Без названия - Пархомов

- Я возражаю, - сказал Нечаев. - Лучше пусть каждый открыто скажет... Не знаю, как другие, но я даю согласие.

Сказав это, он подумал о матери. Что бы с ним ни случилось, мать будет надеяться. А вот Аннушка... Будет ли она его ждать?..

- Не ты один. Я тоже согласен, - сказал Костя Арабаджи.

- Как хотите, - Мещеряк поднялся. - В открытую так в открытую... Кто еще согласен? - Он пересчитал поднятые руки. - Выходит, все? В таком случае приступим... Но теперь пеняйте на себя!..

На берегу лежали сухие свалявшиеся водоросли. Ветер уже успел выдуть из них йодистый морской запах, и они казались войлочными.

Берег, покуда хватал глаз, был в осклизлых камнях. Днем камни были черными. А в часы прибоя зеленели - с них стекала морская пена.

Но за камнями начинался первобытно-чистый морской простор.

Древние называли это море Гостеприимным. Его темная вода была нежной, мягко ласкала тело. Но стоило проплавать в ней два-три часа, как она теряла свою летнюю ласковость, и кожа на груди становилась жесткой, шершавой.

А плавать приходилось много. Каждое утро они спускали на воду весельный бот и уходили в море. На корме, подавшись вперед, сидел капитан-лейтенант Мещеряк в выгоревшем рабочем кителе. Он командовал: "Суши весла!..", после чего они стягивали через головы тельняшки и, оставшись в одних трусах, прыгали в воду, прозрачную до самого далекого дна. Нечаев обычно прыгал с открытыми глазами и видел, как на песчаном дне шевелятся морские водоросли.

Морское дно слабо отражало дневной свет. Вода упруго выталкивала пловца, и он, выбросив руки в стороны, несколько минут, наслаждаясь полетом, плыл стилем баттерфляй, а потом уже переходил на спокойный размеренный брасс. Спешить не надо. Ведь впереди было десять километров.

Костя Арабаджи часто зарывался, и Нечаеу приходилось его сдерживать. Но с Костей справиться было не просто: Мещеряк и то с трудом держал его в узде. Косте казалось, будто с ним обращаются, как с салажонком. Ему не терпелось поскорее дорваться до настоящего дела.

Разозлясь на него, Нечаев заявил, что не хотел бы иметь такого напарника. Если Костя хочет знать, то Нечаеу больше по душе Сеня-Сенечка.

- Ничего, с тобой мы споемся, - пообещал Костя Арабаджи, уверенный, что Нечаев шутит. С кем его равняют, со Шкляром? Нечаев может на Костю положиться, Арабаджи не подведет.

На Сеню-Сенечку Костя смотрел свысока. А вот перед Гришкой Трояном пасовал и тушевался. Троян - это да!.. Человек! Ему бы подковы гнуть. Рядом с ним Костя расправлял плечи.

Гришка Троян был родом с Болгарских хуторов. До призыва он работал молотобойцем.

Но и остальные "дети" лейтенанта Гранта были Косте по душе. Ребята что надо. По вечерам Костя постоянно пропадал в их кубрике. Там всегда дым стоял коромыслом.

А Нечаеу хотелось тишины, покоя. Он знал, что обязан Косте по гроб жизни, но предпочитал оставаться с Сеней-Сенечкой. И на задание он попросится идти со Шкляром, решено.

Со Шкляром можно было и поговорить по душам, и помолчать вместе.

Лежа с открытыми глазами, Нечаев думал о матери, о сестренке. Он даже не знал, добрались ли они до Баку. Потом вспоминал Аннушку, и перед ним возникало ее лицо с припухшими губами и родинкой на левой щеке. Где она сейчас?..

За окном ветер расшатывал рыжее фронтовое небо, сожженное артилерийским огнем, и ночь полнилась сухим шорохом, а Нечаеу слышались трубы оркестра, игравшего польку-скачку и вальс-бостон на дощатой эстраде в тот последний предвоенный вечер, который он провел вместе с Аннушкой.

И еще он много думал о капитан-лейтенанте Мещеряке. Что он за человек? Капитан-лейтенант всегда был наглухо застегнут на все пуговицы.

Утром, спускаясь к морю, они проходили мимо длинного деревянного сарая, стоявшего под обрывом. Крыша сарая позеленела от старости, на его темных досках сединой проступила морская соль. Когда-то в этом сарае, должно быть, рыбаки хранили свои снасти и улов - пустые, рассохшиеся бочки все еще валялись вокруг, - но теперь к нему нельзя было подойти: его круглосуточно охраняли часовые.

Даже капитан-лейтенант Мещеряк не подходил к этому сараю. Доступ к хранившимся в немсокровищам имел только Николай Сергеевич, который возился в нем при свете "летучих мышей" с утра и до ночи. Что он там делал? Об этом можно было только гадать. Но когда он в своей неизменной кепочке-восьмиклинке, повернутой козырьком назад, выползал из глубины сарая на солнышко, от него разило машинным маслом, тавотом и бензином.

