Екатерина Медичи - Владимир Москалев

И в это самое время рядом с коннетаблем раздался громкий голос:

— Сдавайся, маршал!

— Кто ты? — крикнул он всаднику, опешив от такой наглости.

— Меня зовут Роберт Стюарт, и клянусь, я возьму тебя в плен.

— Ты думаешь, я уже настолько слаб, что меня можно взять голыми руками? — и главнокомандующий взмахнул своей шпагой.

Если бы Роберт Стюарт не пригнул голову, она слетела бы с плеч. Но он пригнул ее и, когда выпрямился, выхватил из-за пояса пистолет и в упор выстрелил в коннетабля. Анн де Монморанси издал протяжный стон, выронил шпагу и схватился за живот. К несчастью, на нем не было панциря. Его сын, опоздав лишь на мгновение, с ходу зарубил Стюарта, но коннетабль, мертвенно бледный, уже сползал с седла. Его поддержали, осторожно уложили на носилки. Франсуа остался с отцом, а Лесдигьер, взяв на себя командование пятьюстами всадников, стремительно погнал неприятеля назад, под стены Сен-Дени.

Так закончилась эта битва, не принесшая успеха ни той, ни другой стороне. Потери гугенотов составляли около пятисот человек, а для их и так небольшого войска это был значительный урон, если учесть, что большинство убитых и раненых были дворяне. Католики потеряли в этом сражении около четырехсот человек, это была, по сути, Пиррова победа, если учесть тройное превосходство их сил над неприятелем.

На следующий день протестанты, сохранившие в этом сражении своих вождей, соединились с вернувшимся сильно потрепанным отрядом Д'Андело и направились в Монтро. Там к ним примкнули войска де Ларошфуко, имевшие сражение с Монлюком и оттеснившие его к папским владениям. Затем все вместе они двинулись в Шампань. Здесь их должны были ждать рейтары герцога Казимира, младшего сына графа Пфальца, численностью в шесть тысяч всадников и три тысячи пеших солдат.

Узнав об этом, Екатерина приказала своему младшему сыну шестнадцатилетнему Генриху Анжуйскому взять на себя обязанности главнокомандующего вместо смертельно раненного коннетабля Монморанси и отправиться в поход на восток, дабы помешать гугенотам соединиться с рейтарами Казимира. К нему были приставлены опытные и храбрые полководцы: герцог де Немур, герцог де Монпансье, муж дочери Франциска де Гиза, и г-н де Косее, будущий маршал.

Тяжелораненого коннетабля провезли по улицам Сен-Дени, потом Сент-Антуан и доставили в его дворец. Всю дорогу он не приходил в сознание, таким его и уложили в постель, предварительно раздев и обмыв. Легран, личный врач полководца, сразу же бросился осматривать своего господина. Весь парижский двор собрался здесь, все ждали, какой приговор больному вынесет врач, и гадали, кто теперь будет коннетаблем. Ждали королеву-мать, но вот подъехала и она со своими сыновьями. Она привезла с собой двух лекарей, хотя знала, что у коннетабля есть собственный. Наконец Легран объявил собравшимся у ложа раненого:

— На его теле двенадцать колото-резаных ран, особенно на лице и голове. Два раза его царапнула мушкетная пуля. Но эти раны не страшны, они бы зарубцевались. Страшнее другая, последняя. Эта не даст ему прожить дольше завтрашнего дня. Пуля угодила в хребет и разбила седалищные позвонки и диски, разрушив спинной мозг. Ее нет, она вышла навылет. Всей жизни у главнокомандующего несколько часов. Вы можете прощаться с ним. Пошлите за священником и духовником. Он в любую минуту может прийти в себя, душа его должна быть чистой, дабы не попасть в ад.

Шомберг рыдал навзрыд, встав на колени и уткнувшись лицом в кровавую рубаху своего хозяина; Лесдигьер, стоя рядом, не пытался сдержать слез, текущих по щекам. Франсуа стоял на коленях у изголовья отца с лицом белее простыни, на которой тот лежал и, будто загипнотизированный, молча, сухими глазами глядел в безжизненное лицо коннетабля. Ладони его, держащие восковую руку умирающего отца, мелко дрожали.

Королевские врачи не стали спорить с Леграном, ибо диагноз был абсолютно верен.

Екатерина, нахмурясь, молча, стояла у постели главнокомандующего и тяжело вздыхала.

Через час коннетабль пришел в себя, но поначалу никого не узнавал. Потихоньку мысли его стали проясняться, и он тут же позвал Леграна. Монморанси попросил его сказать всю правду, пусть самую горькую. Он должен успеть сделать распоряжения.

