Ельцин - Тимоти Колтон

Во всех этих событиях прослеживается двойная логика. Бег по бревнам и три авантюры, окончившиеся серьезным вредом здоровью (и случай с пожаром в бане, когда Ельцин был на грани гибели), относятся к сценарию, который можно назвать испытательным. Ельцин сознательно подвергал себя риску только ради того, чтобы ощутить возбуждение или продемонстрировать свою удаль (конечно, подростковые гормоны сыграли в этом не последнюю роль). Во всех испытаниях, описанных в «Исповеди», противниками Ельцина были природа или его сверстники, и он еле избегал серьезных ранений или смерти. Самое умопомрачительное испытание он устроил себе, когда в испепеляющую жару отправился вместе с одноклассниками в западные предгорья Урала, чтобы найти исток реки Яйвы, притока Камы. У них не было ни точной карты, ни достаточного запаса продуктов. Найдя сероводородный источник, дающий начало реке, приятели выменяли на свои рюкзаки и одежду плоскодонку и — после недели бесцельных блужданий по тайге и ночевок под открытым небом — в тифозной лихорадке все же приплыли на ней в Березники. Уже теряя сознание, Ельцин все-таки смог пристать к берегу, пришвартовав лодку к опоре железнодорожного моста. Это и подобные ему испытания больше волновали мать Бориса, чем отца, — возможно, потому, что Николай Ельцин подолгу не бывал дома, и Клавдия боялась остаться одна. Как много лет спустя говорила подруга Клавдии, из-за постоянного отсутствия Николая и доставшейся Борису роли защитника матери «ложилось все в основном тяжелое на Бориса. И в то же время, помогая матери, он старался куда-то удрать, убежать, уплыть, уехать, даже в самые маленькие годы… Она и [мне] говорит: „Так что он такового сделал-то, чтобы так мстить-то ему надо?“ Она все время вот такой вопрос задавала»[177].

Прочие происшествия были связаны с подростковым протестом против людей, наделенных авторитетом, на фоне мощного влияния гормонов, а возможно, и с политическим подтекстом. Бунтарский сценарий сформулирован четко: непокорный школьник сталкивается с бездушными учителями и чиновниками от системы образования. Самый яркий случай хулиганства, по версии самого Ельцина, — это его выступление на собрании по случаю окончания семилетки. Он попросил слова, тепло высказался в адрес нескольких учителей, а потом — к всеобщему удивлению — яростно атаковал свою классную руководительницу, заявив, что она «не имеет права быть учителем, воспитателем детей — она их калечит». «Я очень резко обрушился на нее», — пишет Ельцин. Рассказал, как она могла ударить или унизить учеников, как заставляла школьников собирать пищевые отходы для своего поросенка. «Скандал, переполох. Все мероприятие было сорвано. На следующий день педсовет, вызвали отца, сказали ему, что свидетельство у меня отнимают»[178]. В ельцинском пересказе его враг почти всегда отступает перед несгибаемой волей школьника. Двойки были аннулированы, свидетельство восстановлено, злополучная классная руководительница уволена, а сам он сдал экзамены за десятый класс в школе имени Пушкина, самостоятельно пройдя за две четверти материал всего учебного года (заметим, что его приятели не удостоились такой привилегии). Только учительница немецкого языка, уколовшаяся патефонными иголками, хотя и не получившая серьезных ранений, не отступала. В тяжелых случаях в школу вызывали не мать, а отца, чтобы тот образумил отпрыска. Именно во время скандала со свидетельством об окончании семилетки, когда Борису было 15 лет (если его воспоминания верны), Николай в последний раз попытался выпороть сына. Тогда же Ельцин впервые вступил в контакт с политическими организациями. Чтобы все-таки получить свидетельство, он обратился к новому директору школы, Василию Занину, потом пошел в гороно, а потом туда, где решались все проблемы города, — в городской комитет Коммунистической партии: «…тогда первый раз и узнал, что такое горком партии»[179].

