Ледяное сердце герцога (СИ) - Ваганова Ирина Львовна

Сразу за усадьбой тропинка поднималась. Кандида шла впереди, цепко держа руку мужчины, отчего корпус ее был немного развернут, и герцог мог наблюдать колыхающуюся от движения грудь, которая оказалась на уровне его глаз. Ноги сами искали опору на удивление уверенно. Вскоре тропка стала круче, ведьма отпустила Громма и стала хвататься за камни, пробираясь среди них. Теперь взгляд Эдуана блуждал по ее узкой талии и крутым бедрам. Порой из-под юбки показывались икры босых ножек.

Герцог и Кандида

Ни о чем другом герцог и думать не мог. Куда они идут, что его ждет впереди, совершенно не волновало. Обогнув золотистую скалу, они оказались над ущельем, где звонко шумела горная река.

— Уже скоро, — обернулась Кандида, перекрикивая песню воды, и ответила на незаданный вопрос, — мы идем к водопаду. Надо смыть усталость.

Начали осторожный спуск. Теперь, когда женщина, которая проворно перешагивала с камня на камень, оказалась ниже его взгляда, Громм смог отвлечься на горы. Щедро залитые солнцем скалы красноватого оттенка казались гигантской каминной топкой. Это впечатление усиливало полное отсутствие ветра и жаркие лучи, которые раскалили камни так, что к ним больно было прикасаться. Прозрачный, звонкий, легкий воздух поил негой. Высоко в небе парил гигантский орлан, высматривая что-то в ущелье.

— Скорей! Скорей, Свет мой! — нетерпеливо подгоняла герцога Кандида. — Что ж ты медлишь, лучезарный?

Они спустились, обогнули выступ скалы и увидели водопад. Вода лилась с высоты в два человеческих роста, разбрызгиваясь по гладким камням облаком влажной пыли, играя маленькими радугами, обдавая свежестью.

— Раздевайся! — скомандовала женщина.

Не глядя на спутника, она спустила юбку, перешагнула через нее, неуловимым движением смуглых рук подняла тонкую льняную рубаху и мигом вынырнула из нее. Громм успел только стянуть сапоги, заворожено глядя на обнаженную колдунью, и начал, путаясь, расстегивать камзол. Кандида подскочила к нему, дернула полы с такой силой, что крепко пришитые крючки со звоном посыпались на камни. Бросив камзол на свою юбку, женщина, не дожидаясь, когда герцог закончит возиться с завязками штанов, потянула его за собой под ледяную струю воды.

Водопад должен бы охладить страсть, но только освежил, сделал яркими ощущения. Она сама раздела Громма, сама терла его тело шершавыми ладонями, освобождая кожу от дорожной пыли и пота. Брошенные брюки и рубашку из дорогих тканей полоскала у их ног вода горного ручья. Мужчина и женщина целовались, чуть не захлебывались, переводя дух, стискивали друг друга в объятьях, пока не окоченели.

Тело покрылось гусиной кожей, зубы стучали, когда они выбрались, наконец, на берег. Кандида разложила на горячих камнях одежду Эдуана и побежала в сторону, грациозно покачивая бедрами. Оглянулась, поманила Громма за собой. Он не торопился, наслаждался этим зрелищем и теплом солнечных лучей, которые превратили капельки прозрачной воды на его теле в крошечные линзы.

— Сюда! Сюда, лучезарный! — звала она и вдруг упала на спину, вскинув стройные ноги.

В два прыжка герцог оказался около нее. Здесь было свободное от камней место, покрытое толстым мягким мхом. Громм не помнил, как проваливался в плен мельчайших изумрудных ворсинок и оказался оплетен руками и ногами колдуньи.

— Это наша брачная постель, — горячий шепот заползал в уши, жадные глаза опустошали сердце, ставшие жесткими губы впивались в шею, виски, лоб.

Любовники снова и снова охлаждали пыл в струях водопада и возвращались на зеленую упругую перину. Блаженство сменялось отрезвлением и снова превращалось в безумную страсть. Голода не чувствовали, хотя с тех пор, как Громм пил чай в гостях у профессора-чародея, миновали сутки. Кандида, вероятно, умела притуплять одни ощущения и распалять другие. Когда тень завладела ущельем, ведьма сказала, смеясь:

— На сегодня хватит. Одевайся, неугомонный.

