Распущенные знамена - Александр Антонов

Стройную фигуру в морской форме нового образца я заприметил ещё на ступенях резиденции Керенского. Тотчас покинул автомобиль и пошёл навстречу. Когда между нами оставалась пара шагов, окликнул:

— Если не ошибаюсь, адмирал Колчак?

Тот остановился и недоумённо посмотрел в мою сторону.

— Точно так. А вы…

— Моя фамилия Жехорский, Михаил Макарович. Я член Исполкома Петроградского Совета и заместитель начальника штаба Красной Гвардии.

Недоумение на лице Колчака сменилось отчуждённостью.

— Чем обязан? — сухо спросил он.

— Имею к вам, Александр Васильевич, предложение, и хотел бы тотчас его обсудить.

Щека адмирала дёрнулась.

— Прошу покорно меня простить, но ваше предложение вряд ли представляет для меня интерес, так что обсуждать нам с вами нечего!

После этих слов Колчак чуть кивнул и намеревался продолжить движение, но произнесённые мной слова заставили его остаться на месте.

— Для человека, только что отправленного в отставку, вы уж больно поспешно отвергаете предложение, даже его не выслушав.

Щека адмирала дёрнулась во второй раз.

— Однако вы довольно осведомлены, — сухо сказал он. — Хорошо, буду с вами предельно откровенен. Та сила, которую представляете вы, нравится мне гораздо меньше, чем та, представителем которой является господин Керенский. К тому же я спешу.

— Тогда могу предложить вам компромиссный вариант, — сказал я. — У меня тут машина. Я подвожу вас по указанному вами адресу, а вы соглашаетесь по дороге выслушать наше предложение.

Неожиданно Колчак рассмеялся.

— Чёрт с вами! — весело воскликнул он. — Показывайте, где ваш автомобиль.

Вступительную часть моей речи Александр Васильевич выслушал безо всякого интереса, зато когда я добрался до сути предложения, брови адмирала удивлённо приподнялись.

— Я не ослышался? — переспросил он. — Вы действительно предлагаете мне пост морского министра в вашем будущем правительстве?

— Вы не ослышались, мы действительно предлагаем вам этот пост.

Вот тут Колчак задумался крепко. Человек он был самолюбивый. Обожал держать в руках власть. А пост морского министра был для него пока пиком карьеры.

— А вас не смущает тот факт, — произнёс, наконец, адмирал, — что я являюсь твёрдым сторонником продолжения войны, и, как минимум, буду противиться развалу флота?

— Нет, не смущает, — ответил я. — Вы человек военный. Прикажут воевать — будете воевать, прикажут прекратить боевые действия — прекратите. А разваливать флот мы не планируем. Наоборот, с вашей помощью мы рассчитываем его укрепить и модернизировать.

Колчак в сомнении покачал головой.

— Как я могу вам верить? — сказал он.

— А мы и не рассчитывали, что вы согласитесь поверить нам на слово, — улыбнулся я. — На днях в Петрограде открывается Всероссийский съезд Советов. На нём выступят все наши лидеры и будут определены задачи для будущего правительства. Вот вам пропуск на гостевые места. Поприсутствуйте на заседаниях, пообщайтесь с другими высокопоставленными офицерами армии и флота, они там будут. Составьте мнение, основанное на ваших собственных наблюдениях. После окончания работы съезда мы с вами встретимся, и вы скажете о своём решении, договорились?

Автомобиль уже минуту стоял возле нужного адреса, но адмирал не спешил покидать салон. Наконец он взял пропуск, пожал мне руку и произнёс:

— Но теперь я ничего не обещаю.

После этих слов Колчак быстро покинул машину.

ГЛЕБ

Продолжая начатую Макарычем тему, скажу, что и мне довелось поучаствовать в работе по склонению к сотрудничеству высокопоставленных армейских офицеров.

В этот день я встречал на вокзале поезд, на котором в Петроград прибыл Верховный главнокомандующий генерал Брусилов. Прибыл для участия в работе I Всероссийского съезда Советов. Но, в отличие от Колчака, Брусилов был на съезде не гостем, а полноправным участником — делегатом от действующей армии. Алексей Алексеевич вышел на перрон в сопровождении нескольких офицеров, в добром расположении духа. Со мной поздоровался, как со старым знакомым. Пока шли к машинам, я заметил среди свиты Главкомверха Зверева, с которым мы обменялись короткими кивками.

После того, как Брусилов был размещён в отведённых ему апартаментах одной из лучших Петроградских гостиниц, я в коридоре выловил Зверева, поймал за локоть и отвёл в сторону. Вёл себя старый знакомец как-то уж очень нервно, и я спросил в лоб, что означает такое поведение?

— А как я должен вести себя в присутствии человека, который пришёл меня арестовать? — криво усмехнулся Зверев.

— Я пришёл тебя арестовать? — удивился я. — Что за чушь?

