Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова) - Василий Ванюшин

Доминак насторожился: он понял, что главный разговор впереди. Когда шампанское было подано и бокалы наполнены, Нибиш сказал:

— Вы правильно поступили, что послушались моего совета и не ушли из института. Тогда, по телефону, я не сказал вам, почему надо поступить именно так. Сейчас мы побеседуем об этом. Выпейте еще. Сегодня меня весь день мучит жажда.

На стене висел портрет старика с взлохмаченными седыми волосами, с крючковатым носом и маленькими внимательными глазами. Он смотрел куда-то вниз, мимо зрителя. Это дед Джордона Нибиша, он еще жив.

Все в роду Нибиша отличались долголетием, особенно дед Джордона; он пережил своего сына — отца Джордона, умершего, правда, насильственной смертью; деду перевалило за сто, но он до сих пор занимается делом — не расстается с мыловаренным заводом, с которого и началась его карьера.

Доминак заинтересовался живучестью Нибишей, он написал отдельную работу об этой семье. В ней говорилось и о наследственности, и о благочестивости, укрепляющей дух, и даже о… мыле, вырабатываемом на заводе Нибиша-деда. Доминак писал, что, как показал анализ, это мыло особенное, оно очень гигиенично и полезно; при употреблении его поры кожи раскрываются настежь, кожа приобретает необыкновенную эластичность, благодаря чему поры дольше не закупориваются грязью, выделениями потовых и сальных желез. Все это в высшей степени благоприятствует дыханию через кожу и, следовательно, улучшению и сохранению здоровья.

Воспользовавшись научным трудом профессора Доминака, патриарх Нибишей широко разрекламировал свою продукцию, не пожалев на это денег. Затраты окупились с лихвой. Продукция шла хорошо. Особенно охотно ее покупали те, кто, слава богу, пожил на этом свете и невольно думал о смерти, а думать о ней не хотелось. Старички пустили даже поговорку: «Мойся мылом Нибишей — проживешь «хиби шен», что значит на языке атлантов — свыше ста…

Нибиш-старший благоволил к Доминаку. Джордон же, не занимавшийся мыловарением, не проявлял к нему особого интереса до последнего времени…

Пока старичок-лакей открывал новую бутылку шампанского, Доминак справился у Джордона о здоровье деда.

— Живет, — пожал плечами Нибиш.

Когда лакей ушел, Доминак заметил, кивнув на двери:

— Ваш дед много старше, но руки у него проворней.

— Да. Но и этому девяносто. — Помолчав, Нибиш пояснил: — Дальний родственник. Из бедных… Я стал недоверчив после того, как пробрался сюда Гуго. Я разогнал всю прислугу и взял надежных… Но пора заняться серьезным разговором.

Разговор был действительно на серьезную тему и такую неожиданную, что Доминак не знал, что и думать, и долго не мог сказать ни слова.

Джордон Нибиш хотел иметь аппарат профессора Галактионова, лучше всего вместе с профессором, которому он может дать огромные деньги. Джордон вложил немало средств и усилий, чтобы газеты в конце концов замолчали об опытах Галактионова: пусть у людей создается впечатление, что это все выдумка, не имеющая за собой ничего реального. Правда, Нибишу выгодны слезливые статьи, оплакивавшие его здоровье, энергию, предприимчивость, будто бы парализованные ожиданием мести за Гуго. Но пусть лучше считают, что история с Гуго — это тоже выдумка газет.

Тем не менее Нибишу хочется казаться нездоровым. Он не появляется в правительственной экономической комиссии, выезжает только в церковь.

Все это делается для того, чтобы отвлечь внимание бизнесменов от Галактионова, отстранить конкурентовпредпринимателей и легче завладеть аппаратом и секретом опытов Галактионова. Нибиш безусловно доверяет во всем почтенному Себастьяну Доминаку, как давнему другу семьи, надеется на его содействие, за что не останется в долгу.

Профессору Доминаку надо продолжать свою работу в институте, больше того — помириться с профессором Галактионовым, склонить его продать свое открытие и пойти на службу к Нибишу. А если русский профессор не согласится на это, предпринять иные шаги для овладения его секретом…

Нибиш говорил спокойным деловым тоном: у него заранее все было обдумано.

— Вы хотите воскрешать мертвецов? — спросил изумленный Доминак.

— Да. Но не таких, как Гуго и эта несчастная Зильтон. Я буду иметь дело с мертвецами, у которых есть очень состоятельные родители или родственники.

Опустив голову, Доминак долго сидел в задумчивости. Нибиш спросил:

— Вы согласны?

