Рассказы - Егор Радов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не женщина! Я не девушка и не девочка! Но я только, всего лишь, мужчина — какая жуткая несправедливость и однобокость видится мне в этом слишком жестоко определённом жесте судьбы!
Раз, два, три — я встал! Я встала! Я проснулась; короче (если б так можно было выразиться), "я встало"!..
Эх! Вихляя бёдрами и выставив грудь вперёд, я иду в ванную, чтобы заняться утренним туалетом; я не спеша подхожу к своему мягкому, зелёному креслу и накидываю себе на плечи розовый ажурный пеньюар; длинный вздох — и я улыбаюсь озорной, счастливой улыбкой весеннему солнцу за окном, взрывающему матовым сиянием мои щёки и губы, и я готов жить и тут же заняться любовью с самим собой; мне не нужен никто, я сам есть Женщина для самого себя; меня зовут Женя, то есть почти Жен-щи-на, и зачем мне нужны какие-то другие тела и души, когда стоит мне надеть мой любимый чёрный лифчик и медленно провести ладонью по своей талии, я тут же явственно ощущаю этот, извиняюсь, великолепный хуй вонзённым в эту же роскошную, нарядную плоть; и тогда оргазм озаряет всего меня, словно истинное Откровение, и зарождается Новая Жизнь.
Я долго стоял у зеркала после душа, расчёсывая свои кудри и крася губы; я решил сегодня избрать лиловую помаду и обвести её по краям чёрным карандашом, чтобы весь мой рот вспыхнул бешеным огнём чувственности и страсти, а глаза, обведённые черно-зелёной тушью, лукаво смотрели на мир из-за длинных, вздымающихся вверх, как вечный восторг моей души, ресниц. Я надеваю прозрачные красные трусики и вновь зажимаю ногами мой член; теперь можно видеть лишь соблазнительно рыжеющие сквозь бельевой шёлк волосики, один вид которых повергает меня в настоящий экстаз и радостный трепет.
— Какая милая!.. — басом говорю я сам себе, ухватив правой рукой своё левое плечо, словно стесняясь своей груди, а затем, расставив ноги и на миг став опять мужчиной, подмигиваю сам себе, и в зеркале мне улыбается прекраснейшее девичье лицо: её зовут Женя, как и меня, и она — это тоже я, и я вечно влюблён в неё, как и она в меня, и — о, Боже! — как же нам хорошо вдвоём!..
Я начинаю теребить свой член-клитор, вопя вместе с ней от восторга, и наконец мы кончаем одновременно; и тёплая, свежая сперма стреляет в её-мой пупок, а я подставляю ладонь и пью её своим ртом, размазывая её прямо по Жениным губам в помаде, в то время как я — Женя — шепчу постоянно одну и ту же великую фразу, которую она упоительно повторяет за мной своим колокольчиковым, мятным голосом: "О, как прекрасна ты, возлюбленная моя!.."
Потом я спешно подмываюсь, чищу зубы, а потом сижу за чашкой кофе на кухне и курю длинную коричневую сигарету, одновременно бегло осматривая свои ногти и размышляя, каким бы лаком мне их покрасить; я всё-таки не сдержался в ванной, и этот секс немного испортил мне макияж, но ведь всё поправимо, и я удовлетворённо смеюсь, стряхивая пепел и поправляя у себя на пальце золотой перстень с большим изумрудом.
Сегодня выходной день, и мне совершенно не нужно крутиться на всевозможных работах, чтобы получить деньги, которые я потом обычно спускаю на свои прихоти; а раз сегодня выходной, я полностью предоставлен (предоставлена!) сам себе, и вечером — а сейчас уже три часа дня! — я, наверное, отправлюсь в какой-нибудь ночной бар, например в моё любимое заведение под странным названием «Двустволка», и буду танцевать, пить шампанское и таинственно смотреть на происходящее там повсюду всеобщее веселье.
— Пойдём в «Двустволку», Женя? — спрашиваю я.
— Да, Женя!
— Мне хорошо с тобой!
— Я люблю тебя!
Вот так; обычно мы никогда не спорим, хотя один раз даже подрались, когда никак не могли согласовать место наших любовных утех; я дал ей тогда пощёчину, от которой у меня немедленно покраснела левая скула, а она расцарапала мне грудь, выдрав из неё волосок, что было очень больно. Но я тогда извинился и даже решил доставить ей "оральное удовольствие", как сказано в фильме "Pulp Fiction", но у меня ничего не получилось, поскольку мы с ней всё-таки занимаем одно тело и при всём своём желании я не могу выделить её в отдельный организм, как бы нам этого ни хотелось; а может быть, это и к лучшему: ведь главная мечта человеческих мужчин и женщин на этой планете состоит в бесконечном приближении к абсолютному единству, а у нас эта задача решена изначально и окончательно.
