Переправа - Жанна Браун

И так далее. За неуставные разговоры Сашку не раз наказывали. Дежурные офицеры на коммутаторе устраивали ему разносы. Начальник смены предупреждал начальника штаба полка майора Черемшанова, что его телефонисты ведут неположенные разговоры. Майор Черемшанов дважды объявлял Сашке по пять суток. На какое-то время Сашка сникал, как подсолнух в дождь, а затем снова расцветал и бодро шнырял по части, узнавая и разнося сплетни.

При всем этом Сашка сохранил в сердце трогательную верность своей бывшей роте, и ребята первыми узнавали обо всем, что происходит или произойдет в полку. Но особенно Сашка льнул к Ване, Коле и Мишке. Друзья не раз пытались отвадить его, но Сашка такой человек: хочет дружить и дружит, несмотря ни на что. У него была слабость к «начитанным людям».

Ваня не ответил на призыв и снова сел на камень, подложив под себя фанерку. Было обидно тратить последние минуты отдыха на болтовню с Микторчиком. Надеялся, что Сашка покричит и уйдет. Ваня не учел Сашкин характер: уж если прилип, то навечно.

Хоронясь за кустами, Сашка пробрался по берегу к Ване и встал перед ним с таким расчетом, чтобы его не увидели из окон клуба.

— На разведчика тренируешься? — спросил Ваня.

— Да нет… Дед в клубе. Увидит — даст дрозда! — тревожно сказал Сашка. Поискал глазами, на что бы сесть, не нашел и остался стоять в полусогнутом положении.

Ваня усмехнулся и промолчал, но Сашка верно истолковал его усмешку и заторопился:

— Да это я так, пошутил. Ты не думай, дед меня уважает. Вчера домой за книгой послал, так библиотекарша меня кофеем напоила, а дочка… Во девочка, класс! Я, конечно, с ней сразу познакомился. Как считаешь, стоит ей письмо написать?

— О чем? — машинально спросил Ваня, думая о своем. Это была его обычная реакция на Сашкину болтовню.

— Ну… Здравствуйте, многоуважаемая Ксюшенька, целую ручки. Ваш голубоглазый образ…

Ваня рассмеялся.

— Сашка, побойся бога! Это же твой коронный прием с телефонистками. Тут нужно что-нибудь поумнее, чтобы твоя личность была видна, понимаешь?

— А она уже видела мою личность, — гордо сказал Сашка и провел пальцем по редким рыжеватым усикам, которые он начал отпускать для солидности. Усики смешно топорщились на его круглой румяной физиономии с коротким носом и оттопыренными ушами.

— Ну, если видела, тогда ты на коне, — сказал Ваня, надеясь, что Сашка исчерпал тему разговора и оставит его, наконец, в покое. Но Сашка был, как всегда, неисчерпаем.

— Видал нового взводного? — спросил он.

Ваня совсем запамятовал, что утром на разводе комбат представил личному составу двух офицеров: старшего лейтенанта и лейтенанта.

— Видел на разводе. Дальше что?

— Я в штабе слышал, что он из двухгодичников, жутко начитанный и отец у него профессор по стихам. А еще в штабе говорили, что вашего капитана послали на майора…

Про Дименкова Ване слушать не хотелось — пусть его хоть на генерала посылают.

— Кончай треп, Сашка. Мало тебе губы? Нарвешься когда-нибудь по-настоящему.

Сашка внезапно ойкнул и присел. Ваня осторожно выглянул из кустов. На крыльце клуба показались замполит, новый взводный лейтенант Малахов и новый командир второй роты старший лейтенант Хуторчук. Подполковник что-то негромко и напористо говорил, рубя воздух ладонью, а лейтенанты слушали, кивая.

— Чего там? — спросил Сашка снизу.

— Подожди…

Ваня разглядывал Малахова, пытаясь по внешним признакам определить, что за человек его новый командир. Высокий, но не сутулый, а ноги ставит чуть-чуть внутрь носками, значит, играл в баскет или волейбол… Это хорошо. Спортсмены, как правило, народ с характером, и Зиберову придется туго. А вот форма сидит на лейтенанте мешком. За три километра видно, что он надел ее сегодня в первый раз и не знает, что делать с руками. Ваня хорошо помнил, как сам впервые надел форму и руки сразу оказались лишними… Забывшись, Малахов сунул было руки в карманы, но тут же спохватился, сцепил их за спиной и покраснел. Замполит что-то сказал, отчего Хуторчук рассмеялся и похлопал Малахова по спине. Малахов тоже засмеялся, и Ваня подумал, что это добрый знак. Комиссар не раз говорил: «Умение посмеяться над собой — признак интеллигентности».

Офицеры сошли с крыльца и медленно двинулись по дорожке в сторону штаба. Ваня спрыгнул с валуна.

— Сашка, почему ты от деда прячешься?

— Он меня в парк послал за конспектами. Сказал: одна нога здесь, другая у механиков… Подожди! — Сашка огорченно хлопнул себя по лбу. — Вот дурак! Там же твой друг… этот Федор прибыл на разбитом МАЗе…

Ваня рассердился.

