Тихий омуток - Анатолий Шинскин

       Он вытянул из кармана мобильный, с отвращением выбрал номер жены и, ожидая соединения,  пнул  ближайший стол:

 -- Жизнь пошутила: сделала бессмертным в окружении мертвецов! – телефон отозвался голосом жены, и Палваныч сник. – Да-да, приезжайте, работайте, а я отчет подготовлю.

           Из черного Вольво выбрались мама Вера и дочка Иришка, плотные невысокие ярко-накрашенные блондинки. Прошли в открытую дверь морга.

 -- Такой противный тусклый желтый свет, -- злобно процедила мама.

 -- А зачем покойным яркий и белый? – возразила «продвинутая»  дочь. – Им теперь розовый, голубой или серо-буро-малиновый – абсолютно фиолетово.

        Привычно приступили к работе. Снимали простыни и окатывали отстрадавшего холодной водой из цинкового ведра.  Мгновенно посиневшего и покрывшегося гусиной кожей бедолагу оставляли обсыхать и переходили к следующему.

                  Иришка подбежала к третьему столу, а там простыня, будто на колу повисла. Так высоко, что ноги и голова жмура частично обнажились. Сдернула Иришка простынь, и обе женщины  ахнули в голос:

 -- Мнимозина! – отвернулись, конфузясь, но потом снова уставились на раскатанного в блин красавца мужчину, с сильно эрегированной детородной плотью.

 -- А я всегда говорила, что внутри у них кость, -- с юношеским максимализмом заявила Иришка. -- Крепкая, твердая кость.

 -- Твердость должна быть величиной постоянной, а не одноразовой: кальций у мужиков вымывается с мочой, и кость мягчает со временем, превращается сначала в мягкий хрящик, а позже в жалкую застиранную тряпочку, -- грустно добавила мудрая мама. – Давай-ка, займемся пока другими, а на этого будем любоваться.

         Струя воды из крана мощно ударила в ведро, а лампочка над головой возбужденного Мнимозины внезапно моргнула. Раз, другой, третий… А на четвертый моргнул труп и начал поднимать голову. Женщины оцепенели.

         В дверях застыл, собиравшийся войти Палваныч. Из его рук медленно, листок за листком, выпадали протоколы вскрытия.

 -- Прикольно! -- прокомментировала мысленно Джульетта. Ее плечи вздрагивали от смеха, и она, прикрыв ладонями лицо, ссутулилась в позе обремененного безутешным горем чиновника, сотрясающегося от рыданий. -- Колян, нельзя так веселиться во время похорон.

           Организаторы похорон: Колян -- бандит, рэкетир, налетчик; наипервейший его дружбан Витюха -- начальник муниципальной милиции, и Джульетта -- главный налоговый инспектор под замечательный повод  в очередной раз обсосали, хлебнули кровушки у окрестных фермеров и местных предпринимателей:

 --  Ребята,  вы можете на благородное, нравственное, чистое, святое дело не жертвовать, конечно…

            Троица прекрасно дополняла друг друга. Джульетта, с обаятельной улыбкой, приятным голосом объясняла, как важно, нужно и выгодно любить, а, главное,  кормить районное руководство. Главный мент не наживы ради, а исключительно по живости характера прихватывал что-нибудь в натуральном выражении: ящичек многократно перемороженных ножек бывшего американского президента, пару десятков бутылочек водочки -- "покойник, типа, любил", упаковку чипсов -- "детишкам скажу: "Лиса прислала."

              Колян просто стоял неподвижно и тяжело смотрел глубоко посаженными глазами из-под полей низко надвинутой шляпы. Его особенно боялись. Если первые двое могли в течение месяца развалить самый успешный бизнес актами, проверками, повестками, штрафами и упечь неугодного за решетку, то Колян запросто вычеркивал из жизни "одним росчерком "пера".

            Предприниматели изобразили печаль, скорбь, сочувствие и отстегнули кругленькие суммы на помин души  бездушных усопших, утешая себя надеждой восполнить убыток за счет работяг.  

            Школьников в почетный караул собрали – черный низ, белый верх, открытая шея; оркестрик  помятых медных инструментов наладили; в толпу упырей-шестерок -- практикантов из молодежного движения "Ваши" -- на «свободную охоту» выпустили -- есть возможность лишний раз потренироваться на ходу подметки рвать. Вашисты, в одинаковой бело-синей форме, выстроившись цепочкой, отжимали толпу от гробов и трибуны, прислушивались к разговорам, выявляли и незаметно фотографировали на мобильники особенно не лояльных. Благо народ, радостно провожая в последний путь сразу двух из первых в районе лиц, расслабился в счастье и не стеснялся в выражениях.

 -- А нового главу опять по самой толстой морде выбирать будут?

 -- Или, как позапрошлого, по толстой жопе?

 -- Нет, по количеству наворованного за год. Типа, наворовал для себя, наворует и для них.

 -- Во-во! Лозунг "Все выше и выше" никто не отменял, продолжат воровать к новым вершинам.

 -- А я считаю, что Непряхинск достоин честного и умного руководителя, -- девушка, сказавшая эту фразу, засмущалась, покраснела под обращенными на нее удивленными и насмешливыми взглядами, но решила отстаивать до конца свою точку зрения. -- Я считаю, мы сами должны выбрать достойного руководителя.

 -- Согласен, -- пожилой мужчина, работяга по виду, прикрыл девушку спиной от вашистов и попытался успокоить. -- Мы все придем  на выборы и дружно выберем,...  кого скажут.

             Чиновники на трибуне, отталкивая и оттирая друг друга,  рвались  к микрофону, засветиться яркой фразой и неподдельной скорбью --  освободившиеся "хлебные" места  возбуждали и горячили почище наркотика:

 -- Мы потеряли достойных парней, верных товарищей, настоящих,  добросовестных, до глубины души честных слуг народа, -- проникновенно пищала в микрофон корявая и скелетообразно худющая от неутолимой злости архитекторша Козетта. -- Нам будет их не хватать! -- А упыри  в толпе пристально вглядывались в лица и немедленно всаживали острые клыки в артерии неосторожно сверкнувших растроганной слезой горожан.

            Мнимозина-Никитенко готовился выступить вторым, от души веселясь комичности ситуации. Всего два дня назад он сам был в теле начальника регистрационной палаты, толстощекого красавца, первейшего в районе ходока, пьяницы, извращенца и взяточника, а теперь должен был хоронить самого себя. Колян так хорошо раскатал директора катком по асфальту, что в гроб тело смогли уложить, лишь скатав рулоном.  Без привычки скатали поперек, пришлось разматывать, перематывать вдоль и перевязывать веревочкой, чтоб не раскатилось до времени.

 -- Скорбный день, -- начал Мнимозина, прикрыв веками смеющиеся глаза. — Лучшие люди приносят себя в жертву нелегкому делу, которое объединяет стоящих на этой трибуне. Делу построения социального государства, где во главе угла будут заботы простого человека, его надежды, чаяния, его будущее.