Дорогой широкой - Святослав Логинов

— Тут и этого моста уже нет, — ответили ему. — Проехал один вроде тебя, на трейлере. Сорок лет мост стоял, а один дурак его за минуту сломал. И ещё смеётся, паскуда, не любите, говорит, техники.

— А как же на тот берег?

— А по воздуху. Или, если хочешь, переезжай тут, пока мы всё не растаскали. Только учти, у него и в лучшие годы грузоподъёмность была полторы тонны.

То, что деревянные мосты рассчитаны на полторы тонны, Юра знал очень хорошо. Можно сказать, на собственной шкуре. Цифра эта запомнилась со времён практики, которую будущему мотористу пришлось проходить в Лодейнопольском ДРУ. Строили дорогу из Лодейного Поля через Алёховщину… не помнится уже куда, вроде бы на Тихвин. И строили, конечно, очень по-советски.

Проложили вполне приличную шоссейку, а вот с мостом через реку Оять вышла заминка. Дорожно-ремонтное управление мостов не строит, в крайнем случае трубы кладёт, когда поперёк трассы попадается ручеёк. А тут — Оять, вполне достойная речка, мелкая, но порожистая и с крутыми берегами, под стать куда более серьёзной реке. Там и стоял деревянный мост и грозный знак перед ним: «Не более полутора тонн». Легковушки через мост проезжали, а тяжёлый транспорт, дойдя до реки, покидал асфальт, осторожно спускался с обрыва, пересекал реку вброд, а затем натужно лез на противоположный берег. Только у нас умеют, заасфальтировав пятьдесят километров шоссе, заткнуть его одним непостроенным мостом.

Работа была закончена, Юра вместе со своим катком отправлялся в Лодейное Поле. Каток у него был не чета теперешнему, «Ду-42», слабенькая двухвальцовая машина, открытая всем ветрам, без кабины, а лишь с навесом над головой моториста. Тем не менее тянул каток куда как больше полутора тонн, к тому же ехал Юра не своим ходом, каток загрузили на платформу для особо тяжёлых грузов и прицепили к здоровенному «КрАЗу». И вся эта армада на приличной скорости торжественно шествовала в направлении хилого мостика.

Вообще-то, история начатась ещё на день раньше, когда водитель старенького «москвичонка» не справился с управлением и, пробив перила, грохнулся с моста в реку Оять. «Москвичонок» упал с пятиметровой высоты на крышу, но поскольку Оять речка мелкая, а водитель был дисциплинированно пристёгнут спасательными ремнями, то отделался он синяками и сильным испугом. Выбравшись из полузатонувшей машины, автолюбитель побежал искать помощь, которая прибыла на место лишь на утро следующего дня. Приехал автокран и трое милиционеров в «газике». Кран въехал в реку, а «газик» только спустился к воде, но остался на берегу. Затем собравшиеся, верные похвальной русской привычке всякое маленькое дело начинать с большого перекура, отошли в сторонку и присели отдохнуть на старый выворотень. Это всех и спасло, потому что над обрывом показался «КрАЗ» с платформой, катком и практикантом Юрой Неумалихиным в кабине «КрАЗа». Недавно прошёл дождик, дорога была скользкая, и вообще, когда у тебя на прицепе загружен асфальтовый каток, резкое торможение на крутом и мокром склоне бывает очень чревато.

Всё это водитель «КрАЗа» оценил в доли секунды. Затем он газанул, надеясь проскочить через деревянный мостик.

Не проскочил. Слишком уж превышал вес автопоезда величину, указанную на дорожном знаке.

Мост хрустнул и обвалился разом по всей длине. Слабозачаленный каток сорвался с платформы и спланировал на лежащий вверх тормашками «Москвич». «КрАЗ» зацепился передними колёсами за уцелевшую опору и остался висеть в пяти метрах над водой. Что касается платформы, то она качнулась на прицепке, словно маятник, и рухнула на подъёмный кран, изувечив его как бог черепаху. Кран, в свою очередь, опрокинулся и стрелой раздавил милицейский «газик».

До той поры Юра считал, что подобные вещи случаются только в кинокомедиях. Побоище на реке Оять убедило его в обратном.

И вот теперь он стоял перед полуразрушенным близнецом оятского моста и не знал, что делать. Брода тут не было и, судя по неспешному течению реки, не предвиделось и в ближайших окрестностях.

— Чего решил? — спросил Богородица.

— Прямо и не знаю. Будь мы налегке, я бы переехал. А у нас с тобой, сам знаешь, двадцать две тонны.

— Так уж и двадцать две? — усомнился Богородица. — Прикинь, сколько горючки мы уже сожгли, сколько кубового остатка слили. Считай, полтонны долой. И потом я сам могу из кабины выйти. Это ещё шестьдесят кило. Да и не было у нас двадцати двух тонн, это твой милицейский приятель лишку хватил. Так что сейчас у нас, по моей прикидке, вес не больше двадцати одной тонны.

