Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе - Тара Сивик

– ДА Я НА ВСЕХ НА ВАС ЯЙЦА ПОЛОЖУ! – вылетает вопль из набитого рта Гэвина.

Картер закрывает ему рот ладонью, потом склоняется к сыну и тихонько говорит ему, что вопить за столом невежливо.

– Итак, мама Клэр, – вопрошает Дрю, – нет ли у вас в загашнике каких-нибудь веселеньких историй про вашу малышку-булочку в оборочках, когда она подрастала, как на дрожжах? Какие-нибудь дремотные оргии со сражениями подушками или опыты с лесбосом? Расскажите нам.

– Кто такой лес-босс? Такой же, как босс мафии? Босс мафии – это такая скука! Я ни за что НЕ СТАНУ водиться с лес-боссом, – заявляет Гэвин.

– Э‑э, придет день, и ты изменишь свое мнение, – убеждает его Дрю, подмигивая.

– Гэвин, а давай-ка ты пойдешь, выберешь себе кино, а я поставлю его тебе на видик в гостиной, а? – предлагает Картер. Ему явно не хочется, чтобы наш сын так рано начал постигать таинства вылизывания волосатой шахны.

Гэвин бросает вилку на тарелку, вскакивает со стула и несется к полке с дисками в гостиной.

– Извини, Дрю, мое детство небогато событиями, – говорю я, возвращая разговор к прежней теме. – Ничего мало-мальски интересненького. – И протягиваю через стол свой бокал к Лиз: мол, освежи питье.

Мамуля согласно кивает и кидает на Дрю печальный взор:

– К сожалению, она права. Клэр была очень занудным ребенком. Любила читать и поспать. Бывало, приходилось что-то выдумывать, чтобы просто выбить ее из колеи, попробовать расшевелить хоть немножко. Слишком уж она была вся цельная, как колобок, без углов и выступов. Это беспокоило. Джордж, помнишь, ты как-то позвал к нам домой своего друга Тима, ей тогда восемь было, и она тебя не слушалась? Помнится, он Санта-Клаусом прикинулся, да?

Мой отец откинулся на спинку стула и в блаженстве после сытного ужина уж совсем было сунул ладонь за пояс брюк, но тут же сообразил, что он не у себя дома в одиночестве сидит. Быстро сменив направление руки, положил ее на спинку стула Сью.

– Ну да, она слишком языкастой сделалась, вот я и пригласил Тима, чтоб он на нее как Санта-Клаус страху нагнал, – с ухмылкой сообщает Папаня.

– Слушайте, тут нет ничего забавного. Он наговорил мне, что я очень плохая маленькая девочка и как он следил за мной. Сказал, что живет в подвале и ночью поднимается, чтоб смотреть, как я сплю. Это из-за него я до сих пор, поднимаясь по подвальным лестницам, скачу через две ступеньки зараз, из-за этого в девять лет звонила в «Розыск опаснейших преступников Америки»[43], где мирных граждан предупреждали, что по подвалам прячется беглый убийца, – рассказываю я. – Я сообщила, что убийца этот – Санта, что он наведывался ко мне год назад, и что он, наверное, все еще сидит в нашем подвале.

– Я помню тот день. Полицейские явились где-то после полудня и два часа нас допрашивали, чтобы убедиться, что мы не прячем никакого преступника, – добавила мамуля. – Такой был длинный и нудный день!

– Вовсе нет, за меня не волнуйся: мне было хорошо на все сто, – невозмутимо отрезала я.

– Ой, да брось ты плакаться. Не так уж и плохо было. Ты ж осталась жива, разве нет? – встревает мой отец. – И не надо лгать, Рэйчел. Допрос велся всего секунд тридцать. Потом ты их спросила, не желают ли они покурить косячок, и все было забыто. В те годы иметь дело с копами было куда веселее, – говорит он всем собравшимся за столом.

Оборачиваюсь к Картеру и шепчу:

– Не вздумай больше никогда меня спрашивать, отчего я такая, какая есть. НИКОГДА. БОЛЬШЕ.

– Раз я застала ее, – вновь принимается за рассказ мамуля, – за игрой в Барби, она всех их раздела, уложила и поочередно терла одной по другой. Какой-то жуткий секс-круг получился, в центре которого сидел полностью одетый Кен и безучастно взирал на это. Мне захотелось немножко расшевелить и подбодрить ее, но тут я заметила, что она сунула в этот секс-круг лошадку, и очень от этого расстроилась. Никогда не знала, что Барби склонна к скотоложству.

Я склонилась над столом и стала тихонько биться об него головой.

– Блеск! – вскинулся Дрю. – Извращаться с куклами Барби – мне это нравится.

– По-моему, Рэйчел, пора почтить наш семейный ужин воспоминанием о самой замечательной части наших домашних застолий, – произносит мой отец, и глаза его загораются огнем. – Бейсбол с потолочным вентилятором.

Мои родители разражаются смехом, припоминая застолья прошлого, а я колочу башкой об стол уже сильнее.

А ведь думалось, что это будет милый, мирный ужин.

