Месть за нелюбовь - Светлана Алешина

«Нет, убийца точно не Евгений», — успела подумать Лариса и открыла глаза.

Было уже утро. Котов сидел на корточках перед ее кроватью и настойчиво теребил Ларису за плечо.

— Солнышко, — захныкал он. — Я уже три дня не ел!

— Ну что ты сочиняешь? — лениво потягиваясь, спросила Лариса. — Мы же только вчера обедали вместе!

— А я голодный! — голосом раскапризничавшегося ребенка заявил муж.

— А где домработница? — терпеливо спросила Лариса.

— Она ушла.

— Почему?

— Дура потому что. — Котов не стал утруждать себя нахождением замысловатых аргументов по этому поводу.

— Ну-ка расскажи, — потребовала Лариса.

— Что тут рассказывать! — помялся Евгений и тут же добавил как-то по-ребячьи самодовольно: — Ты же знаешь, как я разбираюсь в женщинах.

Лариса усмехнулась, догадываясь о том, что сейчас должен последовать рассказ о любовных похождениях мужа.

— Ну так вот, — продолжал Котов. — Я сразу заметил, что наша Любашка на меня глаз положила. Еще в конторе, когда ее нанимать ходил. Я, в общем, и взял-то ее только поэтому. Сразу увидел, как я ей понравился. Еще когда она сама этого, наверно, не поняла, дуреха. Но я же знаю, что нужно настоящей женщине. Вот и думаю вчера: чего мне девку зря мучить! И решил ей отдаться.

— О, у тебя просыпаются мазохистские комплексы, Женечка! — с улыбкой воскликнула Лариса.

Муж со своими на первый взгляд глупыми историями явно содействовал ее окончательному пробуждению.

— А она, дурочка, испугалась чего-то: руками замахала, завизжала. Вижу я — не понимает девка своего счастья, — продолжал Евгений. — Приходится чуть ли не силой объяснять. А она опять в крик и уже чуть ли не кусается. Что ж делать: отпустил я ее. Она и драпанула как ошпаренная, лишь пятки замелькали. Шум из-за пустяков подняла! Я ведь и не трогал ее толком. Так только, слегка по попке потрепал…

Евгений закончил свой рассказ и обиженно уставился на хохочущую Ларису.

— Смешно тебе, — протянул Котов, начиная потихоньку поглаживать одеяло, под которым лежала жена. — А я, может, ни на кого и не взглянул бы, если бы ты хоть чуть-чуть любила меня. Вспомни, как нам хорошо было раньше…

Лариса поежилась. Прикосновения мужа уже давно не вызывали у нее никаких чувств, кроме отвращения. Ну, в крайнем случае равнодушия. Легко выскользнув из-под одеяла с противоположной от Котова стороны, она накинула шелковый халатик и отправилась на кухню, явно демонстрируя Евгению предпочтение готовить завтрак, чем заниматься с ним утренним сексом.

И в процессе приготовления еды Лариса имела возможность спокойно подумать. Например, о том, что же важное она могла упустить. А это «что-то» на самом деле было и вертелось сейчас в голове Ларисы смутным облачком, не желая материализовываться в четкие мысли и слова. Готовя свое фирменное блюдо — фрикадельки из баранины с чесночным соусом, — Лариса перебирала в памяти всех, с кем она встречалась в последние дни по делу Каменской.

Выходило так, что никого из них нельзя было исключить из списка подозреваемых. Если хотя бы знать, кто врет насчет магазинных акций! И тут Лариса чуть не подпрыгнула.

Кандабурова! Как она могла забыть про одного из самых близких людей Каменской!

Конечно, можно было задуматься над причинами столь странной дружбы: Каменская — богатая, красивая, и Кандабурова — откровенная уродка, женщина, мягко говоря, не обремененная интеллектом. Однако факт оставался фактом — сколько Лариса помнила Каменскую, ближе, чем казашка Орнагын, у нее не было никого.

Лариса зацепила две фрикадельки прямо со сковороды и отправила их в рот. Оставшиеся фрикадельки она быстро залила соусом и выложила на тарелку с листьями салата.

— Готово, иди ешь! — прокричала она мужу и вылетела из кухни, на ходу развязывая фартук.

— А как же ты? — понеслось ей вдогонку, но Лариса уже начала переодеваться.

Через несколько минут она сидела в салоне своей машины. А еще через некоторое время ехала в Октябрьское ущелье.

В этот утренний час пик Лариса, выбрав окольный путь, на котором очень редко попадались другие машины, неслась так, что впору даже джипу Доллара было позавидовать.

Ей казалось сейчас, что она, как никогда, близка к разгадке убийства Каменской. Если казашка не сможет помочь ей, значит, этого не сможет сделать никто. И тогда образуется «висяк», как обычно называют в милиции подобные дела. А скорее всего пострадают невинные люди.