В этой кепочке Николай Сергеевич был похож на знаменитого авиатора Сергея Уточкина, чьи портреты, наклееные на паспарту, красовались раньше в витринах образцовой фотографии на Дерибасовской. Знаменитый авиатор, как знал Нечаев, был заикой. А Николай Сергеевич просто не раскрывал рта.

За столом он горбился, листал газеты и журналы, которые привозили из города. Потом, когда обед подходил к концу, с облегчением отставлял стул. И снова по отвесной лесенке, которую капитан-лейтенант Мещеряк называл шторм-трапом, спускался к сараю. Вы как хотите, а у него работы еще невпроворот.

- Беспокойный дяденька, - сказал Костя Арабаджи.

- Беспокойный? Этого я бы не сказал... Скорее - обстоятельный, ответил Мещеряк. - Для вас же старается. Вы ему потом сами спасибо скажете. А сейчас... Вы, Троян, кажется были водолазом. Отлично. И вы, товарищ Арабаджи... Придется вам тряхнуть стариной. Поможете товарищам. Небось, вы уже отвыкли от подводных прогулок?

- А снаряжение? - спросил Костя Арабаджи.

- Это уже моя забота.

Капитан-лейтенант Мещеряк не бросал слов на ветер, они не раз убеждались в этом. Не успели они встать из-за стола и покинуть кают-компанию, как дневальный доложил капитан-лейтенанту о прибытии водолазного бота "Нептун".

- Капитан ждет ваших распоряжений, - закончил дневальный.

- Вот и отлично, - сказал Мещеряк. - Передайте ему, что до утра команда свободна. Пусть проверят снаряжение, а потом могут отдыхать.

- Вот это да... Фокус-покус!.. - только и смог пробормотать Костя Арабаджи.

Водолазный бот был приписан к Одесскому порту. На нем имелись две водолазные станции и декомпрессионная камера. Небольшое суденышко. Но для учебных целей оно, несмотря на свой почтенный возраст, еще вполне годилось.

В этом все убедились утром, когда поднялись на борт "Нептуна". Матрос убрал сходню, и бот отошел от берега.

Затем бросили якорь, и Гришка Троян стал готовиться к спуску.

Надев рейтузы, свитер и шерстяную "феску" (под водой прохладно), он снял с плечиков водолазную рубаху и просунул в нее ноги. Тогда Костя Арабаджи и Сеня-Сенечка ухватились за края рубахи с двух сторон и одним длинным рывкомнатянули ее на Трояна до самого горла. Очередь была за "манишкой" и медным "котелком".

Присев на корточки, Сеня-Сенечка завязал на ногах Трояна тяжелые водолазные "галоши", навесил ему на спину и на грудь свинцовые "медали", а Костя Арабаджи тем временем намочил водой иллюминатор и завернул его до отказа. Компрессор уже работал.

- Пошел!.. - сказал капитан-лейтенант Мещеряк и легонько шлепнул Трояна по котелку".

Троян, стоявший на трапе, нащупал ногой нижнюю ступеньку.

После Трояна и Кости Арабаджи наступил черед Нечаева.

Он медленно, постепенно привыкал к глубине. Воздух? Воздух был хорош. Нечаев то и дело нажимал на клапан. Потом осмотрелся. Солнечный свет пронизывал толщу воды - вокруг было теплое подводное лето. Но стоило Нечаеву спуститься ниже и стать на грунт, как лето сменилось сумеречной прохладой подводной осени. Но воздух был хорош по-прежнему.

Пробыв под водой около получаса, Нечаев подал сигнал, чтобы его подняли.

А назавтра все повторилось. Спуск, подъем, дежурство на "телефоне"... Все становилось привычным, будничным. По лицу капитан-лейтенанта Мещеряка Нечаев видел, что тот доволен, хотя и предпочитает помалкивать. Хвалить было не в его привычке.

Тем не менее за обедом капитан-лейтенант сказал, что если так пойдет и дальше, то они выполнят программу досрочно. Что это за программа, он, однако, уточнять не стал.

Для Нечаева Мещеряк все еще оставался загадкой. Не то свой в доску, не то ворчун. Угодить ему было не просто.

И тогда, к удивлению, вдруг заговорил "Великий немой".

- Рад был это услышать, - сказал он.

"Великим немым" они прозвали промеж себя Николая Сергеевича, фамилии и звания которого никто не знал. "Великим немым", как известно, когда-то, до появления первых звуковых фильмов "Снайпер" и "Встречный", назывался кинематограф.

У Николая Сергеевича был приятный тенорок.

- Голос прорезался, - шепнул Нечаеву Костя Арабаджи.

- Сегодня я вам кое-что покажу, - сказал Николай Сергеевич. - Не возражаете? - он покосился в сторону Мещеряка.

- Они в вашем распоряжении.

- В таком случае... Я думаю, что следует отправиться сейчас же.

Он повел их к шторм-трапу и, когда они спустились, подвел к сараю. Предъявив часовому пропуск, он вынул из кармана связку ключей и открыл оба висячих замка, после чего зажег фонарь и высоко поднял его над головой.