Творец сновидений - Роджер Желязны

***

Чарлз Рэндер, Питер Рэндер и Джилл де Вилл праздновали Сочельник вместе.

Квартира Рэндера помещалась на самом верху башни из стали и стекла.

Здесь царила определенная атмосфера постоянства. Ряды книг вдоль стен; в некоторых местах полки прерывались скульптурами; примитивная живопись в основных цветах занимала свободное место. Маленькие зеркала, вогнутые и выпуклые, теперь обрамленные ветвями Гадуба, висели в разных местах.

На каминной доске лежали поздравительные открытки. Горшечные растения два в гостиной, одно в кабинете — и целый куст в спальне — были осыпаны блестками. Тихо лилась музыка.

Пуншевая чаша была из драгоценного камня в ромбовидной оправе. Она стояла на низком кофейном столике грушевого дерева в окружении бокалов, сверкающих в рассеянном свете.

Настало время развернуть рождественские подарки…

Джилл развернула свой и закуталась в нечто похожее на полотно пилы с мягкими зубьями.

— Горностай! — воскликнула она. — Какой величественный! Какой прекрасный! О, спасибо, дорогой Конструктор!

Рэндер улыбнулся и выпустил кольцо дыма.

Свет упал на мех.

— Снег, но теплый, лед, но мягкий… — шептала Джилл.

— Шкурки мертвых животных, — заметил Рэндер, — высокая награда за доблесть охотника. Я охотился за ней для тебя, я исходил вдоль и поперек всю Землю. Я пришел к самым красивым из мертвых животных и сказал:

"Отдайте мне ваши шкурки", и они отдали. Рэндер — могучий охотник.

— У меня тоже есть кое-что для тебя, — сказала она.

— Да?

— Вот. Это тебе подарок.

Он развернул обертку.

— Запонки, — сказал он. — Тотемические. Три лица, одно над другим, и все золотые. Ид, Эго и Супер-Эго — так я назову их. Самое верхнее лицо наиболее экзальтированное.

— А самое нижнее улыбается, — сказал Питер.

Рэндер кивнул.

— Я не уточнил, какое — самое верхнее, — сказал он мальчику. — А улыбается оно потому, что имеет собственные радости, каких вульгарное стадо никогда не поймет.

— Бодлер? — спросил Питер.

— Хм, — усмехнулся Рэндер. — Да, Бодлер.

— …Чертовски неудачно сказано.

— Обстоятельства, — проговорил Рэндер, — это дело времени и случая.

Бодлер на Рождество — это сплав чего-то старого и чего-то нового.

— Звучит, как свадьба, — сказал Питер.

Джилл вспыхнула под своим снежным мехом, но Рэндер сделал вид, что не заметил этого.

— Теперь твоя очередь открыть свои подарки, — сказал он сыну.

— Идет. — Питер разорвал пакет. — Набор алхимика, — заметил он, — как раз то, что я всегда хотел — перегонный куб, реторты, водяная баня и запас жизненного эликсира. Мощно! Спасибо, мисс де Вилл!

— Пожалуйста, называй меня Джилл.

— Хорошо. Спасибо, Джилл.

— Открой и второй.

— О'кей. — Он сорвал белую бумагу с падубом и колокольчиками. Сказочно: вторая вещь, которую я всегда хотел! Нечто старое, нечто новое, нечто заимствованное и нечто голубое: семейный альбом в голубом переплете и копия отчета Рэндера сенатскому подкомитету протоколов о социоматическом неумении приспособиться к обстановке среди правительственных служащих. А также собрания сочинений Лафтинга, Грэхема и Толкиена. Спасибо, папа! Ох, и еще! Таллис, Лорелли, Моцарт и добрый старый Бах. Мою комнату наполнят драгоценные звуки! Спасибо, спасибо вам. Что я могу дать вам взамен? Так, мелочь… Как вам это? — Он протянул один пакет отцу, другой Джилл.

Оба вскрыли свои пакеты.

— Шахматы, — констатировал Рэндер.

— Пудреница с пудрой и румянами, — воскликнула Джилл. — Спасибо!

— Не за что.

— А почему ты пришел с флейтой? — спросил Рэндер.

— Чтобы вы послушали.

Питер собрал флейту и заиграл. Он играл о Рождестве и святости, о вечере и пылающей звезде, о горячем сердце, о пастухах, королях, о свете и голосах ангелов.

Закончив, он разобрал флейту и спрятал ее.

— Очень хорошо, — сказал Рэндер.

— Да, хорошо, — сказала Джилл. — Очень…

— Спасибо.

— Как школа? — спросила Джилл.

— Хорошая, — ответил Питер.

— Много было беспокойства с переходом?

— Нет, потому что я хороший ученик. Папа меня здорово учил, очень здорово.

— Но тут будут другие учителя…

Питер пожал плечами.

— Если знаешь учителя, то знаешь только учителя. А если знаешь предмет, то знаешь его. Я знаю много предметов.

— А ты знаешь что-нибудь об архитектуре? — спросила Джилл.

— Что именно вы хотите спросить? — осведомился Питер с улыбкой.

— Раз ты задал такой вопрос, значит, ты кое-что знаешь об архитектуре.

— Да, — согласился он. — Я недавно изучал ее.

— В сущности, я именно это и хотела узнать.

— Спасибо. Мне приятно, что вы доверяете моей осведомленности.

— А зачем ты изучал архитектуру? Я уверена, что она не входит в учебный план.

— Нихиль хоминум… — он пожал плечами.

— О'кей, я просто интересовалась. — Она быстро взглянула на свою сумочку и достала сигареты. — А что ты о ней думаешь?

— Что можно думать об архитектуре? Она — как солнце: большая, яркая, и она — тут. Вот, примерно, и все — если только вы не хотите услышать что-нибудь конкретное.

Она снова покраснела.

— Я имею в виду — она тебе нравится?

— Инвариантно — если она старая и издали, если новая, а я внутри, когда снаружи холодно. Я утилитарен в вопросах физического удовольствия и романтичен в том, что относится к чувствительности.

— Боже! — сказала она и поглядела на Рэндера. — Чему ты научил своего сына!

— Всему, чему мог, и насколько мог.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы ему когда-нибудь наступил на ногу кто-то размером с небоскреб, набитый фактами и современной физикой.

— Дурной тон — говорить о человеке в третьем лице, как будто его тут нет, — заметил Питер.

— Правильно, — согласился Рэндер, — но хороший тон не всегда уместен.

— По твоему, человек и извиняться не должен?

— Это каждый решает сам для себя, иначе это не имеет смысла.

— В таком случае, я решил, что не требую ни от кого извинений, но если кто-то желает извиниться, я приму это как джентльмен, в соответствии с хорошим тоном.

Рэндер встал и поглядел на сына.

— Питер… — начал он.

— Можно мне еще пунша? — спросила Джилл. — Он очень вкусный.

Рэндер потянулся к чаше.

— Я подам, — опередил его Питер, взял чашу и встал, опираясь локтем о спинку кресла.

Локоть соскользнул. Чаша упала на колени Джилл. По белому меху побежала полоса земляничного цвета. Чаша скатилась на софу, выливая на нее остатки пунша.