Любой, кто хочет понять, какой была жизнь Ельцина, должен знать о его проделках, невинных и не очень, но нужно помнить, что автор не устоял перед соблазном чуть-чуть приукрасить их. Речка Зырянка ниже по течению от плотины Первого пруда (в том месте, куда от церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи примерно пять минут пешком под гору) не шире городской улицы. Даже во время весеннего паводка она не похожа на бушующий поток, каким предстает в описании Ельцина, что, впрочем, не означает, что на ней нельзя было устраивать состязаний по переправе по плывущим бревнам. Владимир Жданов не помнит, чтобы пятиклассники прыгали из окон, и указывает на то, что железнодорожная школа была одноэтажной и куда легче было просто прогулять уроки, чем устраивать такое представление. Некоторые случаи неповиновения Ельцина учителям выглядят скорее как озорство, чем как нахальство. Когда журналисты спросили Жданова, действительно ли учителя постоянно ругали Ельцина за его проделки, он ответил: «Они лишь теперь о них узнают»[180]. Рассказывая о некоторых событиях, Ельцин путает тонкости, но не знаковость произошедшего. По всей вероятности, прыжки из окон все же были, но уже в Пушкинской школе, располагавшейся в двухэтажном здании; класс Ельцина (я видел его в 2005 году) находился как раз на втором этаже[181]. История с учительницей немецкого языка в семилетке не подтверждается — скорее всего, этот случай также произошел в Пушкинской школе. Боксерский нос и оторванные пальцы, которых Ельцин всегда стеснялся, являются физическим напоминанием о его приключениях. В 2005 году я беседовал со священниками и прихожанами заново открывшейся церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи, и они подтвердили, что во время войны в церкви действительно находилась мебельная фабрика и склад боеприпасов. Школьник вполне мог пробраться туда, чтобы выкрасть гранату, и никто не сомневался, что Ельцин действительно сделал это. История 1948 года с лесным походом и тифом подтверждается рассказами одноклассника Бориса[182].

Загадкой остается эпизод, которому Ельцин придает наибольшее значение, — выступление против классной руководительницы в школе № 95 и борьба за свидетельство об окончании семилетки. Рассказу самого Ельцина трудно доверять полностью. Он пишет, что после того, как все устроилось, он «решил не возвращаться» в эту школу и поступить в Пушкинскую, куда его и приняли. Но школа № 95 была семилеткой, так что Ельцину волей-неволей пришлось бы идти в другую школу после окончания седьмого класса. Единственной школой в Березниках, куда принимали мальчиков, была школа № 1 имени Пушкина. Добавляет путаницы еще одна деталь: в записях Пушкинской школы и на мемориальной табличке на школьном здании говорится, что Борис Ельцин перевелся сюда в 1945 году — то есть во втором полугодии шестого или в первом полугодии седьмого класса, а не после седьмого класса, как пишет он сам, потому что это была бы уже середина 1946 года[183]. Конфликт же с учительницей, если и был, не мог произойти на торжестве в честь окончания школы, поскольку Ельцин никогда не выпускался из школы № 95[184]. Но все-таки там несомненно произошло что-то, что доставило Ельцину неприятности. Клавдия Васильевна позже говорила родственникам, что Борис ушел из первой школы из-за расхождения во мнениях с одной из учительниц. Для ученика советской школы покинуть ее до окончания обучения было неслыханным делом. Учителя Пушкинской школы считали, что решение было взаимным: выходки Ельцина — такие, как кража гранат, — накалили обстановку настолько, что юный Борис был счастлив уйти, а выведенные из терпения преподаватели школы № 95 были рады, что больше его не увидят[185].

Свободная и религиозная крестьянская семья, отличавшаяся гордостью и индивидуализмом, конфискация нажитой тяжелым трудом собственности, незаслуженный арест родственников, потеря близких, тайные антикоммунистические взгляды отца — любая из этих биографических подробностей увеличивала вероятность того, что со временем Ельцин пойдет по другой дороге. В этих превратностях судьбы по отдельности не было ничего уникального — подобные трудности в то время переживали многие. И другие советские лидеры росли в бедности, и с другими случались личные трагедии. В случае Ельцина нас интересуют не частности, а целостный образ.

История его жизни заметно отличается от жизни его будущего союзника и соперника Михаила Горбачева. На долю Горбачевых в селе Привольном Ставропольского края также выпали нелегкие испытания, но их семья была абсолютно нищей, поэтому неудивительно, что во время коллективизации, когда родились Михаил Горбачев и Борис Ельцин, семья Горбачевых активно поддерживала партийную линию. Дед Горбачева по материнской линии, Пантелей Гопкало, был коммунистом; в 1920-х годах он организовал крестьянский кооператив и стал первым председателем местного колхоза. Отец Горбачева, Сергей, с которым Михаил всегда был очень близок, вступил в партию на фронте, во время Великой Отечественной войны[186]. Еще в Привольном в 1948 году Михаил Горбачев получил орден Трудового Красного Знамени, одну из высших советских наград, за перевыполнение нормы при уборке урожая (Сергей, работавший трактористом, получил орден Ленина), а в школе ему вручили медаль за хвалебное сочинение о жизни Сталина[187]. Ельцина, сына и внука кулаков, коллективизация выгнала из деревни, и ему пришлось расти в городе. Его отношение к вождю было неоднозначным, отношения с отцом — сложными, а первый орден Трудового Красного Знамени он получил лишь в 1971 году. В 1950 году юный Горбачев, собираясь уехать из Привольного, чтобы поступать в Московский государственный университет, подал заявление о приеме в коммунистическую партию и был принят на испытательный кандидатский срок, а в 1952 году, еще при жизни Сталина, вступил в нее[188]. Ельцин стал кандидатом в члены партии десятью годами позже Горбачева, а членом партии — спустя девять лет.