Моего айдола осуждают - Усами Рин

– Акари, иди в ванную, – сказал папа.

– А ты?

– А я пойду последним.

– Ты дольше всех купаешься, иди скорее. Ванная комната, которая находилась в конце темного, пахнущего плесенью коридора, была самым холодным местом в бабушкином доме. Сама ванна была вполовину меньше обычной. Окно, выходившее на север, невозможно было закрыть до конца, и ветер, дувший оттуда, был ужасно холодным, но приятно контрастировал с горячей водой. Отмокая в ванне, я включила мобильник. Где бы я ни была, телефон всегда со мной: без него я чувствую себя неуверенно. В течение этих нескольких дней четырехугольник экрана заменял мне мою четырехугольную комнату.

В папке с фотографиями в моем телефоне почти не было фотографий семьи и друзей. В телефоне и в компьютере царил беспорядок, но его фотографии были аккуратно разложены по папкам: детские годы, театральный период, период выступлений на сцене в качестве айдола, – так, чтобы их в любой момент можно было открыть. Последней из моих любимых была та, которую он загрузил в инстаграм с подписью:

Обесцветил волосы. Полностью.

Он навел камеру на свое отражение в зеркале и выставил указательный и средний пальцы в форме буквы V – ужасно мило. Вроде бы серьезный, но поза для него редкая, и он как-то слегка напряжен. Я тогда написала:

Слишком красив. И цвет тебе идет. Жду не дождусь концерта.

Какой-то голубой оттенок. Или это свет так падает? В любом случае отлично выглядишь, Масаки!

И сегодня ты – услада для глаз. Спасибо, что ты родился.

Рубашка, случайно, не «l'Oiseau Bleu»?

Стой, я тоже только что покрасилась. Это судьба! (смайлик).

С прошлогоднего июльского скандала прошло уже больше года, доброжелательных комментариев понемногу стало больше. Еще попадались упорные хейтеры, и меня удивляло, что они следят за его действиями дольше, чем новые фанаты. Часто бывает, что фанаты по какому-нибудь поводу становятся хейтерами, и попадавшаяся на глаза критика, возможно, исходила от них. Анонимный форум по-прежнему завален брехней о его связях с женщинами. До сих пор болтали про модель и дикторшу, но в последнее время заговорили о той самой девушке, которую он тогда ударил. Мол, это была не фанатка, а его девушка – наверное, он просто не мог ее открыто всем предъявить, будучи айдолом… Когда обнаружили ее инстаграм, пошли выискивать подтверждения этой версии: период, когда она не выкладывает селфи, совпадает со временем скандала, кружка на фото, кажется, парная с его кружкой… и так далее.

Я села на край ванны и положила телефон у окна. К горлышку бутылки с гелем присохли волосы и грязь. На оконном стекле пересекались крестом черные полоски, за ними на улице виднелись ограда и цветы. Когда речь об айдоле, каждая такая мелочь важна, обсуждается все до мельчайших подробностей. Я вылезла из ванны, и согнулась, чтобы помыть голову[21], и увидела в вытянутом зеркале, как ужасно я похудела, и на меня вдруг навалилась слабость.

Когда я вернулась в гостиную, там уже вовсю шел разговор о моем трудоустройстве.

Подчиняясь маме, я уселась на продавленный диван, передо мной устроился папа. Мама рядом убирала со стола. Родители как будто специально создавали тяжелую атмосферу. Было невесело.

Сестра сидела ко мне боком и смотрела телевизор, постукивая полотенцем по влажным волосам. Уши у нее были красные – наверное, после ванны. Хоть она и смотрела в другую сторону, мне показалось, что она напряжена. В телевизоре были настроены субтитры для тугоухой бабушки.

– Как у тебя дела с работой? Ищешь? – с невинным видом спросил отец. Он положил локти на стол и сцепил руки. Он как будто пытался занять побольше места, и мне это не понравилось.

– Не ищет она ничего. Хотя я сколько раз ей говорила. Еще и обманывает, психует: ищу, ищу! Я решила уточнить – оказалось, что она позвонила в пару компаний, и все. Как будто ей это не нужно, – сказала мать с укором. Она была возбуждена больше обычного. То ли при отце она оживилась, то ли смерть бабушки на нее так повлияла.

Отец не обратил внимания на ее слова и спросил меня:

– Так что?

– Ну, я искала.

– А резюме посылала?

– Нет. Звонила.

– И никакого результата, – снова встряла мать. – Она всегда так. Всегда с таким настроем. Думает, что, если пустить все на самотек, само как-нибудь уладится.

– У тебя ведь было больше полугода. Почему ты за это время ничего не сделала?

– Не получилось, – ответила я.

– Врешь, – сказала мать. – Как на концерты ходить, так тебе ничего не мешает.

Из-под черного дерматина, покрывающего диван, торчал желтый поролон.

– Наверное, это прозвучит жестко, но мы же не можем содержать тебя всю жизнь!

Я участвовала в дальнейшем разговоре, ковыряя пальцем старый поролон. Пока я возражала и пыталась говорить то, что все равно никто не слушал, я сначала разозлилась на отца, который произносил обидные для меня слова с невозмутимым видом, а потом чуть не рассмеялась: вдруг вспомнила его твит, который когда-то случайно попался мне на глаза. Отец пользовался соцсетями «по-стариковски», небрежно. Как-то раз я увидела в комментариях к посту одной актрисы-сэйю[22] фотографию дивана со знакомым подлокотником. Удивившись, я открыла фото – это явно была комната в командировочной квартире отца.

Я купил такой же диван, как у Канамин. (Λ_ Λ) Засиделся на работе допоздна, теперь в одиночку запиваю ужин саке. (;Λ_ ΛА)

Завтра опять с новыми силами на работу!

Он завершил текст эмодзи – красным восклицательным знаком, и было еще несколько постов с похожими эмодзи. Работая за границей, отец стал носить яркие костюмы, а когда на время приезжал, веселым тоном выдавал довольно неделикатные фразочки. Мне показалось, что заглядывать к нему в твиттер нехорошо, и больше я к нему не заходила. Уж не знаю, что там у него за аккаунт, но то, что он так развернуто отвечает актрисе, мне показалось странным.

– Слушай, что тебе отец говорит! – прикрикнула на меня мать, потому что я заулыбалась. Она встала и преувеличенно сильно замахала руками. Плечи сестры дрогнули. Кусочки поролона, которые я нащипала, упали на пол.

– Не надо, не надо, – сказал отец, и мать замолчала. Тихо ругаясь, она с топотом двинулась вверх по лестнице. Сестра взяла оставленный мамой мобильник и пошла вслед за ней.

Я снова почувствовала, что все у нас стало не так, как раньше. Пожалуй, только отец вел себя непринужденно.

– Если ты не собираешься ни учиться, ни работать, денег мы тебе не дадим. Давай определим срок. – Он говорил убедительно, двигаясь к решению проблемы. Говорил ясно, спокойно, с улыбкой человека, привыкшего легко справляться с разными задачами. Все, что говорили отец и другие взрослые, я уже слышала, и сама уже много раз задавала себе эти вопросы. – Кто не работает, не проживет на свете. Все как у диких животных: без корма умрешь.

– Значит, я умру.

– Нет, нет, мы сейчас не об этом.

Он говорил ласковым тоном, но перебивал меня, и это раздражало. Он ничего не понимал в моей жизни. Возможно, айдола мучила именно эта боль – боль от того, что никто тебя не понимает.