Через несколько часов, которые я потратил на тщательное одевание в шикарное платье, чулки (как же я люблю великолепный кружевной пояс) и наложение косметики везде, где только можно, я уже сидел за столиком в своём любимом ночном заведении и надо мной грохотала изнуряющая своей тяжёлой, истинно фоновой однообразностью техномузыка. Я слегка подстукивал шпилькой в её вечный такт. Везде тусовались разукрашенные люди; в центре зала дёргались, разбившись на пары, натуралы, слева от меня разместилась достаточно тихая и немногочисленная компания лесбиянок, а справа шумно пили пиво плечистые педерасты в кожаных куртках и майках советского образца.
Я ласково смотрел на всё это характерное ночное действо своим одобрительным женственным взором и откидывал со лба налаченную прядь. Я весь пахнул гениальными духами и чувствовал их безумно возбудительный аромат в полную силу, стоило мне только поднять мою верхнюю губу к ноздрям; у меня уже нос даже запачкался помадой. Как же я прекрасна!.. И тут я заметил, что некий мужичок, сидящий рядом с лесбиянками, вперился в меня и буквально не может оторвать свой взгляд от моих великолепных коленей, призывно выступающих из-под подола.
Он был одет в строгий чёрный костюм, чёрные сапоги и чёрную шляпу; на его верхней губе какой-то краской либо углём были нарисованы задорные тонкие усики; его рот застыл в ироничной усмешке, и он потягивал через соломинку огромный коктейль в стакане. Почему он так уставился на меня?… Бессознательно я поднимаю голову и смотрю прямо в его глаза; плечи мои разворачиваются, проявляя грудь, где у меня под лифчиком, вместо сисек, засованы скомканные носки и носовые платки, но в такой тьме это всё равно — я выгляжу абсолютной, стопроцентной, привлекательнейшей женщиной и могу даже заигрывать с противоположным полом, почему бы нет?…
Женя, что ты делаешь, ведь я — твой единственный любимый, ведь правда. Женя, ведь правда?! Потрогай, какой у меня классный член, какие у меня упругие ягодицы, как точёно выглядит мой холёный подбородок, откуда у меня может отрасти чудеснейшая, густая борода?!. Я ревную, я бешусь, не смотри туда, не смотри!..
Пошёл ты, сколько можно, я — Женя, я — свободная девица, у меня нет никакого члена, на мне женские трусики и лифчик; моё платье шуршит, я ведь могу тебе изменить?
Нет, никогда, ведь ты же не педераст, что ты делаешь, проказница!
Я, конечно, не педераст, я скажу тебе, кто я. Я — лесбиянец, вот я кто; и не мешай мне строить глазки и настраивать свой голосок на высокий девичий, грудной тон, ведь что будет, если он захочет пригласить меня на танец?
Пошли отсюда!
Уходи сам, придурок! Надо подкрасить губки.
Ну и уйду! У нас с тобой всё кончено.
Я встаю из-за столика, беру свою сумочку, но тут этот мужичок с угольными усиками тоже немедленно встаёт, пересекает зал и оказывается рядом со мной.
— Потанцуем? — говорит он, указывая рукой на стойку бара. — Меня зовут Женя!
Я прыскаю от смеха, вынимаю из сумочки носовой платочек, вытираю себе лоб и замираю в нерешительности. Я жду, что скажет мой собственный Женя, но внутри меня вдруг всё тихо: блин, неужели он, в самом деле, ушёл?!.
— Ха! — смело отвечаю я настроенным на нужную высоту девичьим, грудным тоном. — И меня зовут Женя. Ну пошли. Только мне надо…
— Я вас провожу!
Он словно читает мысли, а может быть, хочет как-то унять мою нерешительность, знал бы он, в чём её причина…
Он приобнимает меня за плечо, другой рукой осторожно касаясь моей талии, мы входим в неразбериху дрыгающихся в танце людей и тоже начинаем всячески ритмически дёргаться, причём его таз постоянно буквально ходит ходуном, вверх-вниз, словно он даёт мне понять, с каким остервенением и настоящей страстью он может заниматься любовью… А где же мой Женя, где Женя, откликнись?… Молчит, ушёл, да и к чёрту его; зубы мои разжимаются, высунутый язычок облизывает губки — это я ему показываю, как я могла бы делать, и стараюсь двигать задницей вправо-влево, чтобы он обратил на неё своё пристальное внимание, но, кажется, я ему и так понравилась — что же, что же делать?!
Мы оттанцевали где-то полчаса, я устала. Я посмотрела на свои маленькие, аккуратные часики; он вновь обнял меня за плечо и зашептал в левое ушко:
— Вы спешите, вам надо уходить, давайте я провожу вас, вы такая красивая, вы — моя богиня!..
— Ты тоже ничего, Женя, — говорю я и сама удивляюсь, что я это говорю, — но не надо, меня ждут, мне надо быстро-быстро…