Моего айдола осуждают - Усами Рин

Билеты плохо продаются, вот и заискиваешь перед фанами.

С того же аккаунта появилось:

Сжигаемый мусор должен лежать в мусорке.

Те, кто ходит на концерты этого типа, просто глупые зомби.

Хочешь не хочешь, он наверняка это увидел. Чаще всего он такие гадости пропускает с каменным выражением лица, но тут сказал гораздо более раздраженным голосом, чем по телевизору или радио:

– Кто не хочет, может не приходить, у меня нет проблем со зрителями.

Он положил палочки. Движение в разделе комментариев замедлилось.

Успокаиваясь, он несколько раз поправил подушку позади себя – словно это была его душа в настоящий момент, а потом набрал воздуха:

– Кстати говоря, следующий концерт будет последним.

Он словно вытолкнул эти слова из груди. Я не могла поверить. Не оценившие значения сказанного поклонники продолжали писать комментарии, кто-то еще отвечал хейтеру. Возможно, причина была в задержке сигнала.

– Наверное, кто-то будет недоволен, что я говорю это здесь, но на сайте тоже скоро появится объявление, так что я решил сказать это лично.

Он с шумом открутил крышку и поднес бутылку с колой ко рту – уровень жидкости сразу уменьшился до нижней кромки этикетки.

– Ухожу. Нет, не только я. Группу распускаем.

Что?!

???

Стой-стой-стой.

Как это?

Не может быть!

В мгновение ока увеличилось количество растерянных комментариев, они полились потоком, но к ним примешивался голос:

Как обычно, самый главный из людей – я любимый, господин Масаки.

Масаки, мы тебя любим, но не слишком ли это эгоистично? А остальные члены группы? Бедняжки.

Надо ждать официального объявления.

Вот и нечего было языком молоть, надо было раньше разбегаться.

Он посмотрел на часы и сказал:

– Остальное я должен буду сказать на пресс-конференции. – Он чуть-чуть помолчал и, следя взглядом за комментариями, которые бежали с безумной скоростью, тихонько пробормотал: – Ну, да.

Я решила, что это не относится к какому-то конкретному комментарию.

– Что ж, простите. Но я хотел сначала сообщить это тем, кто приходит сюда. На пресс-конференции разговора не получается. Поэтому, кстати, я такое общение не люблю, какое-то оно одностороннее.

Это ты односторонний.

Не хочу верить.

Ты как будто говоришь: ну, я пошел (смайлик).

Так что, завтра будет прессуха?

Я реву.

Слишком внезапно, и что теперь делать?

– Простите, я только о себе думаю. – Он криво улыбнулся. – Но вы ведь меня понимаете. Спасибо за вашу поддержку. Спасибо, что были со мной, несмотря ни на что.

Рекой потекли комментарии с возражениями и придирками, а я впервые заметила, что он сказал про себя «несмотря ни на что».

Уже попрощавшись, он некоторое время не выключал трансляцию, просматривая комментарии. Он чего-то ждал. Я хотела ему что-нибудь сказать, но не могла подобрать слова. Потом он вздохнул, будто говоря, что всему этому конца не будет, и отключился.

Когда все закончилось, я заметила, что дождь прекратился. Перерезая сумеречное небо, прямой линией пролетела птица. Глядя, как она исчезает по ту сторону забора, я подумала, что мое тело окаменело.

В прозрачном курином бульоне, плавали кружочки масла, и в каждом из них отражалась лампа. Бесцветные кусочки лапши прилипли к краям плошки. Через три дня они пристанут к плошке, через неделю завоняют, а на то, чтобы они слились с пейзажем, уйдет месяц. Иногда мама заходила проведать меня и заставляла меня прибирать в комнате и в кухне, но тут же везде снова становилось грязно. По углам громоздились вещи, если я шла босиком, к ноге прилипал неизвестно откуда взявшийся пакет из-под ананасового сока. Однажды у меня зачесалась спина, и я решила принять душ, а выйдя во двор, чтобы взять с сушилки белье и пижаму, вдруг кое-что осознала.

Я поняла, что воспринимала ливень и постиранное белье по отдельности, не связывая их. В который уже раз такое происходит в этом доме? На погнутой сушилке поскрипывало промокшее и потемневшее белье. Думая, что придется его перестирывать, я начала выжимать полотенце, и с шумом падающие на землю капли отозвались в пустоте у меня внутри. Падающие на траву тяжелые капли воды почему-то напомнили мне о моем нежелании заниматься делами, и я, выжав все вещи, так и оставила их висеть, решив, что сами высохнут.

Тяжесть не покидала меня. Вот уже четыре месяца, как я перебралась в бабушкин дом. Я не знала, что надо делать, чтобы устроиться на работу; когда я ходила на собеседования в первые попавшиеся компании поблизости, которые находила в интернете, меня спрашивали, почему я бросила школу, но я ничего толком не могла ответить, и мне отказывали. Ходила на собеседования и по поводу подработки. Там меня спрашивали о том же самом и так же отказывали, поэтому я забросила это дело.

Я решила купить колы и, как он это делал, выпить разом столько, чтобы уровень жидкости опустился до нижней кромки этикетки. Я положила кошелек и мобильник в задний карман и, накинув тонкий пуховик, вышла на улицу. Все вокруг меня куда-то шагали. Ребенок шел, разбрасывая что-то из ладошки в перчатке; он пытался догнать коляску, но коляска его обгоняла; я двигалась параллельно поверхности земли, словно стараясь не уронить то, что с возрастом становилось все тяжелее. Я спускалась с холма, и как раз в этот момент загорелась вывеска COFFEE на кафе справа от меня. Становилось все темнее.

В кошельке не было даже мелочи на колу. На большой парковке у круглосуточного супермаркета рядом с шоссе слышался тихий писк кошки. Я подошла к банкомату и запихнула в него карточку. Я хотела снять три тысячи иен, но тут – видимо, я ошиблась при вводе – вдруг прозвучал голос: «Введен неправильный код. Повторите ввод», – и я, теперь уже аккуратно, ввела его год рождения. На оформленную лично для меня карточку мама трижды переводила деньги, но потом у нее лопнуло терпение, и она сказала, что больше не будет этого делать, что я должна обеспечивать себя сама. «Когда устроишься на работу?», «Я не могу всю жизнь содержать тебя», «Скоро приеду».