— Не могу… согласиться, — тихо проговорил Доминак. — Это против веры, моего мировоззрения.

Нибиш усмехнулся:

— Аббат Рабелиус отпустит грехи.

— Что заставляет вас совершать этот грех? — поднял голову Доминак.

— Миллионы, которые я получу. Как видите, у меня чисто деловые соображения, а они не противоречат церкви, она благословляет бизнес. А до борьбы мировозрений мне нет дела.

— Но вы хотите, чтобы я…

— Да, — прервал его Нибиш, — тоже из чисто деловых соображений. Вы получите назначенную вами сумму.

«Он примирил духовный и светский порядок…» — вспомнил Доминак слова Рабелиуса о Фоме Аквинском и не мог найти возражений Нибишу.

— Я реалист, — продолжал тот, раскуривая сигару. — Все равно открытие Галактионова рано или поздно получит ход. Так не лучше ли нам с вами пустить его в дело. Но я и благочестивый католик. Вы думаете, зачем я, миллионер Нибиш, ездил сегодня к аббату Рабелиусу? Я мог бы пригласить сюда десять аббатов, и они выслушали бы меня здесь. Но в данном случае я счел нужным поехать сам, смирив гордость.

— Зачем? Испросить благословение аббата на это дело?

— Разумеется.

«Странно, — подумал Доминак. — Рабелиус наставлял меня не переходить черту, отграничивающую естественное от сверхъестественного, а минуту спустя благословил Нибиша перешагнуть эту черту».

— Я должен поговорить, посоветоваться еще раз с Рабелиу сом, — сказал Доминак.

— Пожалуйста. Не хотите ли еще выпить?

— Что вы! Я сожалею, что выпил эти два бокала. Мне нужно в церковь… Но знаете, господин Нибиш, все научные открытия наших сотрудников принадлежат институту, и авторы их не вправе распоряжаться сами.

— Это не относится к открытию профессора Галактионова, — твердо заявил Нибиш. — Я все обдумал. Мне известно, что опыты его не были предусмотрены планом института. Галактионов предпринимал их вопреки программе, на свой страх и риск, вопреки вашему желанию. Как видите, плохое поворачивается хорошим. Галактионов имеет право ни перед кем не отчитываться в своих опытах, они — его частное дело, он волен распоряжаться своим открытием.

— Да, формально это, пожалуй, так, — согласился профессор, поднимаясь с кресла. — Сейчас я ничего не обещаю вам, господин Нибиш. Подумаю.

— Думайте, — разрешил хозяин. — Но помните, что время — это деньги. И советую меньше думать о грехах. Отпущение их — самое легкое дело. Скажите аббату так: у меня был разговор с Нибишем… И больше ничего.

Раскланявшись, Доминак вышел из кабинета. Миновав небольшой коридор, он вышел в просторный зал и по широкой изгибающейся лестнице спустился в вестибюль. По сторонам высились золоченые колонны. Потолок в зале отливал пурпуром, своды в вестибюле голубели, как небо. Все тут было прочно, дорого и красиво. В огромные окна широким потоком вливался солнечный свет.

Аббат Рабелиус был удивлен и польщен повторным посещением его видным ученым. Когда Доминак вкратце изложил причину своего прихода, упомянув Нибиша, Рабелиус, подняв руки ввысь и устремив туда же глаза, долго шептал молитвы. Затем он сказал:

— Мне еще не приходилось давать благословение на подобные дела. Так я сказал господину Нибишу. Я обещал поговорить с кардиналом. Не исключено, что кардинал будет говорить об этом с самим папой. Это не простое благословение. Но я надеюсь, что оно будет дано. Если вы поклянетесь не забывать нашу церковь, то получите ее благословение.

Приложив руки к груди, Доминак склонился перед аббатом.

— Эго те абсольво а пеккатис туис,[3] — поспешно произнес аббат трафаретную фразу — ему пора было уходить. Странный, полный неожиданностей, выпал день. Стоило над многим подумать и пока не спешить к епископу.

Доминак ушел. Рабелиус осмотрел церковь и прикрыл за со бой дверь. Перед входом он увидел девушку, худенькую, с испуганными глазами. Видно, она стеснялась своего старенького платья и никак не могла решиться войти в церковь.

Аббат подошел ближе и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Вы на исповедь?

— Да, — ответила девушка потупившись.

— Идите за мной.

Вернувшись в церковь, аббат открыл боковую дверь. Тут бы ла небольшая комната с диваном и несколькими стульями. Из высокого окна свет косо падал на дверь, дальше стоял полумрак. В углу высилось черное распятие — Христос страдальчески смотрел, свесив голову в терновом венце.