Время освежающего дождя - Анна Антоновская

Долго еще Моурави разъяснял молодому царю мудрость царских дел.

— Обо всем договоренном представлю тебе готовое определение на подпись. Ради отвлечения князей от лишних дум пригласи их всех на трехнедельное пиршество: молодежь повеселится, отцы наметят новые соединения фамилий, свадебные пиры отвлекут от скучных дел царства. Под веселый шум многое можно узаконить… И церковь поможет. Если в чем сомневаешься, с благородным Мухран-батони, своим дедом, поговори: он тебе плохое не посоветует.

Некоторое время Кайхосро учащенно дышал, словно старался сбросить придавивший его дуб. Он любил фехтование на саблях, ловко сбивал стрелой кубок с шеста, был первым в конной игре в мяч, любил подставить спину под клокочущий водопад, любил пощекотать за ухом медведя. Все это помогло ему чувствовать себя на Марткобской равнине, как на площадке родного замка. Но сейчас, кажется, медведь щекочет за ухом царя. Он отдал бы крестьянам все редкостные товары, а князьям — всех крестьян за возможность вскочить с трона на коня и галопом нестись через все рогатки обратно в Самухрано.

Кайхосро направился в покои деда. Какое счастье: Мухран-батони остался на время в Метехском замке. Еще с порога Кайхосро выкрикнул, задыхаясь, о страшном намерении Саакадзе вывернуть наизнанку Картли, как шкуру замученной пантеры.

— Кто-нибудь видел тебя у моих дверей? — Мухран-батони спокойно продолжал посасывать чубук кальяна.

— Нет… кажется, — растерянно пролепетал Кайхосро.

— Постарайся, чтобы и обратный путь был столь же удачным… Если кто из придворных встретит, скажи — переходы осматривал. Вырази неудовольствие: в средней нише Охотничьего зала — паутина, на цветочном балконе потускнел мозаичный столбик. Метехи — не Мухрани, где прислужницы, сладко щурясь, разглядывали тебя, как чурчхел. Вернись в свои покои, ударь дважды молоточком в шар, — войдет царский азнаур, вели пригласить к тебе доблестного Мухран-батони, старейшего в роде. Приказ отдавай не оборачиваясь, — подданные не должны видеть лицо своего царя. Надоедает.

Через час Мухран-батони в парадной куладже остановился перед стражей, поправил на себе оружие, пригладил усы и почтительно вошел в дверь, распахнутую перед ним царским азнауром.

Но, прикрыв плотно дверь и убедившись, что их никто не подслушивает, Мухран-батони снял оружие, расстегнул куладжу, поудобнее устроился в кресле.

— Моурави предлагает сократить власть князей? Какая печаль! О клике Шадимана заботится — хвала такому делу! Моурави к величию Картли стремится, а такая дорога не бархатным чепраком покрыта. Обо всем заранее со мной договорился: следуй за Моурави — взойдешь на престол Багратидов.

— Но мудрость поучает: «Не следуй за правдой, она истощает зрение». Разве пирами и свадьбами ослепишь князей? И разве при царице Тамар не давали волю купцам? И не пришлось ли потом разогнать карави? Разумно ли повторять ошибки?

— Я так и предполагал — поглупеешь, как только возвеличишься. Если плод случайно созреет зимой, он неминуемо погибнет. Что было рано при Тамар, своевременно при Кайхосро.

— Осмелюсь напомнить, мой благородный дед: рогатки и в твоем Самухрано придется снять. Или так оговорено?

— Я первый сниму, — пример мой обяжет многих.

— Но твой нацвали всегда радовался значительному доходу от проездных пошлин.

— И теперь будет радоваться, ибо убыток тебе как князю — прибыль тебе как царю. Двойные пошлины, собираемые царскими нацвали и торговыми, поступают в казну царства, а правитель, или царь, в этом деле имеет свою личную долю. Прибыль тебе как царю — это двойное обогащение тебя как владетеля. Только богатство и сила — надежный щит престола. Разве не предлагал Моурави меч и сердце Луарсабу? Разве не умолял о постоянном войске? Не упрашивал обуздать своенравие князей? Луарсаб поверил Шадиману и погиб. Да, я не оговорился — погиб безвозвратно! Так вот, сломив волю враждебных нам князей, объединившись с Зурабом Арагвским, Шалвой Ксанским, Газнели и еще некоторыми, мы крепко возьмем власть в свои руки. Через три года будем венчать тебя на царство. Об этом — все. Поговорим о короне. Корона Багратидов состоит из гладкого венца с травами и репьями поверху, из восьми дуг, яблока и креста. В кресте небольших алмазов — пятьдесят, красных яхонтов — одиннадцать; в двух ободках по яблоку — небольших алмазов тридцать один и столько же красных яхонтов.

