Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе - Тара Сивик

Я, честно, не понимаю, по какой надобности нужно снимать четыре мерки с той части тела, что простирается от места, где висят мои яйца, до коленок. Шарики мои не перекатывались, так что всякий раз так и эдак одно число получится, ну и запиши это, бенать, число да двигай дальше – предпочтительно куда подальше от моих сокровищ.

А этот самый портной, он, вообще-то, в этой хрени копенгаген? Нужно ли что-то вроде диплома или еще чего получить, прежде чем начать орудовать сантиметром и тыкать в людей булавками?

Я бросил взгляд на Дрю: тот посматривал в потолок да посвистывал, ничего, мол, особенного, словно его незнакомые люди постоянно лапают, стоя перед ним так, что их взгляды ему в муде упираются. Погодите, я‑то нашел, о ком говорить! Да, с ним такое, верно, только что случилось на заправке за полчаса до того, как мы сюда приехали.

– Клэр надо поостыть. Уж если твои родители до сей поры меня не возненавидели, то ее они не ненавидят. Я столько лет им подлянки похуже устраивал, – признается Дрю. – Уж поверь мне.

– Ну да. Я знаю. Мама до сих пор вспоминает, что ты натворил с ее попугайчиком, когда мы еще в школе учились.

Дрю закатывает глаза:

– А то даже не моя вина была.

– Угу, ты открыл клетку, птичка с лету врезалась в застекленную дверь и умерла, – напоминаю я ему.

– Моя разве вина, что эту живность глупость одолела? – возражает Дрю. – Я думал, пичуга полетает себе по комнате, может, на ковер нагадит. Откуда мне было знать, что она была готова к самоубийству? Если честно, то это твоя мама виновата. Она должна была бы знать, что ее птица впала в депрессию. И, если откровенно, с ее азиатским скворцом я еще хуже учудил.

Стив несколько минут скрепляет на мне булавками брючины, оставив на время лапанье моих яиц.

– Этот говорун, – поведал я ему, – до сих пор говорит: «Где моя блядь, суки?», стоит только отцу засвистеть. Мама не смогла заставить птицу замолчать, а потому наложила запрет на свист в доме.

– Я‑то, честно говоря, думал, что она больше разозлится из-за фразы «Иисус меня любит». Скучно же было всякий раз слушать, как твоя мать произносит ее, а скворец отвечает: «Это я знаю». «Иисус любит меня, бля буду» – куда как занимательнее, – поясняет Дрю.

Тот, кто с него снимает мерку, просит повернуться, так что теперь Дрю стоит ко мне спиной.

– Впрочем, вернемся к теме стриптизерш, – кричит он через плечо. – Ты решительно недооцениваешь силу обнаженных женщин, танцующих на шесте. Эта офигень могла бы рак излечить или же положить конец войне, если б люди раскрыли глаза. Дайте шанс танцовщицам-шестовичкам! – орет Дрю, вздымая над головой кулак.

– Думаю, ты хочешь сказать: «Дайте шанс мирной жизни». А смотреть, как шебутные бабы в спираль свиваются на сцене… от этого Клэр не станет меньше злиться на меня. Вполне уверен, что это точное определение чего-то, что с гарантией заставит твою подружку писать кипятком от радости, – говорю я ему, вздрагивая, когда сантиметр опоясывает мне задницу, а потом портновские руки оглаживают мне ноги то вверх, то вниз.

У меня член морщится. МОЙ ЧЛЕН МОРЩИТСЯ!

– Сильвия, иди сюда и не забудь захватить с собой все необходимое, – кричит портной куда-то в сторону кладовки. При этих словах он встает, вытирает руки о перед брюк, словно бы нахождение в такой близости с моим мужским достоинством породило в нем ощущение скверны. Часом, не наоборот должно бы быть? Это я ощущаю себя оскверненным. ТУТ Я – ЖЕРТВА. Я просто хочу смокинг, а не добираться до второй базы со Стивом, рукастым мужиком, который шьет.

– Полагаю, у меня есть то, что ей необходимо, – с заговорщицким шепотом влезает Дрю. Я поднимаю взгляд и вижу шагающую ко мне белокурую амазонку, с шеи которой свисает сантиметр. Вы, наверное, думаете: «Лады, теперь ему жаловаться не на что. Сейчас крутая телка встанет на четвереньки и примется его трогать!»

Ошибочка.

Сильвия-швея горделиво приближается ко мне, и неожиданно до меня доходит, как много в этом ателье народу, которому нечем больше заняться, кроме как глазеть на меня в ожидании своей очереди. От светящих сверху ламп мне уже жарко, и теперь-то, когда я знаю, что все вокруг глазеют на меня, у меня яйца начинают потеть. Хочется стянуть с себя костюмные брюки вместе с трусами, но приходится лишь стоять, как идиоту, с растопыренными руками, потому как Сильвия уже передо мной… на колени встала… к члену тянется.

Знаю, на самом деле она не к моему члену тянется, только вот мой член этого не знает. Он – существо простое и только то знает, что вот крутая телка принимает позу и тянется к нему.

