Распущенные знамена - Александр Антонов

И ведь Бухарин в отрицании необходимости немедленного установления Советской власти в России был не одинок. Его поддержал в своём выступлении Преображенский, а за ним и ряд других делегатов. Ленин в президиуме хмурил брови и что-то решительно чиркал в блокноте.

В первой половине третьего дня работы съезда партия впитала в себя «межрайонцев», после чего делегаты разбрелись по секциям и собрались вместе только во второй половине дня четвёртого. Вот тогда-то к делегатам с речью обратился Ленин. В своём крайне эмоциональном выступлении Ильич дал резкую отповедь своим политическим оппонентам. Вот мой пересказ отдельных фрагментов этого выступления:

… «Как можно клясться российскому пролетариату в любви и одновременно не верить в его способность возглавить самые широкие массы трудящихся в борьбе за светлое будущее?» … «Сложившаяся в настоящий момент политическая обстановка крайне благоприятна для создания в России третьего Временного, а по сути, первого советского правительства!» … «Упустить такой шанс не только архиглупо, но и преступно, в первую очередь, по отношению к пролетариату, об интересах которого так печётся товарищ Бухарин!» … «Заручившись поддержкой открывающегося на днях I съезда Советов, мы образуем правительство, состоящее не только из членов нашей партии и близкой нам по духу партии социалистов-революционеров, но и всех тех, кто создание такого правительства поддержит!» … «До начала работы Учредительного собрания мы должны на деле доказать способность советского правительства управлять страной, чтобы на законодательном уровне утвердить установление в России Советской власти!» …

ОЛЬГА

Уфф! Только что закончил работу большевистский съезд и можно с облегчением перевести дух. Честно говоря, не думала, что среди большевиков найдутся такие упрямцы. Тем весомее наша (Ленина и компании) победа. Союзу с эсерами быть, а, значит, пора бежать накрывать на стол. «Накрывать» — это я ляпнула по привычке. Банкет — громко, конечно, сказано — в столовой при Комендантском доме организуют и без меня, но пару-тройку блюд для этого стола я приготовлю сама.

**

На товарищеский ужин — а я: «банкет», «банкет» — собралось человек тридцать большевиков, эсеров и ещё не пойми кого (да простят мне товарищи мою политическую малограмотность!). Стол был накрыт в лучших традициях рабоче-крестьянского застолья. То есть ананасов и рябчиков не наблюдалось. Обычную столовскую еду каждый разнообразил принесёнными из дому разносолами. Украшеньем стола стали презентованные земляками товарищу Кобе вино и фрукты, и мои придумки. Никогда бы не подумала, что простой салат Оливье, заправленный к тому же сметаной, — есть ли тут майонез вообще? — будет пользоваться таким спросом. Тазик салата — я нисколько не преувеличиваю! — гости умяли буквально в один присест. А кусочки курицы, запечённые вместе с картофелем, едва-едва не сорвали аплодисменты. Чудно́, но приятно.

Говорили в этот вечер много и о многом, но в основном о политике. Спорили, иногда даже горячо, но всё же не выходя за рамки толерантности — я ещё в ТОМ времени высмотрела значение этого слова в Википедии. Лишь товарищ Сталин выглядел слегка раздражённым, и виной тому была не политика. Дело в том, что многие гости охотно кушали фрукты, но почти не притрагивались к вину. Ситуацию слегка исправил Мишка, когда поднялся и объявил о своей помолвке с Машей Спиридоновой. Тут даже самые отъявленные трезвенники не смогли отказаться и после витиеватого кавказского тоста Кобы, посвящённого Маше и Мише, пригубили действительно отменное вино.

В конце вечера под гитары и гармошки пели песни революционные и не очень.

МИХАИЛ

Свадьбу назначили на первое воскресенье сентября. Но и у меня, и у Маши, несмотря на тёплое отношение друг к другу, мысли витали в несколько иных сферах. Открывающийся через десять дней в Таврическом дворце I Всероссийский съезд Советов должен был одобрить создание в Росси первого советского правительства. В том, что такое одобрение будет получено, мы не сомневались. Случись съезд, как в ТОМ времени, в начале июня, и результат вполне мог быть для нас плачевным. Сейчас, в том, что одержим верх, мы не сомневались. Серьёзные изменения на российском политическом Олимпе — в особенности смена руководства в партии эсеров — привели к тому, что просоветская коалиция контролировала почти всю левую прессу и большую часть назначенных в войска комиссаров. Это гарантировало для нас преимущественное представительство на съезде от Петрограда и Москвы, других крупных промышленных центров Европейской части России, от фронтов и флота, от многих земледельческих районов.

