Рождение Дестроера - Уоррен Мерфи

Рид тем временем машинально запихивал блокнот все глубже и глубже в шляпу.

Наконец возвратился дворецкий.

– Джентльмены, господин Фелтон примет вас. Прошу вас следовать за мной и воздержаться от курения.

Едва дворецкий отворил дверь кабинета, как Грувер понял, что совершил большую ошибку. С людьми такого калибра ему не приходилось сталкиваться в Ист-Гудзоне, хотя он знал и мэра, которого помнил еще адвокатишкой, и самого модного в городе врача, загубившего как-то по пьяному делу младенца.

Одетый в кашемировый халат человек, сидевший в кресле вишневого дерева с тоненькой книгой на коленях, принадлежал к другой породе людей. Безукоризненно подстриженные седеющие волосы, казалось, подсвечивали благородные и сильные черты его лица. Взгляд голубых глаз был неподвижно спокоен.

От него исходила аура элегантности и величия. Казалось, что одним своим присутствием он облагораживал сплошь уставленные книгами стены. Он был таким, каким должен быть, но, к сожалению, никогда не бывает настоящий мужчина.

– Господин Фелтон, – объявил дворецкий, – эти джентльмены из полиции.

Г-н Фелтон кивнул, дозволяя дворецкому впустить полицейских в кабинет. Слуга поставил два кресла неподалеку от колен Фелтона. Справа от него стоял полированный дубовый стол, за ним – задернутые портьеры.

Г-н Фелтон снова кивнул, отпуская дворецкого. Поколебавшись, Грувер и Рид присели на краешки кресел.

– Весьма сожалеем, сэр, что пришлось вас побеспокоить, – выдавил Грувер.

Господин Фелтон сделал одобрительный жест рукой.

Грувер поерзал на кресле. Его штаны вдруг показались ему мятыми и тесными.

– Даже не знаю, с чего начать, господин Фелтон.

Слегка наклонившись вперед, седовласый джентльмен благосклонно улыбнулся и тихо произнес:

– Говорите, не стесняйтесь.

Грувер кивнул на черный блокнот в руках Рида.

– Час назад перед этим зданием был найден человек. По характеру повреждений мы предположили, что он выпал из окна одной из квартир.

– Вы хотите сказать, что кто-то видел, как он летел, – спросил Фелтон тоном, больше соответствующим утверждению, нежели вопросу.

Грувер дернул головой, как человек, внезапно обнаруживший лазейку там, где ее не должно было быть.

– Нет, нет. Никто не видел, как он упал. Но нам уже приходилось видеть таких, как он, жертв падения с высоты, и я, прошу прощения, почти уверен, что он выпал из окна именно этого здания.

– Не могу с вами согласиться, – произнес благородный домовладелец.

Рид окончательно скомкал свой блокнот. Горло Грувера уподобилось тротуару в летнюю жару. Он собрался было возразить, но Фелтон жестом остановил его.

– Не могу согласиться, так как я твердо уверен в этом. В этом здании есть несколько семей, которые приглашают в гости кого попало. Перед тем, как сдать квартиру в этом доме, мы весьма тщательно изучаем личность будущего клиента, но вы как профессионалы должны понимать, что ни в ком нельзя быть уверенным до конца. Скорее всего, этот человек прыгнул именно из одной такой квартиры… – тут Фелтон преклонил голову, как бы собирая силы, и пристально посмотрел в беспрестанно моргающие глаза Грувера – …или, прости меня Господи, его выкинули из окна.

Фелтон посмотрел на томик стихов у себя на коленях:

– Понимаю, сколь ужасным вам это может показаться. Подумать только, отнять человеческую жизнь! Но, вы знаете, это иногда случается.

Если бы от этого не зависела их дальнейшая карьера, то и Грувер, и Рид, конечно же, расхохотались бы. Раскрыть двум полицейским такую тайну! Сообщить, что в грешном мире существуют убийцы и жертвы! Но что можно ожидать от утонченного, родившегося в рубашке миллионера, отгородившегося от реальности окружающей жизни томами стихов?

Фелтон продолжал.

– Час назад я как раз вышел на балкон подышать. Я видел, как он летел с балкона восьмого этажа. Я позвал дворецкого, и мы немедленно направились туда. Но квартира уже давно пустует. Мы никого в ней не застали. Если этого несчастного выбросили из окна, то преступник успел скрыться. Я, конечно, собирался немедленно сообщить об этом, но был так взволнован… Пришлось вернуться сюда, чтобы немного успокоиться. Какой ужас!

– Да. Мы понимаем, как это для вас тяжело, сэр! – сказал Грувер.

– Да уж… – согласился Рид.

– Ужасное и страшное происшествие, – продолжал Фелтон. – Подумайте только, что преступник, выбросивший этого несчастного из окна… если, конечно, его действительно выбросили… живет в этом здании.

