Новый Мир ( № 11 2007) - Новый Мир Новый Мир

Двустворчатые двери венчал медальон. В отсветах фонаря угадывалось индейское лицо, по бокам — два профиля в пейсах.

“Ты, Кожаный Чулок, хоть бы гайку туда бросил”.

И снова мне представилось, что я уже видел — и маску эту, и подъезд. Давно, в прошлой жизни. В таких же темных отсветах московского вечера.

“Лестница, слева красные ящики”.

Сигнал запиликал, дверь подалась.

Из красных ящиков свешивались рекламные листовки.

31

Лифт, вертикальный трамвай, медленно заполз на последний этаж. Стоя перед квартирами, набрал номер. За дверью послышалось треньканье, но где именно? Звонок сбросили раньше, чем я успел вычислить.

Наконец высокая створка приоткрылась. В щели возникло белесое пятно.

— Проходи, — коротко бросили из квартиры.

Лица разобрать я не успел.

Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел в глубине коридора девушку. Она была абсолютно голой, если не считать стрингов. Миниатюрная фигура, узкие продолговатые бедра.

Я протянул сетку с мандаринами.

— Подождешь здесь? — Она неопределенно взмахнула рукой.

Пальто с драконами уместилось между тяжелыми мужскими кожанками. Когда повернулся, в коридоре никого не было.

Прошло несколько минут. Пахло благовониями, марихуаной. Где-то тихо играла музыка, время от времени слышалось мерное собачье сопение.

“Где она? Что за ерунда?”

Теряя терпение, двинул вглубь квартиры. Одна из дверей была полуоткрыта, в комнате пульсировало пустое пятно телевизора. В его отсветах я различил кучу белья и как из нее высунулась — и тут же спряталась — маленькая пятка.

Куча зашевелилась, засопела. Я увидел лицо девушки. Откинув голову, она жевала жвачку. Наши взгляды встретились, та улыбнулась, показала глазами.

Дальше коридор делал коленце, музыка стала громче.

В большой кухне газовая плита, несколько столов по стенам. Над раковиной колонка. Окно, в котором светилась квартира напротив, и видно женщину, разливающую чай. “Пять метров, а жизнь другая”.

На столе забурлил чайник — и со щелчком выключился.

“И никак в нее не выскочишь, не влезешь”.

Музыка на секунду стала громче, потом опять затихла. Кто-то приближался по коридору. Я взял со стола кухонный нож, шагнул в темноту и прижался к стенке.

Высокий худой мужчина по-хозяйски снял со стола чайник. Звякнула крышка, зашипел кипяток. Он задумчиво нацепил стеганый чехольчик.

На кухню неслышно вошла девушка.

— Сачкуем?

— Клиент сдрейфил. — Она положила на стол пакет с моими фруктами. Обняв мужика, прижалась щекой к спине.

— Иди работай. — Парень чиркнул зажигалкой.

Уныло, враскачку, вышла из кухни. Он щелкнул снова — один, два раза. Наконец огонь вспыхнул, лицо осветилось.

От удивления я выронил нож.

Втянув дым, Сверчок блаженно запрокинул голову.

32

— Интересно! — Он протянул мне косяк, откинулся на подушках.

— Но она… — прозвучало имя жены.

— …говорила, что ты остался. Что не вернулся.

— Пропал в Таиланде, нет вестей от Бога…

— Все мои наставления псу к черту!

С любопытством, как на покойника, уставился.

— Можно поздравить с возвращением в мир живых!

— Живых, но не сущих…

Мы чокнулись чашками. Он махнул пультом за плечо. Во тьме, как на гирлянде, вспыхнули лампочки. С первых аккордов я провалился в музыку, как Алиса в колодец. Просто медленно падал — и никак не мог упасть.

Прошло три минуты, вечность — пока я падал, — а комната все та же: циновки, ширмы. Круглые, во всю стену, окна. И лицо у хозяина, как прежде, глиняное. Можно запросто отломить ухо, а он даже не заметит, не обратит внимания.

Не поведет ухом.

— Откуда ты знаешь? — Я увидел, как слова застывают в воздухе.

— Недавно звонила. Про премьеру рассказывала — говорит, скоро. Вспоминали старых знакомых.