Но нам было мало одержать просто победу — нам требовалась абсолютная победа. Поэтому приняли решение окружить особой заботой делегатов от тех областей России, куда весть о произошедших изменениях просто не успела дойти. Как раз подготовкой к предстоящему съезду была забита прекрасная головка моей будущей жены. Я же по инициативе Ленина был вовлечён в процесс формирования списка кандидатов в будущие министры, будучи в приказном порядке — Машей, кем же ещё? — назначен председателем Согласительной комиссии, которую сам же — получается, на свою голову — предложил создать.

На первом этапе мои сопредседатели — Сталин от большевиков и Александрович от эсеров — составили свои списки. На втором этапе Согласительная комиссия свела оба списка в один. Это на бумаге у меня так гладко получилось: «свела». На деле спорили три дня до хрипоты, чуть не подрались, но всё равно в окончательном списке напротив трёх постов осталось по две фамилии. Третий, заключительный этап, прошёл в более спокойной и куда более конструктивной обстановке. Ленин и Спиридонова в моём присутствии убрали из списка лишние фамилии и скрепили бумагу своими подписями. Так что к началу съезда коалиция обзавелась согласованным списком будущих министров.

Работа в Согласительной комиссии отнимала много времени, потому заветную тетрадочку с грифом «Совершенно секретно» я доставал из сейфа теперь только по ночам, когда проводил их в квартире на Екатерининском канале. Спросите, что за тетрадочка? Неприметная такая толстенькая тетрадочка, в ТОМ мире школьники и студенты такие называют «общая», а в структурах, где мне доводилось служить, — «рабочая». Завёл я эту тетрадочку не так давно для записи мыслей, которые в голове просто перестали помещаться. Было это что-то наподобие бизнес-плана по созданию ВЧК — структуры, без существования которой Советская власть, по моему глубокому убеждению, существовать не могла. Думайте про меня что хотите, но отказаться от идеи создания одной из самых эффективных контрразведок, да и разведок тоже, за всю историю Человечества было бы просто глупо!

Тетрадные листы постепенно заполнялись записями, схемами, смешными человеческими фигурками, напоминающими пиктограммы, с вписанными рядом с ним фамилиями. Некоторые из фамилий принадлежали друзьям: Кравченко, Бокий, Ежов, другие — бывшим и действующим в структуре Временного правительства сотрудникам полиции, жандармерии и контрразведки, таким как Джунковский. Остальные — будущим чекистам во главе с Дзержинским. Феликса Эдмундовича я без колебания определил на самую вершину структурной пирамиды: сумел создать ЧК тогда — сумеет и теперь!

«Хорошо, — скажут многие из вас, — пусть с ЧК вопрос и спорный, но, в принципе, понятный. Тетрадка-то зачем? Риск ведь непомерный». Вы, друзья, как сговорились. Васич и Ёрш, как узнали про её существование, так твердят мне то же самое. Мой ответ вам и им: «Это привычка, фиг какой революцией выбьешь!»

**

После съездов эсеров и большевиков стало очевидно, что правительство Керенского доживает последние дни. Понимал ли это сам Керенский? Думаю — да. Но, будучи холериком от политики, Александр Фёдорович отчаянно пытался доказать, — кому? — что он, в отличие от своего друга Савинкова вовсе не политический труп. Опровергнув мнение большинства аналитиков, он до сих пор не вышел из партии эсеров, и это несмотря на негативные для него итоги партийного съезда. Теперь вот принялся за популярных в армии и на флоте военных. Короче, ЭТОТ Керенский повторял действия ТОГО Керенского, несмотря на совершенно иную политическую ситуацию в стране — это-то и было самым удивительным, но нас устраивало. Чтобы снизить вероятность начала Гражданской войны, мы торопились если не привлечь этих военных на свою сторону, то хотя бы сделать их позицию более терпимой по отношению к нам.

Стройную фигуру в морской форме нового образца я заприметил ещё на ступенях резиденции Керенского. Тотчас покинул автомобиль и пошёл навстречу. Когда между нами оставалась пара шагов, окликнул:

— Если не ошибаюсь, адмирал Колчак?