— Я с восторгом слушаю тебя, мой дорогой дед, но разве может быть удобной чужая папаха?

— Гордость требует терпения. Скоро пир для князей устроишь, предлог день ангела. Будь вежливым, но недоступным. Какой голос сначала подымешь, тот за тобой и утвердится. Под льстивое журчанье немало полезного можно даже с помощью князей провести.

Кайхосро уныло смотрел на крепкие цаги своего деда.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пройдя винный ряд, «барсы» одновременно задержали шаги: вкусный запах только что выпеченного лаваша обволакивал улочку.

Гиви уже готов был схватить самый зарумяненный лаваш и, как в детстве, плотно скатав его, запустить в рот, но Димитрий одернул деревенского «барса».

— Полтора часа буду натирать тебе уши выпеченным тестом! Ты что забыл, кто ты?!

— Ты теперь почетный азнаур, победитель Карчи-хана, и лаваш тебе должны подавать на серебряном блюде, — насмешливо добавил Ростом.

— Лучше смотрите на городские весы, — оборвал Дато пререкания друзей, около них пять кривых ароб, и то с одной зеленью.

«Барсы» вышли на площадь майдана. Покупателей было много, но весы, над которыми колыхался царский флаг, почти бездействовали. Сегодня, как и вчера, через Майданские ворота скудно ползли арбы и изредка семенили ослики с перекидными корзинами.

Ростом хмуро заметил, что купцам и перекупщикам здесь только в нарды играть. И правда, у весов уже не было никаких товаров, когда медленно опустился флаг, означающий, что торговля с горожанами прекратилась и наступили часы оптовой торговли.

Друзья пересекли площадь. У Темных рядов они вновь остановились, наблюдая, как с четырех верблюдов сгружали кипы грузинского шелка, вносили в просторный склад и сбрасывали поверх запыленных тюков.

— Вот почему наш Георгий и с князьями любезен, и с купцами подружился. Но скоро майданы пробудятся от зимней спячки! — убежденно закончил Даутбек.

Видя слоняющихся «барсов», амкары вздыхали: опять Моурави не прибудет, — уже несколько дней, как обещал. Вчера площадь поливали, позавчера лавки приукрашивали, навесы чинили. Вино то ставили на стойки, то уносили в подвалы. Хотел Моурави товары отобрать для первого каравана в турецкий пашалык. А сегодня не только нацвали и гзири, даже асасы не появляются, майдан тоже не полили, не стоит даром тратить воду.

Но именно в эту минуту по Метехскому мосту простучали копыта. Высокий всадник, сопровождаемый другим, круто завернул на улицу Веселых аробщиков.

— Моурави скачет! — завопил подмастерье, бросив дубить кожу.

— Моурави! Моурави! — понеслось по всему майдану.

Из темных лавок высыпали амкары, возбужденно переговариваясь.

— Вино, вино поставь! — кричал Сиуш ученику, устремляясь навстречу Саакадзе.

Моурави осадил коня, спрыгнул и шепнул Даутбеку:

— Не отходи далеко — возможно, придется поспорить с твоими любимцами.

На майданной площади сразу стало шумно и тесно. Бежал нацвали, за ним гзири, протирая сонные глаза. Из-под навесов вылезли асасы и принялись оттеснять толпу, силясь громкими окликами привлечь на себя внимание Моурави.

Провожаемый амкарами, Саакадзе направился в лавку Сиуша. По пути он здоровался с уста-башами и старейшими амкарами и с таким удовольствием выпил преподнесенную ему чашу с янтарным вином, как будто никогда лучшего не пивал. Следуя его примеру, «барсы» до дна осушали чаши и шумно ставили их на исколотую шилами стойку.

Саакадзе не дал разыграться веселью и сразу приступил к делу. Снял с крюка стремена на кожаных ремнях и стал проверять их крепость.

— Таких десять тысяч пусть твое амкарство мне приготовит.

Сиуш от восхищения онемел. Саакадзе тепло улыбнулся в усы:

— Запиши, Эрасти!

Ростом пробовал уздечки, Димитрий рассекал воздух крепкими нагайками, Гиви стаскивал со стен подпруги. Даутбек и Дато осматривали седла. А Папуна с умышленной озабоченностью вертел сбрую, пугая Сиуша. Быстро бегало по пергаменту гусиное перо, которое Эрасти то и дело вытирал о свои волосы.

Потом всей гурьбой отправились в ряды кожевенников. Там амкары уже знали, что Саакадзе заказывает самые лучшие изделия на десять тысяч царских дружинников.

Майданная площадь запестрела разноцветным сафьяном, войлоком, кубачинским сукном, бурками, козьей шерстью, островерхими папахами; появились амкары, обвешанные колчанами, пращами, ремнями. Их окружили «барсы», старательно рассматривая образцы.