Виргинцы (книга 2) - Уильям Теккерей

— Если ваша милость не жалует Шекспира, то вы сойдетесь с моей матушкой, ибо она тоже совершенно к нему равнодушна, — сказал Джордж. — И, право, мне кажется, что вы не совсем к ней справедливы. Любому бедняку она готова помочь; любому больному она…

— Ну еще бы! Она, конечно, тут как тут со своими ужасными слабительными и пилюлями! — прервала его баронесса. — В точности как моя маменька!

— Но она по мере сил старается вылечить их! Она исполняет свой долг так, как понимает его, и хочет только добра.

— Я не порицаю вас, сударь, за то, что вы исполняете ваш долг и остаетесь при своем мнении относительно госпожи Эсмонд, — сказала старая дама. — Но, во всяком случае, в одном вопросе мы все трое, безусловно, сходимся: этому нелепому браку необходимо помешать. Вам известен возраст Марии? Я могу сообщить вам это, хотя она и вырвала титульный лист из нашей фамильной библии в Каслвуде.

— Моя матушка хорошо помнит возраст своей кузины, и разница в летах между нею и моим бедным братом приводит ее в отчаяние. И в самом деле, женщине ее возраста, выросшей в городе, привыкшей к лондонским развлечениям, к роскоши, жизнь в нашем виргинском поместье покажется крайне унылой. К тому же и дом там, в сущности, Гарри не принадлежит. Видит бог, он там всегда желанный гость, более желанный, быть может, чем я, законный наследник поместья, однако, как я уже ему говорил, весьма сомнительно, чтобы его жене… чтобы ей понравилось у нас в колонии, — слегка покраснев, с запинкой произнес Джордж.

Старая дама резко рассмеялась.

— Ах, племянник Уорингтон, — сказала она, — вы можете говорить со мной без стеснения. Я не стану передавать наш разговор вашей маменьке. Будто я не знаю, что у нее нрав крутой и она любит поставить на своем. Гарри тоже держал язык за зубами, однако, даже не будучи особым прозорливцем, можно догадаться, кто у вас там верховодит в доме и какую жизнь устроила вам моя сестрица. Я так люблю мою племянницу, нашу дорогую леди Молли, что была бы очень рада, если бы она годика два-три пожила в Виргинии под властью вашей маменьки. Вы, кажется, смущены, сударь? Да, Гарри сказал мне все же вполне достаточно, чтобы я поняла, кто заправляет всем в вашей семье.

— Сударыня, — улыбаясь, сказал Джордж, — я могу добавить только одно: не позавидуешь той женщине, которая войдет в наш дом против воли моей матушки, и моему бедному брату это слишком хорошо известно.

— Как? Вы уже обсуждали это с ним? Вижу, что обсуждали! И это глупое дитя считает, что долг чести обязывает его… Ну, разумеется, он так считает, бедный ребенок!

— Он говорит, что леди Мария вела себя необычайно благородно по отношению к нему. Когда он был в заключении, она отнесла ему все свои драгоценности и безделушки и все деньги, до последней гинеи. Этот поступок так его растрогал, что теперь он считает себя связанным с ней еще более крепкими узами. Но должен признаться, что брат, по-видимому, сильнее ощущает узы долга, чем узы любви… Сейчас, по крайней мере, его чувства таковы.

— Мой дорогой, — вскричала госпожа Бернштейн, — разве вы не понимаете, что Мария принесла грошовые безделушки и полдюжины гиней мистеру Эсмонду, наследнику обширного поместья в Виргинии, а не младшему сыну, который, в сущности, нищ и только что промотал все свое состояние до последнего шиллинга? Клянусь честью дворянки, что я, зная упрямство Гарри и понимая размеры несчастья, которое он готов на себя навлечь, пыталась путем подкупа заставить Марию порвать с ним и потерпела фиаско только потому, что не могла предложить достаточно крупную сумму! Когда он находился в заключении, я послала к нему моего стряпчего с приказом немедленно покрыть его долги, если он согласится расстаться с Марией, но Мария опередила меня, и после этого Гарри решил, что он не может отступиться от своего нелепого обещания. А теперь позвольте мне рассказать вам, что тут произошло за этот месяц!

И старая дама со всеми подробностями изложила уже известную нам историю, не скупясь на циничные выражения, что было довольно обычно в те времена, когда в высшем свете даже самые утонченные дамы позволяли себе называть вещи теми именами, которые никто из нас не рискнет ныне произнести в обществе. И должен сказать, что это к лучшему. Возможно, что мы не более добродетельны, но как-то больше уважаем приличия; быть может, мы не стали чище, но, несомненно, стали чистоплотнее.

Госпожа Бернштейн говорила так долго, так много и так умно, что осталась очень довольна собой и своим слушателем, и, отдавая себя в руки камеристки, перед тем как отойти ко сну, сообщила ей, что изменила свое мнение о старшем племяннике: мистер Джордж весьма недурен собой, явно умнее бедняжки Гарри (которого, что греха таить, господь не наделил большим разумом) и у него чрезвычайно bel air {Здесь: интересная внешность (франц.).}, этакая меланхоличность… и какое-то особенное благородство и достоинство, je ne sais quoi {Не знаю, как это выразить (франц.).}, и все это так живо напомнило ей полковника… Бретт слышала от нее когда-нибудь о полковнике? Десятки раз, конечно. И баронесса тут же рассказала Бретт о полковнике еще раз.

