Новый Мир ( № 11 2007) - Новый Мир Новый Мир

45

Он сидел у церковной ограды, привалившись к решетке. Ватник, кепка. Стакан для милостыни. Я опустился на корточки, заглянул под козырек.

Он сидел, сложив рукава тулупа, и смотрел на улицу пустыми глазницами. Я решил взять его к себе. “Чего он тут мерзнет?” Не бомж ведь какой-нибудь, нищеброд. “Святой человек, церковник”.

Первые дни провел на балконе, но вскоре там не стало житья от ворон. Они садились и тянули жилы, буквально. Так Николай — я решил назвать его по нашей церкви — оказался в комнате, в плетеном кресле. Вместо ватника укутал его в плащ, серый Diesel . Нацепил ему шапку с наушниками.

На всякий случай сбрызнул коньячным спиртом.

Так у меня появился сожитель, слушатель. Существо, которому я, как Робинзон, мог рассказывать все.

Однажды, спьяну, я вызвал проституток. Сначала они отказывались, скандалили. Наконец, за тройную плату, одна согласилась — и стала перед ним мастурбировать, в то время как я занимался другой.

В остальное время смотрели в телевизоре дорогу. Надо сказать, зима на экране давно кончилась. Теперь сухой грунтовый тракт петлял среди курганов. Иногда между холмами мелькала большая вода, озеро или море. Виднелись плавни, которые нагибает ветер.

Ночами я зажигал ему свечку, а сам смотрел в окно. Город, лежавший по ту сторону, казался вывернутым наизнанку, швами наружу. Под одной Москвой, новой и глянцевой, фальшивой, открывалась другая, живая и непредсказуемая. И затягивала меня, поглощала. Когда и почему я стал человеком этого города? Когда сделал шаг в сторону — и попал в его лабиринты?

Теперь это не имело никакого значения.

46

Я уже говорил, что в нашем доме имелось окно, где никогда не зажигали свет, не менялось положение шторы. По моим подсчетам, эта комната располагалась как раз между квартирой соседки и моим жилищем.

Странно, что я ни разу не вспомнил про дверь в кладовку.

Протолкнул жгут зубной щеткой, из-под двери выстрелила полоска света.

Я присвистнул: “Вот тебе и кладовка”.

Чтобы вскрыть комнату, хватило обычной стамески.

…Стену справа от окна покрывало изображение божественного лика. Его нарисовали гуашью поверх обоев, поэтому на щеках проступал цветочный рисунок. Изображение представляло собой довольно странную смесь. С одной стороны, в нем угадывались каноны итальянского Возрождения. С другой, лик венчали славянские буквы, а пальцы складывались в явное троеперстие.

На стене справа, рядом с портретом, были нарисованы два патлатых мужика с гитарами. Рядом в столбик шли английские слова, судя по всему, дискография.

Тумбу письменного стола подпирала стопка учебников. “Алгебра” и “Биология” за седьмой класс. “История СССР”. Прижатый к столу тисками, столешницу покрывал лист оргстекла. Под ним лежали царские купюры — красный червонец и синяя пятерка; иностранные монеты — сантимы и стотинки; чек в “Березку” на пять копеек; эмблема от школьной формы; таблица Менделеева, несколько синих грамот — первые-вторые места по плаванию.

На газетной фотографии мальчик и девочка, держат букварь. На нем курточка с поясом, она в клетчатом пальто. Выражение лиц растерянное, но даже сквозь газетный растр видно, что они счастливы.

В самодельном шкафу школьная форма висит рядом с джинсами, чьи штанины обужены. Рядом в стеллаже ниша, которую подгоняли специально под магнитофон. Катушечник “Астра” стоял тут же.

На другой стене висели книжные полки. Зеленое собрание Бианки, “Детская энциклопедия”. Макулатурный Джек Лондон, “Занимательная физика” Перельмана. “Темные аллеи”, “Юный художник” и “Юный техник”.

Многие вещицы в комнате казались знакомыми. Когда-то я тоже собирал значки с городами, имен которых давно нет на карте. Викингов, ковбоев. Вещи казались жалкими, но вместе с тем родными и привычными. Снова и снова оглядывая комнату, я чувствовал, что они со мной неразрывно связаны. Являются частью меня, мной. И уничтожить их, как я делал раньше, было бы равнозначным уничтожению себя.