Итак, добравшись до Кандабуровой всего за двадцать минут, нетерпеливая Лариса застыла на минуту перед дверью знакомого дома. Его огромные окна-глаза были грустно закрыты занавесками, и сам особняк, казалось, безмолвно прощался со своей бывшей хозяйкой, похороненной всего лишь три дня назад.

Объявив самой себе минуту молчания в память убитой подруги, Лариса постояла несколько мгновений перед стенами мрачного дома. Но срочные дела настойчиво звали ее вернуться к жизни, и, мысленно пообещав Ирине сделать все возможное для нахождения ее убийцы, Лариса нажала на кнопку дверного звонка.

На этот раз дверь ей открыла домработница Людмила. Она выглядела очень состарившейся за последние дни, смотрелась гораздо старше своих тридцати пяти лет.

Она молча провела гостью в бывшую спальню Каменской и ушла, бесшумно, хотя и плотно закрыв за собой дверь, так и не произнеся ни единого слова.

Орнагын же, казалось, и вовсе не заметила того, что уже находится в комнате не одна. Сегодня она, как никогда раньше, напоминала злую ведьму, вышедшую даже не из детской сказки, а из мрачных народных преданий, до сих пор ужасающих современных людей своей наивной жестокостью и простодушным цинизмом.

Казашка сидела, устремив свой потухший взгляд вдаль, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как будто совершая какой-то неизвестный Ларисе обряд, и последняя едва удержалась от того, чтобы не вылететь сейчас же из комнаты и не побежать куда глаза глядят. Но у нее все же хватило духа набрать в легкие побольше воздуха и поздороваться.

— Здравствуйте, — с трудом произнесла Лариса.

И злые чары были вмиг разрушены. Перед ней сидела старая, больная, некрасивая женщина, оплакивающая последнего человека, испытывавшего к ней хотя бы дружеские чувства. Возможно, другой Каменской у нее больше не будет никогда. Это была, конечно же, вовсе не ведьма, совершающая злое колдовство. Бессознательно копируя такую знакомую ей привычку Каменской, Орнагын повернулась к Ларисе и, не здороваясь, начала говорить, как будто продолжая прерванную только что беседу.

— Знаете, каким Ирина была добрым, хорошим человеком, — говорила она монотонным низким голосом, изредка неожиданно прерывающимся совсем старушечьими всхлипываниями. — Сейчас таких просто нет. Мы еще в школе учились с ней вместе. Она всегда заступалась за меня перед одноклассниками. Хотя настоящей дружбы у нас тогда, конечно, быть не могло. Кто я?

Орнагын горько усмехнулась и сама ответила на свой вопрос:

— Даже не просто дурнушка, а уродка горбатая. А она красавицей была, всегда была окружена толпой ребят. Я много наблюдала за ней тогда издалека, но не подходила. Хотя и завидовала ей, конечно, что греха таить, но по-доброму. Уж больно она хорошая была. И не задавака нисколько. А уж потом, когда мы пошли работать на один завод, у нас и завязалось что-то похожее на дружеские отношения. Я же ее с первым ее мужем и познакомила. Она-то пришла на завод позже меня, уже когда поступила в экономический институт, на заочное. И однажды ей очень нужно было чертежи какие-то чертить. Я и отвела ее к Валерке Солдатову. Первый жених был тогда на нашем заводе — красавец, умница, а уж балагур! Кого хочешь в два счета уговорит.

Лариса слушала воспоминания этой женщины, стараясь не прерывать ее. По опыту она хорошо знала, что вот из таких рассказов о давно ушедших в прошлое событиях часто всплывают факты, имеющие значение и в настоящем. Кроме того, заслужить сейчас доверие казашки проще всего можно было только с помощью заинтересованного слушания. И Орнагын продолжала:

— Короче, пошла Ириша к Валерке за чертежом. Она жутко волновалась перед предстоящей сессией, а вернулась без памяти влюбленная так, как только глупые девчонки умеют любить. И до учебы ей потом очень долгое время и дела не было. А вскоре и до свадьбы дошло. Уж если Ирочка хотела добиться чего-то, то она добивалась всегда, а уж в сердечных делах тем более. Валеркины родители тогда в деревне жили и настояли, чтобы сыграть настоящую деревенскую свадьбу: с кучей родственников, обрядов, ну и, конечно, неизбежным мордобитием. А уж измывались над молодыми вообще кто во что горазд. Помню, захожу я к Ирине на утро второго дня, а она сидит в одном белье и безутешно рыдает.

— Что же случилось?

— Она молча указала мне на окошко. А там! Старухи утащили белую простыню и размахивают ею перед гостями, соседями и просто прохожими. А простыня-то в крови. Это мы потом узнали, что у них обычай такой: показывать всем, что невеста девственницей была. Дикость жуткая! Поэтому Ирина и не выдержала долго в деревне. Хотя их там оставляли и долго упрашивали, работу предлагали и дом новый. Полюбили очень ее в новой семье. Все пять Валеркиных сестренок-погодок ходили за новой золовкой по пятам как приклеенные. Да что там говорить — она со всеми людьми всегда ладить умела.