Тем временем ее новый фаворит был, по-видимому, далеко не в таком восторге от своей тетушки, как она от него. Какую странную картину жизни и нравов нарисовала старая дама своему изумленному племяннику! Как высмеивала она все и вся! В каком беспощадном свете показала свое семейство и заодно, невольно, самое себя! Какими себялюбцами, погрязшими — от колыбели до заката дней — в унылом беспутстве и приевшихся удовольствиях, изобразила всех до единого! Какие низменные открылись цели! Какая бешеная алчность в борьбе за самую ничтожную добычу! Какое убогое честолюбие!

"И это наследники благородного рода? — думал Джордж, за полночь возвращаясь от тетушки и проходя мимо домов, где у подъездов при свете догорающих факелов зевали носильщики портшезов, поджидая светских гуляк своих хозяев-полуночников. — И это носители доблестных имен, гордые хранители чести своих предков? Или те при жизни были не лучше этих? Все ветви нашего родословного древа украшены благородными гербами, и титулы наши мы получили задолго до Вильгельма Завоевателя и крестовых походов. Как же поступал рыцарь в старину, узрев друга в беде? Разве он поворачивался к нему спиной? Бросал ли он на произвол судьбы соблазненную им беззащитную девушку? Принимая у себя в доме юного родственника, старался ли вельможа в те давно прошедшие времена обыграть его в кости и сбывали ли в старину рыцари негодных лошадей обманом? Возможно ли, что эта коварная светская женщина, какой описывает ее моя тетушка, заманила бедного Гарри в ловушку, что слезы ее притворны и она откажется от него, лишь только обнаружит, что он беден? Не лучше ли нам поскорее упаковать наши сундуки и занять каюту на первом же корабле, отплывающем в Америку?" Вот какие мысли бродили в голове у Джорджа, когда Гамбо, зевая, со свечой в руке отворил ему дверь и он увидел Гарри, дремлющего у угасающего камина, а на столе возле него — кучку пепла, выбитого из трубки.

Гарри приподнялся, открыл затуманенные дремотой глаза, и они сразу засветились радостью при виде его дорогого Джорджа. Рассмеявшись весело, как мальчишка, он обнял брата.

— Ну, вот, слава тебе господи, ты здесь, цел и невредим! — сказал он. А я сейчас видел тебя во сне, Джордж, — мне снилось, будто мы отвечаем урок Уорду! Ты еще не забыл линейку, Джордж? Ого, да, никак, уже три часа, будь я проклят! Где это вы изволили шататься, мистер Джордж? Ты ужинал? Я ужинал в кофейне Уайта, но теперь уже проголодался снова. Я не играл в карты, сударь, — нет, нет; это развлечение не для младших братьев! И милорд Марч уплатил мне свой долг — пятьдесят фунтов. Я ставил на лошадь герцога Гамильтона против его лошади! Сегодня утром они оба участвовали в скачках в Ньюмаркете, и милорд проиграл, потому что ему не хватило веса, и уплатил мне проигрыш, хотя и рычал при этом, как медведь. Давай выкурим трубочку, Джордж! Ну хоть одну!

И, покурив, молодые люди отправились на покой, а я, со своей стороны, желаю им приятного сна, ибо, право же, это очень приятно и радостно — видеть братьев, которые любят друг друга.

Глава LV

Братья беседуют

Само собой разумеется, что наши молодые люди потолковали между собой о доме, и обо всех домочадцах, и о том, как там идут дела, и каждый поведал другому во всех подробностях, что с ним произошло за время их разлуки. А как собаки, а как поживает мистер Демпстер, и старый Натан, и все прочие? В добром ли здравии Маунтин? А Фанни уже, верно, совсем взрослая девушка, и притом хорошенькая? Так, значит, дочка пастора Бродбента обручилась с Томом Бейкером из Саванны и они собираются поселиться в Джорджии! Гарри признался, что было время, когда он сам вздыхал по дочке пастора Бродбента, и посему распил немало крепких напитков с ее отцом и проиграл ему довольно много денег в карты, дабы иметь предлог находиться в обществе этой девушки. Однако госпожа Эсмонд никогда бы не потерпела, чтобы, упаси господи, он снизошел до Полли Бродбент. Итак, значит, жена полковника Джорджа Вашингтона оказалась очень приятной, добродушной и привлекательной женщиной, да к тому же состоятельной? Полковник привез ее в Ричмонд и нанес официальный визит госпоже Эсмонд? Джордж с большим юмором описал необычайно церемонную встречу этих двух дам и убийственную вежливость, с которой его мать принимала жену мистера Вашингтона. "Пустое, мой дорогой Джордж, — сказала миссис Маунтин. Хотя полковник и женился на другой, а все-таки я помню, как двум хорошо мне знакомым молодым людям грозила участь приобрести отчима ростом в шесть футов два дюйма".