Одежда высохла и стала удивительно мягкой и приятной для тела, измученного избытком наслаждений. Возвращались другой дорогой, как показалось, более короткой. Громм снова шел за Кандидой, но думал не о ней. Что это было? Действие волшебной шкатулки, которая пробудила дремавшие в организме потребности, или чары колдуньи, схожие с теми, что поработили когда-то столичного ученого?

Женщина запела. Эдуан слушал ее звонкий голос, ответ горного эха и вспоминал, как пела тоненькая хрупкая девушка у него в кабинете. Те полузабытые ощущения нахлынули с новой силой, и на их фоне то, что сейчас происходило у водопада, показалось чем-то стыдным и нечистым. Колдунья, будто услышав его думы, замолчала. Вскоре они пришли в усадьбу.

— Тебе туда. Будешь спать на сеновале, — сказала женщина сухо.

— Разве гостю не полагается лучшая комната в доме? — удивился герцог.

— Эта тебе в самый раз, — Кандида распахнула скрипучую дверь.

Взору открылось пространство, забитое сухой травой почти до крыши. Последние солнечные лучи пробивались сквозь щели, играя тонкими пылинками.

— Хорошо, — просто сказал Громм и, разбежавшись, запрыгнул на колкое хрупкое щекочущее облако.

Он лежал, раскинув руки, слушал всплывающие из глубин памяти переборы струн, нежный голос, поющий балладу о верности, и наслаждался воображаемой картиной из давних дней.

Кандида пришла, когда сквозь черные щели стали видны яркие необыкновенно большие звезды. Она разложила белую тряпицу и расставила на ней съестное. Герцог с аппетитом уничтожил все, что она принесла. Еще горячий хлеб, сметана, козий сыр, ветчина, зелень — все это исчезло в несколько мгновений, а потом телом Громма снова завладела неистовая хозяйка поместья.

В дом его пустили только на третью ночь. Кандида толкнула дверь, прошла в комнату и пристально наблюдала за гостем. Ей почему-то важна была его реакция, Громм понял это, но не сумел изобразить ни удивления, ни восторга, хотя следовало. Огромная покрытая золотистым балдахином кровать стояла в центре. Стены укутал темно-синий бархат, по всему полу поверх мягкого ковра валялись подушки разной величины и формы. По углам ютились огромные вазы с цветами, их сладкий аромат одурманивал и влек. Большое настежь распахнутое окно впускало в спальню свежий воздух, но ни одно насекомое не залетало сюда, натыкаясь на невидимую волшебную преграду.

Эта ночь была самой жаркой. Вопреки обыкновению, Громм проснулся первым. Он приподнялся на локте и рассматривал смуглое лицо лежащей рядом женщины. Почему он не чувствует привязанности? Почему ее ласки опостылели? Разве об этом говорил профессор, который не смог оторваться от ведьмы и вернуться в столицу, оставаясь в ее власти долгие годы? Почему снова и снова, проваливаясь в сладкие миры, он видит рядом не эту яркую горячую женщину, а милого хрупкого подростка с ясным взором и бледной кожей?

Он вздрогнул, когда Кандида открыла глаза, глубоко и темно всмотрелась ему в лицо.

— Прости, — сказала она.

— Что? — не понял Эдуан. — За что ты просишь прощения?

— Я получила от тебя, что хотела, а расплатиться не смогла, — она помолчала и пояснила, — твое сердце по-прежнему не принадлежит тебе.

— Ты все-таки завладела им? — усмехнулся Громм.

Ведьма отрицательно покачала головой.

— Ты был не со мной, лучезарный.

Утром герцог уехал. Пока не добрался до места, где его ждали сопровождающие, смотрел в окно и думал, думал. Что ведьма хотела от него? Дочь? Теперь, вспоминая три безумных дня, герцог понимал, моложавость ведьмы — обман. Видно, пришла пора колдунье перевоплощаться, и Громм помог ей в этом. Значит, можно без любви? Он не любил Кандиду, в этом нет никаких сомнений, и она видела это. Однако получила, что хотела: дочь, которая родится через девять месяцев, а через пять или семь лет станет самой Кандидой — новой и все той же.

Когда селение, где жил профессор-изгой, осталось позади, Эдуан решил для себя, что он сможет жениться на Луззи, даже если сердце не освободится от навязчивого образа девчонки-менестреля. Главное — родить сына, чтобы все наконец успокоились. На это, как выяснилось, он способен.