– О, бог мой, – восторгается Лиз. – Да я со школы помню бейсбол с вентилятором! Только, разве мы несколько раз не играли в него с маленькими картошками?

– Верно, – подтверждает мамуля. – О таких заменах нам известно.

– Лады, так что же такое бейсбол с потолочным вентилятором? Это не то, о чем я думаю, а? – спрашивает Дрю, быстро переводя взгляд с одного из моих родителей на другого. Те выжидающе смотрят на меня. Лиз от возбуждения просто-таки подпрыгивает на стуле.

А‑а, вот чертовщина!

Я закатываю глаза и единым духом выпиваю вино из бокала, с легким «блямс!» шмякая его обратно на стол.

– Ладно, отлично. Картер, хватай деревянную разделочную доску с ручкой. Лиз, складывай в корзину все оставшиеся в духовке булочки. Джим, пускай вентилятор на малый ход и вместе с Дрю отодвигайте стол в сторону.

Все вытаращиваются на меня, раскрыв рты ровно на три секунды, а потом лихо принимаются действовать и запасаться инвентарем.

– Я еще выпивки принесу! – радостно возвещает Дженни.

– А у меня картофельное пюре, – сообщает мой отец.

– А картофельное пюре-то нам зачем? – спрашивает Картер, возвращаясь в гостиную с разделочной доской, известной так же как «бейсбольная бита».

– Клэр, этот мужчина, возможно, горяч яйцами, но вроде как туп умом, – верещит мамуля, восторженно трепля Картера за щеку. – Картофельное пюре – это перчатка-ловушка принимающего. А то!

11. Мама моя!

По-моему, даже гадать не надо: моим родителям никогда не понять этот буйный вихрь, каким является Клэр и ее семейство. Не вижу в том ничего особенного. В общем-то, нельзя сказать, чтоб с предками я был так уж близок. Их манера родительства всегда включала в себя чуточку больше отстраненности, чем у большинства. Думаю, это одна из главных причин, что я осознал, как мне необходимо верно поступать по отношению к Клэр и Гэвину. Я вовсе не хочу, чтобы у моего сына возникло ощущение, будто для меня что-то хоть мало-мальски важнее, чем он. Не поймите меня превратно. Мои родители – хорошие люди. Они любят меня и делали все, как надо, поднимая меня на ноги. Они отдавали меня в лучшие школы и сильно верили в мое будущее. Когда я бросил колледж, который наводил на меня охренеть какую скуку, они не очень радостно восприняли это. Им ведь хотелось, чтоб я стал врачом или адвокатом, чтоб разделил с ними членство в окружном клубе. Им нравится все то, что негромко, опрятно, аккуратно и не без выпендрежа. Тут и думать нечего: они совсем не из тех, кто играет в бейсбол с потолочным вентилятором, и никогда такими не станут. Немало потребовалось времени, чтобы они перестали пытаться втиснуть меня в заранее выбранную форму и поняли, что им нужно просто дать мне возможность выбирать самому и самому жить своей жизнью. Их на самом деле приятно возбудила новость о том, что они стали бабушкой и дедушкой, и я знаю, что тут с ними все будет в порядке. Тут и свое преимущество имеется: по крайности, у Гэвина в жизни будет хоть кто-то, кто способен научить его, как вести себя за столом в компании, жаловаться на непомерные налоги и делиться опытом укрывания денег от властей. Поскольку его уже окружают люди, демонстрирующие, как надо ругаться, словно водила грузовика, и швыряться едой в потолочный вентилятор за ужином, все это, мне как-то здорово верится, поможет ему стать самым всесторонне образованным человеком на планете.

Надобно море объяснений и еще больше вина, чтобы наставить Клэр на ход моих мыслей. Ей хочется, чтобы все и вся ее любили, она считает себя неудачницей из-за того, что мои родители увидели ее только с худшей стороны. Когда я объясняю ей, что даже мне после двадцати пяти лет все еще есть чем поразить своих родителей, а потому ей нет резона вешать на себя собак, она наконец-то уступает и расстается с мыслью шоколадом выписать свои извинения на газоне перед домом моих родителей.

После того как моя мама приносит извинения за нежданный приезд, а Дрю делает жуткую подачу в вентилятор, которая заканчивается тем, что обеденная булочка попадает прямо маме в шею, мои родители осознают, как важно уведомлять о своем появлении заранее. Они изо всех сил сдерживаются, чтобы не делать брезгливых мин, пока на цыпочках обходят куски хлеба, которыми завален весь пол гостиной, и находят себе свободное местечко. Мой папа объясняет: ему показалось, что у него начинается простуда, но после короткого сна он почувствовал себя гораздо лучше, вот они и решили заехать к десерту. Клэр из кожи вон лезет, придерживаясь первоначального плана угостить моих всяческими напитками и сладостями, чтоб подмазаться к ним, но после того, как Рэйчел тридцать минут вынимала из моей мамы душу, требуя признаний, как в один прекрасный день та была бы не прочь попробовать секс втроем, а моего отца подстрекала признаться, что тот в шестидесятые употреблял ЛСД, мои решили, что им давно уже пора ложиться спать.