— Пардон, пардон, прошу покорно меня простить, — голос Зверева был полон сарказма. — Я как-то упустил из вида, что вашему превосходительству не по чину самому заниматься арестами. Видимо, меня арестует кто-нибудь из ваших подчинённых.

— Ну, вот что, — ситуация стала меня раздражать, — говори толком, за какую такую провинность тебя следует подвергнуть аресту?

— А то ты не знаешь? За то, что в известном нам деле я выказал поддержку генералу Корнилову, которого вы теперь арестовали!

— Корнилов арестован?!

Моё удивление было таким искренним, что Зверев сразу в него поверил.

— Так ты не знаешь? Третьего дня Корнилов был вызван к Керенскому, и прямо оттуда отправлен в «Кресты».

Вот оно что… Тюрьма «Кресты» находилась исключительно в ведении Временного правительства, потому я и прошляпил арест Корнилова.

— Немедленно займусь этим сам! — заверил я Зверева.

— Ты освободишь генерала? — спросил он.

— Это вряд ли, — не стал я брать на себя неосуществимых обязательств, — но изменить меру пресечения постараюсь.

— Без письменного распоряжения министра внутренних дел никак не могу… — канючил начальник тюрьмы. Его можно понять: начштаба Красной Гвардии пользовался сейчас в Питере большим авторитетом, нежели министр внутренних дел правительства Керенского. Я молча слушал стенания тюремщика, и тому было крайне неуютно под моим требовательным взглядом.

Достав носовой платок, он вытер вспотевшую лысину.

— Позвольте позвонить? — попросил начальник тюрьмы.

Я пожал плечами:

— Звоните…

Объяснять, что телефонная станция находится под нашим контролем, а значит, связи он не получит, я счёл излишним.

Тюремщик покрутил ручку, снял трубку, послушал, повторил операцию, зачем-то подул в трубку, опустил и растерянно произнёс:

— Не работает.

— Хотите, чтобы я починил связь? — мой тон вполне мог сойти за зловещий.

— Что вы, нет! — ужаснулся начальник тюрьмы. — Потом осёкся, осел лицом и потеряно произнёс:

— Без бумаги никак нельзя…

Снова да ладом! Пора кончать эту бодягу. Нужна бумага? Будет тебе бумага!

— Чистый лист найдётся? — спросил я.

— Что? Чистый лист… Да, конечно!

Начальник тюрьмы пододвинул в мою сторону лист белой бумаги, перо и чернила. Я начертал расписку и протянул её тюремщику.

— Этого достаточно?

Тот прочёл и радостно закивал…

Увидев меня, Корнилов слабо улыбнулся. Уже в машине спросил:

— Куда вы меня?

— В Петропавловскую крепость, — лаконично ответил я.

Корнилов помрачнел и замкнулся в себе. А мне так даже было и лучше...

Когда я повёл Корнилова не в каземат, а в помещение бывшей обер-офицерской гауптвахты, мрачность потекла с лица опального генерала. Открыв дверь одной из свободных комнат — припас я парочку «апартаментов», как знал, что пригодятся — сделал приглашающий жест рукой:

— Располагайтесь, Лавр Георгиевич!

Корнилов улыбнулся.

— А не слишком роскошно для тюрьмы? — спросил он.

— Ну, так вы и арестант особый, — с улыбкой же ответил я. — Впрочем, если вам будет угодно, можете считать себя под домашним арестом.

Устроив Корнилова, прошёл к себе. Адъютант доложил:

— Дважды звонили из министерства внутренних дел, требовали вас.

— Будут ещё звонить, сразу соедини, — приказал я, открывая дверь кабинета. Звонок не заставил себя ждать. Я снял трубку. Голос министра внутренних дел рвал мембрану.

— По какому праву вы забрали из «Крестов» генерала Корнилова? — спросил он.

— Арестованным военнослужащим место не в тюрьме, а на гарнизонной гауптвахте, — вступил я в словесную перепалку.

Глава седьмая

НИКОЛАЙ

В какое необычное время я попал! Я теперь (Уже привык, в ТОМ времени сказал бы «сейчас».) не про Революцию, хотя это тоже очень здорово. Я о нравах этого времени, а если ещё конкретнее — о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Здесь удивительным образом соседствуют «свободная любовь», столь похожая на половую распущенность оставленного нами мира, и патриархальная чистота добрачных отношений, заканчивающаяся алым пятном на белой простыне брачного ложа. Такими белоснежно чистыми являются мои отношения с Наташей Берсеневой. Мне, некогда зрелому мужчине, волшебным образом в одночасье ставшему молодым человеком, все эти потаённые вздохи, трогательное подрагивание длинных ресниц, моментальная пунцовость щёк при каждом случайном прикосновении друг к другу в начале знакомства, и абсолютная доверчивость, основанная на убеждённости, что не обижу, не порушу сейчас, когда дело идёт к свадьбе, кажутся лакомым блюдом, вкусить которое хочется до конца.