Новый Мир ( № 11 2007) - Новый Мир Новый Мир

Из разговора я понял, что ему ничего не известно про Таиланд. И что говорит он, в сущности, с тем человеком, который два года назад вышел из его квартиры.

Я рассеянно слушал его анекдоты — он всегда был мастак по анекдотам. А сам все смотрел на улицу. Наконец дверь на служебном открылась, из театра вывалилась компания. Мелькнул ее рыжий малахай.

— …если хочешь, я могу отдать тебе пару серий.

— …подвернулась халтура, заказали сценарий… — Далее шло название какой-то телепремии. — …времени в обрез, берешься?

Докурив, актеры стали расходиться. Она стала смотреть на машину, которая поворачивала в переулок. За рулем находился бородач крупной комплекции.

Сквозь лобовое стекло я увидел, что они целуются.

— …это нужно на днях, не затягивай… — Очкастый сунул визитку.

Я прикусил щеку — насколько отработанными выглядели их объятия и поцелуи. Что-то похожее я рисовал в воображении еще на острове, когда нашел бритву.

И вот бородач материализовался.

Глядя на них, я стискивал зубы все сильнее. Пока наконец не почувствовал, что мой рот наполняется кровью. Не прощаясь, вышел на улицу.

Рюмочная, улица, театр — все стало ненавистным, фальшивым. Что мне здесь вообще нужно? Сознание ясное — не могу запьянеть, вечно трезвый. А внутри все оборвалось, кончилось. Опустело, как в выселенной квартире, — только лицо покалывает ночной морозец.

— Не, ты видел? Видел? — раздалось сзади.

— Превратили Москву, нах…

— Кругом одни пидары, мля!

Я обернулся, увидел двух подвыпивших типов.

— Где пидары?!!

От неожиданности один поскользнулся, уронил шапку.

Я понял, что они говорят обо мне.

21

На Манежной обогнал парень, и я услышал фразу, всего одну фразу.

— Не в Москве! — сказал он по мобильному. — Я сейчас не в Москве!

“Действительно — где мы?”

Смешно, как одно слово может перевернуть мир.

…Я шел пешком вдоль Александровского сада. Через площадь, вдоль стены с безымянными покойниками. “Есть города, где все двери закрыты”, — говорят в одном фильме. Чем дальше я уходил от площади, тем быстрее закрытый город отодвигался во тьму. И другой, тот, открывался передо мной.

Внизу лежала река, черная, незамерзающая, и блестела, как смятая копирка. Спускаясь на ту сторону, я ощутил прилив тепла, как будто сквозь метель накатила волна из натопленного подъезда.

Нырнул в ближайший переулок.

Меня сразу обступило другое пространство. Впервые за последнее время я ощутил себя как дома. Осевшие в сугробах, выселенные дома и особняки, все без исключения, казались родными. Хотелось гладить их стены, обнимать колонны.

Через один горели светильники, освещая вывески, напоминавшие декорации к фильму из прошлой жизни. Или это и есть декорация? С тех пор как я вернулся, все поменялось местами, все казалось не тем, чем раньше.

Дверь стояла распахнутой, из подвала вырывались клубы пара. Несмотря на позднее время, кабак битком. Пили стоя, сгрудившись у столиков. С порога людская масса выглядела плотной и вместе с тем бурлящей, подвижной. Я протиснулся к стойке. За панелью верховодила юная шалава в свитере поверх халата. Перчатки без пальцев, черный лак. Одним глазом смотрит в телевизор, другим стережет закуски.

“Сто „Русского стандарта” и бутерброд со шпротами”. — Я снял тюбетейку.

Не отрываясь от экрана, она достала “Гжелки”. Кивнула на поднос с едой.

— Я посадил их нежно, как ящик с яйцами! — ерепенился один в синем фартуке.

— …с-с-сучары, — поддакивали рядом.

Два куцых мужичка, с аккордеоном и гитаркой, двинули собирать мелочь под музыку.

— Странное все-таки дело, — услышал я.

— Говорю, странно!

— Что?

Высокий мужик в ондатровой шапке меланхолично мял в руке пластиковый стаканчик.

— Странно, что неизлечимый человек, узнав, что жить осталось месяц, не идет на улицу и не убивает…

Лет пятьдесят, небрит — но лицо холеное, дубленка когда-то была роскошной.

