобичеванию. «Ну вот, — думал он, — вроде как стало полегче. Раз я ей не нужен, значит я свободен, я ее не люблю, она дура. Вот мне уже легче. Я ничего плохого не чувствую. На месте любви к ней у меня в сердце просто небольшая заноза…»

Но в 11 часов от этих размышлений и самоуверений его оторвал звонок в дверь. На пороге стоял Вадик, с такой светящейся улыбкой что ее можно было бы использоваться вместо галогенных фар в модном авто.

— Блин, п…ц. Вчера такое было.

— Что ты ее трахнул? — задал Ярослав вопрос с надеждой, правда, с маленькой — с такой улыбкой слова больше никакие не нужны.

— Не то слово. Скорее она меня. Бля, она так трахается, это что-то. Вообще — это первая баба, которая у меня в рот взяла…Я ее еще на дачу к себе пригласил…

Как-то давно Ярослав видел в каком-то японском мультике образ того, как рассыпаются мечты. Долго смеялся. И такое же он увидел сейчас. В реальности. Мир раскололся, рассыпался, как стекло, которое бросили на асфальт с 10 этажа. Осколки мира медленно осыпались куда-то вниз. Стало темно. В сердце как будто вбили кол, тяжело дышать… Просто невозможно…. Как можно жить теперь? Как можно жить, если сердца больше нет?

Ярослав еще что-то на автомате отвечал, что-то слушал, что-то делал, улыбался, но до него доходили только обрывки реальности, какие-то слова, какие- то плоские картинки того, что раньше было объемным живым миром…»… А она тебе рассказывала, что аборт делала в 15 лет?…», «…а она рассказывала…?», «… А она…», «…Она…». Всё.

— Ладно, давай, Вадик, езжай домой. На будущее, у тебя даже вопросов не должно появляться о том, если с другом пришла девчонка…

— Ну все пока.

Ярослав закрыл дверь за своим бывшим Самым Лучшим Другом и тихо сполз по стене. Где то глубоко внутри он услышал слова своего внутреннего голоса — «Скромная девочка… Такая хорошая… Что ж, ты получил пилюлю, как и хотел!».

А потом все потонуло в бреду.

От последующем месяце Ярослав ничего не смог бы рассказать, даже если бы его пытали, хотя в том состоянии он и пытку бы принял со смехом. Какая-то работа днем в Москве, на которую он устроился подзабросив институт, еще как то держала его в рамках, но до и после…

Только как вспышки — вот он стоит на краешке перрона метро и думает:

— А не сделать ли шаг вперед — под поезд?…

Или стоит в ванной, над раковиной держит левую руку, а провой прижимает нож к вене:

«Холодное сияние стали так привлекает… Одно движение и всё…».

И ночи, наполненные либо тяжелым сном, либо пьяным полузабытьем — которое ничуть не расслабляет, не утешает — а наоборот — только усиливает душевную боль. И две мысли, которые подобно диким волкам в клетке бьются в голове: «Я ее люблю, но любовь не добьешься силой, не вырвешь…», и «Я никогда не буду с ней. Мне не нужна такая шлюха». И боль. Боль в сердце. Боль такая, что хочется вырвать его из груди, только чтобы забыться, только чтобы прекратить. До крови искусанные губы — чтобы болью одной перебить другую, измочаленная подушка, в которую в бессилии вгрызался зубами, как в судороге сведенные руки и ноги — все это было спутником Ярослава в последующий месяц. И ничего не помогало. Всех друзей он послал подальше — видеть любого другого, кто счастлив, или хотя бы весел — пытка, видеть удовольствие — пытка, слышать смех — пытка. И некому излить душу.

«За что? Почему я? За что мне такие муки? Что я кому сделал такого, что жизнь меня так больно? Почему со мной? Почему же так больно?» — думал Ярослав глядя на стиснутый в руке стакан. «Вокруг столько боли… Почему — я так остро стал чувствовать? Мне что, мало своей боли? Вот — стоит бабулька в переходе, побирает со слезящимися глазами мелочь около ларьков — ей так стыдно это, и мне стыдно, и больно, что она, быть может всю жизнь отработав и отвоевав должна собирать мелочь на кусок хлеба. Или девушка, которая плачет в метро? Что у не случилось? Бросил парень, потеряла косметичку? Убежала любимая кошка? Или мужик с потухшими глазами и Афганским орденом на замызганной гимнастерке, с подвернутой одной штаниной старого камуфляжа, на костылях просящий копейки на стакан дешевой паленой водки или на дозу, чтобы забыться — как же ему больно?! Или немолодая женщина в черном, с пустыми заплаканными мертвыми глазами — кто у нее умер? Муж? Ребенок? Мать? И тоже море боли. Господи, почему я раньше этого не замечал? Почему мы никогда не замечаем, что мы живем в океанах боли и страдания? Почему же не поможем тем, кому плохо? Пусть даже самой малостью — добрым словом, улыбкой, дающей надежду? Почему же мне никто не поможет? Почему люди такие жестокие? Почему жизнь так жестока? Господи — за что мне это?».