— Сразу не мог сказать?

Сашка испуганно попятился.

— Ты чего, Иван? Никуда твой кореш не денется, ему и до завтра не управиться… Клянусь! Ихние воины машину, как бог черепаху, уделали. Говорят, они… Ты что, озверел? Молчу, молчу. Твой Федор просил, чтобы ты его после ужина в автороте искал.

Ваня взглянул на часы. До развода осталось три минуты, потом часа три на стройке, ужин и… Громы планетные! Как долго… Им владело нетерпеливое желание поскорее увидеть этого неулыбу Кузнецова, пожать его могучую лапу, услышать слова привета, вместе вспомнить ребят, училище, комиссара… Золотое было время, а он-то, дурак, считал, что все лучшее впереди…

Глава IX

Ваня разделся и, обвязав вокруг пояса полотенце, протискался к умывальнику. В забрызганном водой, зубным порошком и мыльной пеной зеркале отразилось его огрубевшее на ветру, заляпанное серым раствором лицо, короткие выгоревшие волосы, синеватый след фурункула над правой бровью. «Мужик-строитель, мужик-солдат. — подумал Ваня. — Ну что, комиссар, вы довольны учеником?»

Он осторожно размотал бинты, обмыл стертые ладони и принялся яростно тереть нейлоновой щеткой, подарком тетки Катерины, потрескавшиеся ногти и костяшки пальцев. Сквозь гул голосов и плеск воды Ваня едва расслышал насмешливый выкрик:

— Интеллигенция-то маникюрчик делает! Не по нутру им грязная работка!

Солдаты грохнули смехом. Ваня резко обернулся. Так и есть — Зиберов. После первой стычки еще в роте молодых они сосуществовали во взводе, как две планеты с непересекающимися орбитами. У каждой свой путь и свои спутники. Сегодня после обеда их орбиты впервые пересеклись…

Ваня с Мишкой Лозовским с трудом заволокли на второй этаж бак с раствором.

— И чего тащили? — со злостью сказал Мишка. — Слышишь, поскрипывает? Это мужики лебедку чинят.

— Не переживай. Пока еще починят… Пошли перекурим и за работу, а то капитан опять Вовочку в распыл пустит.

Они перешли в оштукатуренный класс и уселись на подоконник. Окно было раскрыто для просушки помещения, и Ваня с удовольствием подставил ветру мокрое от пота лицо. Они отсутствовали на рабочем месте не более десяти минут, но за это время Зиберов, работающий вместе с Акопяном в соседнем классе, утащил половину раствора. Да еще пытался свалить на безответного Акопяна. Когда Рафик волнуется, начинает заикаться на каждой букве и ни у кого не хватает терпения дослушать его до конца.

Мишка хотел тут же выдать Зиберову за двойную подлость — раствор и Рафика, но Ваня не дал. Было противно снижаться до Юркиного уровня. Предпочел сказать ему несколько весомых слов, надеясь, что мужик не патологический дурак, поймет.

Напрасно надеялся. Хотя тогда, в учебке, Зиберов не нагличал, а испуганно оправдывался, — не был уверен, что Рафик встанет на его сторону.

Сейчас, стоя на середине умывалки, набитой солдатами, Юрка чувствовал себя защищенно, зная, что в обиду его не дадут. А солдаты хохотали, не подозревая, что Зиберов берет реванш, нутром, видимо, почуяв, что Белосельский не терпит насмешек.

Ваня вспомнил разговор с Зуевым и его предупреждение… «Что же делать?» — лихорадочно думал он, глядя в черные ненавидящие глаза Зиберова. Эта ненависть не столько пугала, сколько удивляла его, но доискиваться первопричины не было времени. Ситуация требовала действия. «Спустить — обнаглеет вконец. Нет, отпор и отпор на его же уровне, иначе опять не поймет…»

А Юрка смотрел на него ухмыляясь, скаля белые ровные зубы.

— Не по ноздре, значит, черная работка? Ручки болят? — И приказал небрежно, через плечо: — Павлик, а ну разотри мне спину!

Длинный остроносый Павлов поспешно схватил полотенце и начал тереть упитанную мускулистую спину Зиберова, а тот продолжал трепаться:

— А у нас не болят. Мы пахать привычные, верно, мужики?

— Юрка, чего ты причепывся к хлопцю? — удивленно спросил Степа Михеенко.

— Я? К нему? Да на кой он мне сдался? Просто понять не могу — пэтэушник, а строит из себя интеллигенцию… Кто там щелкал, что у него отец академик? Был бы академик, так определил бы сыночка в институт, а не ПТУ, точно, мужики? Врал бы, Белосельский, поскладнее, а то курам на смех — а-ка-демик! А я бы всех интеллигентов на черную работу загнал. А то выучатся за наш счет и по заграницам раскатывают, прибарахляются. Вон Лозовского выперли из института, и правильно. Нечего наши рабочие денежки на всяких кучерявых тратить!