Тогда я решил переехать в комнату. Разложил диванчик “Юность” и стал прекрасно спать на нем. Ходил в трениках, еду заказывал по телефону, а коробки выбрасывал в форточку.

Не знаю почему, но именно школьные фотографии вызывали у меня страх, смешанный с любопытством. “Кто эти люди? Который из них хозяин квартиры?” Чем дольше я вглядывался в лица, тем более знакомыми выглядели подростки на фото. Потихоньку я вообще стал считать их своими одноклассниками. Выбрал ту, за которой ухаживал. Закадычного друга и того, кого травили всем классом.

Однажды, перебирая лица, я прошелся по краям снимка. Там, где обычно помещали невзрачных и заурядных. Некрасивых девочек, тщедушных мальчиков.

Одного из “второсортных”, с непомерно большой клеенчатой сумкой, я где-то видел. Дрожащими руками схватил увеличительное стекло, прочитал подпись.

Под школьником значилось мое имя.

47

Я мечтал убежать от себя, спрятаться в чужой жизни. А вышло наоборот. Именно эта чужая жизнь оказалась моей. Именно эти ключи оказались моими ключами. Именно эта судьба была моей судьбой, кармой.

О, я давно это чувствовал — и всю жизнь боялся. Прятался — в театре, в сценариях и пьесах. Но все равно попал в ловушку. Великолепную ловушку, которую судьба мне подстроила.

В Таиланде я думал, что стихия перемешала колоду и спутала карты. А вышло, наоборот, что пасьянс сошелся. Что меня вывели на чистую воду. Сунули под нос зеркало, в котором не отразилось ничего, кроме мутных пятен.

Все вокруг оказалось не чужой галлюцинацией, а моей собственной. Не чужим, а моим сном. Что происходило, делал не кто-то другой — я. Это были мои игры, мои правила. Мои карты.

Что, если бы я не попал в театр — тогда? Не стал писать пьесы? Не поехал в Таиланд?

Не сомневаюсь, меня ждала та же участь.

Одинокая холостяцкая квартира, со вкусом оформленная. Жизнь на ренту, какие-то мелкие безопасные махинации. Отменный вкус, воспитанный годами на лучших операх, на лучших музеях мира и на лучших блюдах. Кредитные карты, с помощью которых все это доступно. Экзотические путешествия, откуда я бы привозил эксклюзивные сувениры. Несколько непроблемных людей, считавшихся друзьями — и забывших про меня, стоило мне исчезнуть.

Великолепный набор проституток и немолодая любовница, которую удержал только потому, что деваться ей некуда.

Жизнь без особых привязанностей, увлечений. Безликая, но приятная, увлекательная. Без героизма, но и без подлостей. Вот моя судьба, вот мое назначение.

И нужно довести историю до конца — раз уж так вышло.

48

— Все понятно? — Голос вкрадчивый, деловой.

Я вздрогнул, поставил пластинку на место.

— Тогда давайте еще раз.

В музыкальном салоне крутили что-то из Uriah Heep .

— Заходить не надо, покупаете с улицы. Там есть окошко…

Это продолжал тихий голос.

— …то, что в пакете, нужно съесть у метро. Там на входе стеклянный навес, можно прямо на парапете. Не будет привлекать внимания…

— Свинина?

— Это гамбургер, там вообще нет мяса.

Бумажный шорох.

— В переходе будет сидеть парень, Длинный Коля. Вот его фотография.

Пауза.

— Рядом с ним вы должны оставить первый пакет.

Снова пауза.

— Не перепутайте! Первый!

Снова шуршание, как будто разворачивают конфету.

— В метро вам нужна станция “Октябрьская”, это одна остановка. Когда сойдете, сразу наберите номер. Вот он, вбит в трубку, — держите. Просто нажмите “вызов”.

Возня, сопение.

— Регистрация в паспорте. Вот адрес гостиницы в Раменском, номер оплачен. Остальные деньги ровно через неделю. Да, и не забудьте выбросить телефон — сразу, на вокзале. Отдельно трубку, отдельно карту.

Шелест одежды, хруст мослов.

— Идите, я после. Простите, где здесь джазовый отдел?

Когда я вышел, улица пустовала. Только у киоска с фруктами топтался невзрачный мужик в куртке с огромным капюшоном.

— Гранатовый сок дайте…

Голос принадлежал человеку из магазина.