И Легран не стал ему лгать. Коннетабль поблагодарил его и сделал знак, чтобы к нему наклонились Франсуа и Шомберг. Они были сейчас самыми близкими людьми, и им он поверил какие-то свои тайны, неведомые никому. Потом подошла Екатерина с сыном. И Анн Монморанси выразил желание, что не ради корысти, но для блага Франции хотел бы видеть своим преемником на посту главнокомандующего сына Франсуа. Даже в свой смертный час он думал не о себе, а о судьбе королевства. Потом коннетабль отдал еще какие-то распоряжения, записанные тут же его нотариусом, и наконец, объявил:

— Это все. А теперь зовите попов, я буду беседовать с ними.

Наутро, сразу после пробуждения, с ним случилась агония, он бился и дрожал с минуту-другую, закатив глаза и с пеной у рта, потом глубоко вздохнул, выдохнул и успел еще сказать:

— Я иду, Диана.

И умер.

Королева в знак признательности за долгую и безупречную службу организовала для коннетабля поистине королевские похороны в соборе Парижской Богоматери. Его сердце поместили близ его дома, в монастырь Целестинцев, рядом с сердцем Генриха II, которому он всегда верно служил. А когда главнокомандующего везли в усыпальницу Монморанси, то по пути остановились в Сен-Дени, дабы усопший мог проститься с прахом короля. Это был последний, с кем попрощался Анн де Монморанси, и душа короля Генриха, верно, будет первой, с кем встретится его душа, только что отлетевшая на небо.

Часть вторая

Конец и начало. 1568

Пролог

Начатая битвой при Сен-Дени, вторая гражданская война на этом не закончилась. Благодаря денежной помощи, оказанной протестантам Лесдигьером, они встретились в Шампани с рейтарами герцога Казимира и этим значительно увеличили свое войско. Теперь можно было подумать и о походе на Париж. Но Екатерине нужен был мир, у нее больше не было денег на продолжение войны. Начнись она снова, ей нечем будет платить иностранным наемникам, и тогда протестанты могут одержать верх.

Она направила своего эмиссара в армию Конде для переговоров, и вожди протестантов, поразмыслив, дали согласие, однако поставили условие: отправление свободного культа богослужения в Нормандии, Париже, Ла Рошели и других южных городах.

Екатерина, что называется, кусала локти. Теперь она уже не знала, на что решиться. Приходилось идти на компромисс с собственной совестью, гордостью женщины, честью королевы, и все это ради мира, который нужен ей сейчас как воздух. Мир необходим ради ее детей, в них нуждалась страна, которой она управляет. Ах, если бы не Шампань, если бы не бездарность и глупость Косее, Немура и Монпансье, проворонивших соединение гугенотов с наемниками! Ей не пришлось бы сейчас краснеть за саму себя. Жаль, так глупо погиб коннетабль… и что это дало? Ничего, кроме того, что гугеноты, будто бы разбитые, все же одержали верх не потому, что не потеряли ни одного из своих вождей, но потому, что осмеливаются предъявлять ей свои требования, на которые она, и это самое ужасное, не может не согласиться.

Поздней зимней ночью выборных делегатов, избранных адмиралом и кардиналом де Шатильоном, — старшим братом Жолиньи и Д'Андело, человеком, отлученным папой от церкви, — провели в Лувр к королеве и королю. Оба в масках, при оружии и охране, их имена — граф де Ларошфуко и Шарль де Телиньи. Последний являлся обладателем состояния, доставшегося ему после смерти небезызвестного г-на де Вильконена, и кроме того, был зятем адмирала, женатым на его дочери Луизе.

Несколько дней тому назад испанский посол Д'Адава сообщил своему государю о предстоящих обменах мнениями; тот незамедлительно ответил, что готов предложить французскому королю миллион, лишь бы тот отказался от постыдных переговоров с протестантами. Карл IX тут же сдуру начал писать Филиппу, что он согласен, но его мать вырвала у него из рук письмо и разорвала в клочки. Карл потребовал объяснений, и Екатерина усталым голосом проговорила, что ей не нужны деньги, на которые он наймет иностранных солдат и начнет новую кровопролитную войну. Хватит уже крови, им нужен мир. К тому же заниматься ростовщичеством с испанским королем опасно, велик риск попасть к нему в кабалу. И еще она напомнила сыну о видах, которые имеет Филипп II на Францию.

Карл нахмурился. В самом деле, Габсбурги хотят прибрать Францию к рукам, сделав ее наподобие Нидерландов одной из провинций Всемирной монархии, возглавлять которую будет Филипп — испанский король и император Священной Римской империи, преемник ничтожного Карла V, своего отца. Вот отчего он так радел об искоренении ереси во Франции, вот откуда такая неслыханная щедрость.