— Ну, коли всего двадцать одна, то можно рискнуть. Вот только, если мост всё-таки обвалится, ты-то как ко мне попадёшь?

— В реку, что ли?

— На тот берег, — оборвач шутника Юра.

— Так я сначала пройду, а потом ты поедешь.

— Давай, раз так, — Юра махнул рукой и, высунувшись из кабины, крикнул работягам: — Погоди ломать, мы сперва проедем, а потом вам, может, и делать ничего не придётся!

Мужики посторонились и приготовились смотреть на бесплатный цирк.

Богородица с узелочком в руках перебрался на тот берег. Было невыразимо трогательно смотреть, как он проверяет ногой прочность настила, по которому должен проехать каток.

Следом двинулся Юра.

Сам каток — ерунда, у опытного моториста он способен на чудеса, а вот хмельной груз лёг на мост всей своей тяжестью. Стонали брёвна, трещали ещё не размолотые доски настила, вся руина моста кренилась на сторону, угрожая сбросить невыносимую тяжесть в ленивую воду.

— Во даёт, душа скобарская! — восхищённо выдохнул один из зрителей.

И с чего бы ему принять Юру, коренного новгородца, за псковича? И рост не тот, и нос не тот, только цветом волос ближние соседи сошлись. А так, новгородца скобарём назвать — всё равно, что псковича ушкуйником — оскорбление непрощаемое, разве что изругали тебя от избытка добрых чувств. Такое тоже случается в Ильменской земле.

«Даёт, так даёт!» — пробормотал Юра и, в самую последнюю секунду, когда передние вальцы уже были на земле, опустил третий валец и врубил рабочий режим. От мощной вибрации остатки моста рухнули разом, словно у его собрата на реке Оять. Дружное «ах!» собравшихся мужиков перекрыло плеск воды.

— Вот так надо работать! — крикнул Юра, а потом, приглушив двигатель, спросил: — До Замостья отсюда далеко?

— Только что версты три было, — непонятно ответил бригадир, — а стало вёрст тридцать…

— Шутники… — проворчал Юра и открыл дверь, давая сесть Богородице.

Они тронулись в путь, ожидая, что вот-вот за ближайшим поворотом покажутся разваленные телятники, сенные сараи, а там и дома обещанного Замостья. Однако прошёл час, и два, и четыре, а никаких признаков жилья не замечалось. Хуже того, проселок начал распадаться на отдельные тропочки и вскоре дорогу можно стало разбирать разве что чутьём.

Богородица сидел безмятежно, а вот Юра начинал злиться. По счастью, впереди на тропе показался человек. Резиновые сапоги, синий покупной ватник, соломенная шляпа, палка и корзина в руках — всё изобличало грибника из числа дачников.

— Эгей! — закричал Юра, выскочил из катка и побежал навстречу грибнику. — Не скажете, куда это я заехал?

— Вообще-то, вы заехали в лес, — несколько удивлённо ответил встречный.

— Это я понимаю. Деревня Замостье — далеко?

— Если по прямой, то километров пятнадцать. Но ведь она на том берегу…

— Как это — на том?

— Так и есть. Потому и называется Замостье, что стоит за рекой Мстой.

— А мост? Я его переезжал не так давно.

— Через реку Мета нет моста. Во всяком случае, около Замостья.

— А что же мы переезжали?

— Тут был мост через реку Мда, это мстинский приток, как раз напротив Замостья впадает. Но вам по этому мосточку не проехать, тем более его, говорят, сломали недавно…

— М-да… — задумчиво протянул Юра. — И как нам теперь отсюда выбираться? Нам бы к Твери поближе…

— К Твери — никак. Тут сплошь леса да болота — ни деревень, ни дорог. Разве что к Любытино выедете, там мост настоящий и дороги всякие: на Вятку, Череповец…

— Вот уж куда нам не надо! Нам вовсе в другую сторону.

— Из Любытино и в другую сторону можно: на Хвойную или Боровичи.

— От Любытино до Боровичей — девяносто километров! — ужаснулся Юра, лет пять тому назад ездивший по этому маршруту в родные места.

— Отсюда никуда ближе не будет. А от Боровичей можно на Новгород свернуть да и к Твери, говорят, проехать можно. А отсюда — только на Любытино, да и то полпути тропами… Места болотные, люди тут и прежде не селились и сейчас не живут. Так что решайте сами, — прохожий приподнял шляпу, и, раздвигая палкой густую траву, двинулся к лесу.

— Вот это влипли! — Юра повернулся к Богородице. — Мы же здесь завязнем, как муха в варенье, раз дорог нет никаких.

— А этот как приехал? — спросил Богородица.

В самом деле — дачник, грибник! Такие больших концов пешком не делают. Либо из ближайшей деревеньки явился, либо на машине приехал. В любом случае дорога поблизости должна быть. А дачниковское «далеко» означает километра два…