Понимаю, дружок, как трудно тебе будет это осознать, только это вовсе не значит, что ей хочется заняться с нами сексом. Понимаю, что это безумие. Понимаю, что это не имеет смысла, но так оно и есть. Крепись, маленький брат, крепись.

Кончайте осуждать меня. Все мужики со своими членами разговаривают.

Погодите! А почему множественное число? Разве у одного их может быть несколько? У меня пять членов. Нет, бред какой-то. Член – это пенис. Пенис – это латынь, penis. А как будет в латыни множественное число? Вроде бы peni: «В этом порно много peni». Многочленистое порно…

– Не могли бы вы постоять спокойно? – раздраженно бросает Сильвия.

Если б у нее вспотели яйца и член почти встал бы, она б не судила так строго. Я прав, или прав ли я?

– Гэвин, ты уже оделся? – кричу я в примерочную, забыв на время об уроках грамматики для своего члена и осознавая, что мой сын зашел туда уже десять минут назад, заявив, что он большой мальчик и в примерке смокинга ничья помощь ему не нужна. Я начинаю сомневаться в разумности такого решения, когда не слышу никакого ответа. Где-то в тайниках моего существа дремлет надежда, что парень поджег там у них что-нибудь, и мы сможем положить конец этому измывательству. По крайности, это заставит Сильвию закончить свою чертовщину и перейти к следующей жертве, а значит, и я смогу перестать вести ободряющие разговоры со своим членом.

– Гэвин, у тебя там все по ладам? – кричу я и делаю несколько шагов к примерочной. Гэвин выходит оттуда в новехоньком, с иголочки, детском смокинге. Счастливец-малыш! Ему нечего тревожиться о Сильвии или о Стиве-рукосуе. Костюмчик сидит на нем, как влитой, и, должен сказать, мальчишка он прехорошенький.

– Вот это да, Гэв! На тебе это и впрямь отлично смотрится, – говорю, присаживаясь перед сыном на корточки и поправляя не так застегнутые им пуговицы.

– Знаю. Я, старик, мужик-крутяк, – отвечает тот, отворачивается от меня и любуется на себя в зеркало. Заводит пальцы за лацканы пиджака, будто он Джеймс Бонд малышовых лет, и крутится вправо‑влево, чтоб рассмотреть себя получше.

– Гэвин, так говорить нехорошо, – делаю я замечание.

– Отличный костюмчик, старичок, – говорит Дрю, подходя к Гэвину сзади и ероша ему волосы. – Хотя мой смотрится получше.

Гэвин оборачивается и вперяет в Дрю полный злости взгляд:

– Да я твой писун попкорном посыплю и горячим соусом полью, а после по башке тебя им трахну. Прямо по морде трахну твоим обделанным писуном.

– Чел, а ты сердитенький человечек, – укоряет его Дрю, качая головой.

– А ты – задавака сволочной! – вопит Гэвин.

– Ладно, кончили. Вы оба. Гэвин, пойди переоденься в свою прежнюю одежду.

Гэвин показывает Дрю язык, поворачивается и бежит обратно в примерочную. Я стою и, сложив руки на груди, смотрю на Дрю.

– А что? – вскидывается тот. – Он моему писуну грозил. Пусть радуется, что я с ним на кулачки драться не пустился. И только потому, что он вопил «задавака сволочной», мы разве оба не понимаем, что он имел в виду на самом деле?! Этот малыш есть зло, злой гений, и я ни за что не хотел бы остаться с ним один на один. Так, стрип-клуб – да или нет?

– Это должно быть томно и романтично… томромтично… романтомно… чел, все должно купаться в любви… и прочая херня, – вещает Джим, направляясь ко мне, чтобы усесться рядом на диване, проскакивает на ладонь мимо сиденья и плюхается задницей на пол.

Покончив с приготовлениями, девчонки забирают Гэвина с собой в кондитерскую, решив помочь Клэр со срочными заказами, а Дрю с Джимом решили проторчать у нас дома, пока все не будет сделано. Невесть почему зашел разговор о моем предложении Клэр руки и сердца, вновь обсудив провал во время матча «Индейцев», мы все поняли: нужно хорошенько выпить, иначе не разобраться.

Поскольку идея Дрю сделать предложение во время игры в мяч была спущена прямо в унитаз, Джим решает, что теперь его черед попытаться придумать нечто такое, чтоб дело выгорело.

– КОЙ ФИГ У МЕНЯ В МОБИЛЬНИКЕ СРЕДИ КОНТАКТОВ ЗНАЧИТСЯ ДОКТОР СЬЮЗ?[37] – орет со своего места Дрю, сидящий, скрестив по-индийски ноги, посредине нашего кухонного стола.

– Тебе нужны свечи, тебе нужна скрипка, тебе нужны сияющие блеском туфли плюс малый в смокинге с белой салфеткой через руку и… У‑У‑У‑У‑У‑У‑У! Тебе нужно фоно. Девчушки млеют от парня, который играет на фоно. Картер, ты умеешь играть на фоно? – спрашивает Джим, забравшийся таки опять на диван и растянувшийся на нем во весь рост, то и дело при этом пиная меня ногами.