— Убивает всех подряд, чтобы не так обидно было? Терять-то ему нечего… Вот вы — вы когда-нибудь слышали о подобных случаях?

Я крикнул, что нет. Не слышал.

— Вот и я не слышал.

Он ткнулся стаканчиком в мою посуду. Мы выпили.

Все стало вокруг голубым и зеленым,

И жизнь потекла… —

затянул дуэт.

— Просто идея смерти сильнее идеи вседозволенности…

Он вытер рукавом сальный рот.

— …на фоне собственной гибели убийство другого выглядит смехотворно. Мелочно!

Шпроты оказались прогорклыми, пришлось взять у него огурец.

— …приближение смерти настолько завораживает клиента, что ему нет дела до окружающих. Теперь он как Гулливер в стране лилипутов! И убивать их — все равно что давить тараканов. Скучно и противно… Иначе мы имели бы колоссальную статистику беспричинных убийств!

— Чего нет, а значит…

22

— Или вот еще сюжет — знакомятся в самолете два человека.

Он размотал клетчатый шарф.

— Выпивают, разговаривают. И выясняют, что одному не дает развода жена, а другому нет жизни от партнера по бизнесу. Тогда один предлагает двойное убийство — прямо тут, в самолете предлагает. После бутылки. “Я твою жену, а ты напарника”. Понимаете? Мотивов ноль, без явных улик убийцу не вычислить. Полная безнаказанность, я хочу сказать. Только спланируй как следует — и вперед. Но первый с гневом отказывается: “Я не убийца!” Не прощаясь, они расстаются. А через несколько дней жену первого убивают. У того алиби, но... Тут снова появляется второй. “Как ты мог! — кричит первый. — Я донесу на тебя в полицию!” — “Нет, — улыбается второй. — Не донесешь. Потому что в полиции я скажу, что ты меня нанял. Так что придется тебе выполнять вторую часть договора”. И добропорядочный человек неожиданно становится убийцей.

Он усмехнулся, сплюнул под ноги.

— Это к вопросу о материализации дурных помыслов.

Антракт закончился, гитарка снова затянула песню.

Только вещи соберу я, только выйду за порог —

сразу волосы развеет приамурский ветерок…

Мы взяли еще по двести.

“Когда-то я был ученым и писал докторскую диссертацию”.

Он посмотрел исподлобья, проверяя мою реакцию. Не отводя глаз, я кивнул.

“Жили под Москвой, в научном поселке. Сейчас там гонят водку, а когда-то двигали мировую науку. Смешно, правда?”

Криво усмехнулся.

“Смешно и символично”.

“Я теоретик, жена — инженер, сын — подросток. Каждое утро по расписанию в школу, мы по корпусам. На выходных лыжи, теннис. Шашлыки на дальнем озере с ночевкой. Никакой дачи не нужно, и заказы каждую пятницу. Белки по дорожкам бегают, как в Америке. Вы были в Америке?”

Я ответил, что нет, не был.

“Великая страна, рекомендую. Не жизнь, а идеальное уравнение — говорю как бывший математик”.

“Разве математик может быть бывшим?” — крикнул я.

“Дело в том, что фундаментальную науку может содержать только империя!” — Он как будто не слышал моих слов.

“Когда Союз рухнул, все пошло к черту. Институт захирел, лаборатория распалась. Академик, тряпка, кинул нас первым. Просто свалил на Запад, прихватив проекты. Сволочь! Не важно… Тогда все, у кого не было секретности, бежали. Или пересаживались на гранты, что примерно одно и то же. А мы с грифом остались на голодном пайке”.

“Унизительное, недостойное время. Но ведь необходимое, согласитесь!”

“И вдруг жена объявляет, что нашла работу. Первой вступила на путь коммерции именно она. Странно, правда? Хотя я давно заметил, что женщины в момент кризиса мобилизуются быстрее мужчин. Те, наоборот, раскисают. Распускают нюни”.

“У нее со спецшколы остался хороший английский. Она взяла учеников. Это были в основном дети новых русских. Тех, кто поднимал в районе водочную промышленность. Занимались у нас дома, в большой комнате. Сидели с учебниками или крутили пленку. Разбирали тексты Carpet crawlers . Смешно, правда? Лучшего стимула для подростка не найдешь”.