Фелтон посмотрел полицейским в глаза.

– Я вынужден просить вас об огромном одолжении. Я уже сказал об этом Биллу, и он согласился со мной.

– Биллу? – спросил Грувер.

– Да, Биллу Далтону. Мэру Далтону.

– Ах, да, конечно, – сказал Грувер.

– Так вот, этот человек на улице. Погибший.

– Он еще жив… – сообщил Грувер.

– Правда?

– Пока еще жив, но мучиться ему осталось недолго. Он в тяжелом состоянии.

– Ужасно, ужасно. Впрочем, это может помочь делу. Очень прошу вас, выясните как можно скорее, кто он и откуда. Если возможно, сегодня до полуночи. Мы хорошо осведомлены о прошлой жизни наших квартиросъемщиков и, может быть, сможем выявить какую-то связь.

Грувер кивнул:

– Мы уже начали обычную процедуру расследования.

– Пусть она станет большим, нежели обычная процедура, и ваш труд будет вознагражден.

Грувер выставил вперед пухлые руки с толстыми пальцами, как будто отказываясь от второй порции земляничного торта.

– Нет, что вы! Нам ничего не нужно, мы очень рады…

Груверу не удалось закончить. Фелтон вынул из томика стихов два конверта.

– Внутри вы найдете мою визитную карточку. Прошу вас позвонить, как только что-то выяснится.

Выпроводив полицейских, дворецкий вернулся и сказал:

– Можно было просто навешать им лапши на уши. Очень тебе надо еще и взятки им давать.

– Какие взятки, лопух! – Фелтон поднялся из кресла, швырнул книгу на стол и потер руки.

Дворецкий пожал плечами:

– Что я такого сказал, босс?

– Ладно, Джимми. Я что-то нервничаю немного.

– Чего это вдруг?

Фелтон бросил на Джимми холодный взгляд, повернулся и подошел к портьерам, закрывавшим ведущую на балкон дверь.

– Откуда он взялся?

– Что?

– Ничего, Джимми. Налей-ка мне чего-нибудь!

– Правильно, босс. И мне тоже.

– И тебе.

Раздвинув портьеры, Фелтон вышел в сумерки, опускавшиеся на балкон двенадцатого этажа башни, которая возвышалась над Ист-Гудзоном благодаря его, Фелтона, стараниям.

Носком белой бархатной туфли сгреб землю, которая высыпалась из перевернутой кадки с пальмой, подошел к краю и, опершись на алюминиевое ограждение, вдохнул чистый воздух, принесенный ветром с Гудзона.

Здесь, наверху, воздух был чист. За каждый из кирпичей этого здания, поднявшего его сюда, где веял прохладный свежий бриз, заплатил он, Фелтон. Здесь не было копоти, не то, что на Восточной окраине, там, за рекой. Толпы народу, уличные торговцы, заводы, матери, кричащие на своих ребятишек, если, конечно, матери были дома. Когда Фелтон был мальчишкой, его мать редко бывала дома.

Иногда она все же приходила. Ночью. Проснувшись от шлепка по спине, он видел мать и ощущал алкогольный перегар. Почти всегда за ее спиной маячил силуэт стоящего в дверях мужчины, вырисовывавшийся в свете лампы из коридора. Больше мужчине и стоять-то было негде: квартирка крохотная. Одна комната. Одна кровать, которую надо было освободить.

Мать подталкивала его к двери, крича: «Да подушку-то оставь!» Приходилось оставлять и устраиваться на полу у двери. Зимой он брал с собой пальто.

Тогда они тоже жили на последнем этаже. Но на Деланси-стрит верхний этаж был самой нижней ступенью социальной лестницы, даже если твоя мать не была проституткой. На Восточной окраине лифты были не в почете.

Иногда она еще и запирала дверь изнутри, и утром нельзя было прошмыгнуть в квартиру, чтобы надеть куртку, почистить зубы и умыться. В школу он приходил грязный после ночевки на полу, с нечесанными волосами. Но никто из одноклассников над этим не смеялся.

Один как-то раз попробовал… Норман разобрался с ним при помощи отбитого горлышка бутылки – «розочки» в переулке возле школы. Его противник был почти на голову выше, но Фелтона это никогда не волновало: слабые места были у всех, и у больших они были больше, вот и все. Легче попасть палкой или камнем. Или «розочкой».

К четырнадцати годам Фелтон уже дважды побывал в детской исправительной колонии. Не миновать бы и третьего раза, да один из мамашиных клиентов улегся, оставив в штанах бумажник. Зайдя в комнату, чтобы умыться, Норман прихватил бумажник и улизнул. Ему это было не впервой, но столь богатый улов попался ему в первый раз. Двести долларов.

Это было слишком много, чтобы делить с мамой, и Норман Фелтон в последний раз спустился по грязной лестнице и вышел на улицу хозяином своей судьбы.