— Старых знакомых?

Это я-то старый знакомый?

— …а ты в Москве. Совсем не мертвый! — Его смех напоминал треск прутьев. — Даже наоборот.

— Полон нерастраченной сексуальной энергии.

Я спокойно показал на дверь:

— Так ведь и ты не мебелью здесь торгуешь.

— Нравятся?

Он подцепил слюны, обмазал сигарету.

— Моя школа, тщательный отбор плюс воспитание.

Я снова затянулся, выпустил. “Ладно, расскажу ему все как было. Без подробностей”.

— Интересно! — слушая, то и дело повторял он. — Очень интересно!

— Я так понимаю, говорить об этом никому не надо.

— Как твой роман? — Я решил, что пора менять тему.

Он как будто не заметил вопроса. “С курильщиками всегда так. Нужно цацкаться ” .

— “Внутренние миры”, “правила пользования”… — напомнил.

Секунду его лицо оставалось каменным. Но потом словно выдернули клапан. Черты обмякли, стали гуттаперчевыми.

— Пишу роман о девках, “Мои печальные шлюхи”.

Роман с таким названием уже существовал.

Но я решил не говорить ему об этом.

33

Мы вошли в узкую комнату. Стены гладкие, из пластика или стекла. Круглое окно, из мебели тумбочка, татами, и лежат салфетки. Небольшой алтарь с Буддой, у которого отколото ухо.

— Сначала здесь, для разминки! — Портьера отодвинулась. — Только не шуми, ради бога.

Я сел перед Буддой, зажег палочку. Дымок, петляя, потянулся к потолку. Мне вдруг вспомнился тот, что лежал у реки, по которой плыли травяные гнезда. И что смотрел он точно так же — как будто заранее знал все, что случится.

Послышались голоса, щелкнула зажигалка. Огонь за перегородкой высветил мою и тучного мужика. Они стояли в соседнем пенале и смотрели сквозь меня.

Стена была прозрачной в одну сторону.

Девушка стянула белье, выставила ягодицы. Толстяк бухнулся перед ней на колени, стал расстегивать брюки. Оголился пах, плешивый и сморщенный.

Девушка нацепила ему резину . Ухватив грудь, мужик стал ее посасывать. Она театрально застонала. Тот, кряхтя и причмокивая, покрыл девушку, и она исчезла в жировых складках.

Спина в рыжих волосках оставалась неподвижной. Зато крошечный зад двигался по-собачьи быстро. И через полминуты дело было кончено.

Девушка протянула ему салфетку, тот брезгливо оттолкнул руку. Стал искать сигареты.

— Ты женат?

— Что?!

— Женатые прячут носки в карманы.

— Да пошла ты!

Сцена была тошнотворной, но я находился в состоянии крайнего возбуждения.

34

— Ну что, готов? — Из-за портьеры высунулся Сверчок.

Стараясь не шуметь, вышли в коридор.

— Некоторых возбуждает.

Петляя по коридорам, я снова поразился, насколько просторной выглядела квартира. Как будто внутри дома имелся еще один, больше внешнего.

— Главный пункт — “шведский стол”. — Мы остановились перед стеклянной дверью.

— Угощаю, от создателей заведения.

Дверь оказалась на роликах, внутри горели тусклые светильники. От пола шли занавески, полукругом — как в репетиционном зале.

На низких топчанах у стены лежали торсы, десятки голых женских тел. Их выставили целиком, за исключением головы и плеч, скрытых занавеской. Плоские девичьи и мясистые бабьи животы. Острые и висячие груди — как в мясной лавке.

Тела призывно лоснились в сумеречном свете. Плоть лежала распахнутой, готовой к употреблению.

— Ничего личного, только тело. — Он похлопал одну по ляжке.

Та перевернулась на живот, раздвинула ноги.

— Анонимный секс, апофеоз плоти.

— Обрати внимание, ни одной одинаковой.

Он шел вдоль занавески, как лектор.

— Даже в укромных местах Господь не повторяется. Настоящий художник! Что мы можем по сравнению с ним? Только выбрить их по-разному...

Девушки как по команде стали ёрзать, но Сверчок продолжал лекцию: